Сибирская амазонка - Мельникова Ирина Александровна - Страница 37

– Ну, что там?

– Смотри, – склонился над ней Алексей, – сама корова, видно, прогулялась дня два назад, а тот, кто в нее наступил, – час назад, а то и меньше.

Иван присел на корточки и веточкой потрогал края следа, отпечатавшегося на коровьей лепешке, и снизу вверх посмотрел на Алексея.

– А сапог-то казачий. С новыми подковками. Ишь, как хорошо отпечатались! – Он той же веточкой измерил длину, ширину и глубину следа и, довольно улыбаясь, пояснил: – Добрый казачок побывал. Не иначе Гаврила, а то и сам Никита. И, наверное, за нами следили.

– С чего ты взял? – опешил Алексей. – Зачем им за нами следить? Скорее это ратники, чем казаки!

– На поперечных воду возят, – усмехнулся Иван. – Ты что ж, мне не веришь? Я тебя когда-нибудь обманывал?

– Нет, но... – Алексей пожал плечами, – как-то не вяжется...

– Ладно, гляди, – Иван жестом предложил ему присесть рядом на корточки. – У ратников сапоги мягкие, без каблуков. А здесь на жесткую колодку сшиты, под шпоры, и с каблуком. И подковы... Я такие у Гаврюхи заметил, когда его одежку еще в Североеланске забирали на катране. А потом я его сапоги внимательно оглядел, уже после того, как они мальчонку в баню поместили. На грядках все ж какие-никакие следы остались. Вот я и проверил, какие из них принадлежали Гаврюхе.

– По-твоему, он побывал здесь недавно? А ты не ошибаешься?

– Я тебе удивляюсь, – уставился на него Иван, – а кого ж еще Никита мог снарядить за нами проследить? Самому вроде не солидно, а кому он, кроме себя, больше всего доверяет? Ясно, Гаврюхе! Но откуда ж ему было знать, что нас с тобой на это самое дерьмо нелегкая вынесет? – Он поднялся на ноги, огляделся по сторонам. – Наверняка уже, шельмец, донес и про стрелы, и про то, что мы возвращаемся.

– А Сашка? Сашку они тоже использовали?

– Нет, малец тут ни при чем! Сашка по своей воле нам помогал. И, возможно, не зря на выстрел кинулся.

– Ты... полагаешь? – поразился Алексей.

– Не полагаю, а лишь предполагаю, – поправил Иван и, посмотрев на слегка помутневшее небо, заторопил Алексея: – Пошли, пошли, не дай бог, погода испортится.

Минут через десять они выбрались на опушку, но лагерь Корнуэлла обогнули стороной, отметив для себя, что палатки уже убраны, а лошади завьючены. Корнуэлла, чернобородого Ахмата и Глухаря в лагере не наблюдалось. Предоставленные сами себе, индусы бродили по лагерю, а двое или трое сидели на берегу, опустив босые ноги в воду.

Казаки, которых привел с собой поутру Гаврила, тоже исчезли и обнаружились лишь у станичного правления. Кони стояли у коновязи, а станичники сидели на длинном бревне, истертом до блеска многочисленными казачьими задницами. Они смолили цигарки и трубки и вяло переговаривались. Ни Гаврилы, ни самого Никиты среди них не было. При виде Алексея и Ивана станичники несколько оживились. Но внимание городских сыщиков переключилось уже на подводы, стоявшие рядом с крыльцом. На одной из них валялась попона, покрытая бурыми пятнами, похожими на кровь.

Они подошли ближе, и Иван выругался себе под нос. В крови была даже солома на дне телеги, а борта и колеса – в ржавых подтеках.

Иван выразительно посмотрел на Алексея, и оба, не сговариваясь, оглянулись на казаков. Вытянув шеи, те с любопытством взирали на полицейских.

– Что? Голдовского привезли? – спросил Иван и уточнил: – Того переводчика, что украли ночью!

– Его, его, – закивали казаки и поднялись с бревна. Они окружили кольцом Ивана и Алексея, и один из них, самый старший по возрасту, степенно пояснил, тыча мундштуком трубки в сторону телеги:

– Только что доставили. Его хохлы с Полтавки нашли на дальних делянах за Кызыром. Они там лес корчевали под картошку. В кедровниках, вишь, картошка шибко вкусная родится.

– Живой?

– Откель, Иван Лександрыч? – удивился казак. – Крови вишь сколько? Больше, чем с телка!

– Да уж! – Иван приподнял попону за край, оглядел ее и бросил на прежнее место. И спросил: – Где атаман?

– В правлении все, – ответил казак. – И хохлы там же. Вместе с Миколой, старостой ихним. И эти, басурманцы...

В этот момент распахнулись створки окна, и Шаньшин высунулся наружу.

– Слава богу, вернулись! А то я собрался за вами казачков посылать. Уж не заплутали ли где, думал!

– Долго ж ты собирался, – не сдержался и съязвил Иван. Они вошли в правление, и острый глаз Вавилова тут же ухватил и Гаврилу, и трех лохматых мужиков. Самый крупный из них в довольно чистом армяке, вероятно, и был Микола Перетятько – староста соседней Полтавки. Корнуэлл сидел рядом с атаманом. Выглядел он встревоженным и на приветствие сыщиков ответил лишь кивком головы. Глухарь и Ахмат пристроились прямо на полу у порога...

Алексей сел на лавку рядом с Гаврилой, а Иван подошел к столу атамана. Никита Матвеевич был крайне расстроен.

– Гляди, Иван Лександрыч, – кивнул он на лежащее прямо на полу тело. Оно было закрыто простыней, которая лишь по краям оставалась белой, настолько пропиталась кровью. – Вот привезли!

Шаньшин поднял простыню за край. Корнуэлл сморщился и отвернулся. Алексей в изумлении поднялся на ноги. Такое он видел впервые. Тело Голдовского напоминало муляж в зале анатомического музея. Тот самый, который должен наглядно показывать строение мышц... С переводчика, похоже, содрали кожу, ударила в голову первая мысль. Тошнота подступила к горлу сильнее даже, чем в прошлом году, когда он доставал из бурелома в Тесинске растерзанные медведем трупы преступников. Но он сумел справиться со спазмом и даже не закашлялся.

– Вон оно что! – произнес Иван задумчиво и склонился над трупом. – Я про такое слышал! Эх, Иннокентий Владимирович, Иннокентий Владимирович, разве ж ведали вы, какую лютую смерть примете?! – произнес он укоризненно и посмотрел на Полякова. – Алексей, подойди! Надо будет протоколом оформить осмотр трупа. Думаю, даже фельдшера не придется приглашать, чтобы установить причину смерти. Давай, занимайся, – он хлопнул Алексея по плечу, – а я опрошу хуторян. – Он повернулся к Миколе: – Ну, кто первый?

– Его собаки обнаружили! – пояснил угрюмо Перетятько. – Мы их завсегда вперед подвод пускаем, чтоб зверь ушел, если что! А тут только Кызыр перевалили, они такой рев подняли, да еще с подвывом, что мы даже не поняли, кого держат-то? Ружьишки подхватили и в тайгу. А он вот тебе, на березе висит. За руки и ноги его привязали. – Староста перекрестился. – Что твой кусок мяса. На спине только кожи и осталось с ладонь, не больше. – Он поднял глаза от тела, лежащего на полу. – Это что ж деется? Так они всякого приговорят...

– Никита Матвеевич, где я тут могу свидетелей опросить? – прервал его тираду Иван. – И желательно, чтобы никто нам не мешал!

– А в канцелярию пройдите, – Шаньшин распахнул дверь в соседнюю комнату. – Там и чернила, и бумагу найдете. Опрашивайте, сколько душа пожелает.

– Староста – со мной, остальные дожидаются, пока не позову, – приказал Иван мужикам, которые покорно закивали головами и проводили их испуганными взглядами, словно уже наперед определили себе место в арестантской.

На пороге Иван оглянулся.

– Никита Матвеевич, казаков отпусти, а сам останься. Англичанина предупреди, чтобы из станицы до тех пор ни ногой, пока все до конца не опишем. И ты, Гаврила, не уходи. Разговор есть. – Он прошелся быстрым взглядом по фигуре молодого урядника и скрылся за дверью канцелярии.

Алексей склонился над трупом. То, что ему показалось поначалу грязью, на самом деле было мошкoй, прилипшей к окровавленному телу.

– Надо же, сколько ее! – посмотрел он на атамана. – Выходит, даже у мертвого кровь сосут?

– Оне его не сосут, Лексей Дмитрич, – усмехнулся Гаврила, – оне его сожрали!

– Как это сожрали? – поразился Алексей. – Такая мелочь?

– Мелочь, а жадная! – вздохнул атаман. – Мужики вон рассказывали, что он весь, как под шубой, был, так мошка обсела. Часа четыре он, видно, голяком висел, да ему и двух бы хватило. Шкура-то у него тонкая, городская...