Ржавый Рыцарь и Пистолетов - Мельникова Ирина Александровна - Страница 13

На мгновение ей опять стало жалко его. Запутался, подлец такой, в трех кустах, отсюда желание хотя бы внешне выглядеть удачливым. Возможно, он и впрямь удачлив, но счастлив ли при этом? Вряд ли! Иначе не стал бы искать с ней встречи. Конечно, она не сбрасывала со счетов его тщеславие, непомерное даже по нынешним меркам. И представляла, какой силы удар был нанесен по самолюбию Макарова, когда его сместили с того поста, к которому он стремился всю жизнь. Да еще она подсыпала соли на рану. Это не было простым совпадением. Никто не посмел бы сдать его с потрохами, будь он при власти...

Даша прекрасно понимала Влада, когда пыталась тогда, два с лишним года назад, смягчить его обиду, отвлечь и успокоить. Его проблемы беспокоили ее сильнее, чем свои, и поэтому она почти без потерь перенесла ту оголтелую травлю, которую по странной случайности одновременно с нападками на Макарова организовали бывшие ее коллеги и друзья. Ей всегда плохо прощали и работоспособность, и журналистское мастерство, и то, что в городе считалось престижным попасть в материал, подготовленный ее рукой. Многим не нравилось, что в эпоху всеобщего раздрая, гнусных разоблачений и расцвета популизма Дашины статьи оставались светлым пятном на фоне массовой черно-желтой писанины, которую с ее же легкой руки прозвали «гепатитом».

Когда она отошла от журналистики, а затем издала свои первые книги, их успех в Краснокаменске восприняли настороженно, посчитали за временное явление и, возможно, по этой причине упустили тот момент, когда могли бы в одночасье расправиться с ней как с писателем. А когда опомнились и набросились стаей, обвиняя ее романы в излишней сентиментальности, легковесности, а саму Дашу в работе на потребу обывателя, у нее появился надежный бастион из вставших на ее защиту читателей.

Конечно, Даша ожидала нечто подобное и знала, что в конце концов ее «закажут» или конкуренты, или местные «бонзы» от литературы, с презрением обзывавшие ее романы «коммерческим чтивом». Но не думала, что бросятся всем скопом в едином порыве смять, затоптать, уничтожить.

Поначалу она растерялась. Позвонила в издательство, и там ее живо привели в чувство. Редактор расхохоталась и велела ей не распускать сопли. «Считай, что сделан первый шаг к Нобелевской премии, – весело констатировала она. – У нас всегда так, раз принялись травить, значит, ты действительно чего-то добилась в этой жизни». И Даша поняла, что редактор права. Через неделю вернулся из Сочи Арефьев и очень гневно выступил на телевидении. Пресса примолкла, а через полмесяца к ней потянулись за интервью. Звонили и очень робко напрашивались в гости. Но она никого не принимала и вступать в дискуссии не торопилась. В то время ее больше волновали другие проблемы. Ее Влад продолжал балансировать на грани отставки... Господи, тогда она думала, что он и впрямь принадлежит ей. И как терзалась и страдала ее душа, если она узнавала новые подробности, которые только прибавляли ей боли и уверенности, что Макаров вот-вот слетит со своего поста.

Множество слухов гуляло по городу, его обвиняли в связях со спиртовой и автомобильной мафией, с незаконной торговлей лесом и нефтепродуктами, но она не верила ни единому слову, равно как и тому, что пост в Москве куплен за очень приличную сумму в баксах.

Все было гадко, мерзко, но она, как могла, поддерживала его, беспокоилась, не спала ночами... И тогда ей доложили про эту девочку, которая свободно разгуливала по коридорам главка и открывала ногой дверь в кабинет Влада, при том что у него часами дожидались приема весьма и весьма уважаемые люди. И о той весьма откровенной Светкиной фотографии поведали, которая неожиданно выпала из бумаг генерала Макарова прямо под глаза уборщицы. Все рассказали, даже не упустили то, как он морщился, если передавали ее просьбу позвонить, и как впервые за эти годы велел не сообщать Дарье Витальевне номер своего сотового телефона, который он менял ежемесячно.

И тут Даша сломалась. Она была не только профессиональным аналитиком, но еще и неплохим психологом, поэтому мгновенно свела воедино кое-какие детали и проколы своего возлюбленного. Она и раньше ловила его на мелком, казалось, необъяснимом вранье и излишней суетливости, когда без предупреждения появлялась в Москве. В мозаику их взаимоотношений добавились необходимые фрагменты и явили взору совсем не ту картину, которую она по простоте душевной представляла все эти годы.

Даша мгновенно набрала секретный номер, ведь его сдали тотчас, как только Влад попросил своих помощников не делать этого.

Она не помнила, что говорила, только чувствовала, что Влад испугался. Но теперь ей не было никакого дела до его эмоций, она бросила трубку и не поднимала ее всю ночь, хотя аппарат, казалось, раскалился от звонков. Пытаясь избавить себя от его пронзительно-негодующих трелей, она прятала голову под подушку, рыдала, как безумная, и только под утро догадалась рвануть шнур из розетки...

И все-таки в ее душе продолжала теплиться крошечная надежда, что Макарова оговорили намеренно, ведь это милиция, там могут состряпать любой компромат, придумать все, что угодно... Но ей немедленно подкинули доказательства. Бывший заместитель Макарова показал ей Влада, выходящего утром из московской квартиры на пару с ее соперницей. Даша не видела лица девушки, но разглядела счастливое лицо мужчины, которого так безоглядно любила, и все поняла. После целый год медленно умирала, снова принялась курить, мало писала и таяла, таяла... И только Ржавый Рыцарь сумел спасти ее от депрессии. Да еще Оляля!

– Дарья Витальевна, такси у подъезда, – сообщила администратор. Сегодня дежурила другая, весьма любезная дама. И на Дашу она смотрела с искренним сочувствием.

– Да-да, – отозвалась торопливо Даша и глянула на часы. Вместо обещанных десяти минут такси пришло через двадцать, но она не слишком огорчилась.

Церемония прощания начиналась в одиннадцать, наверняка весь местный бомонд толпится сейчас у черного входа в музей. Об этом ей сообщил Манька, который позвонил ей в номер через час после того, как она прогнала Влада. В Михаиле Гусеве, которого еще в университете прозвали Манькой, чрезмерная мягкость характера и смешливость поразительно сочетались с поистине уникальной способностью приспосабливаться к любым обстоятельствам. Всю ответственность за принятие важных решений он переложил на плечи супруги Татьяны, то бишь Таньки, с которой Даша прожила три года в одной комнате университетского общежития.

Вдобавок к тому, что он слыл одним из самых удачливых бизнесменов в городе, Миша успевал выдавать за год один-два неплохих боевика. Последние были несомненной заслугой Таньки, потому что именно она силой заставляла Михаила садиться за компьютер. Бывало даже, закрывала на замок в кабинете, но не позволяла мужу забывать, что он прежде всего писатель, а после уже владелец антикварного магазина и лучшей в городе картинной галереи. Постепенно стараниями той же Таньки Гусевы прибрали к рукам мелкое издательство и жили бы теперь припеваючи, если бы не Мишины пристрастия к тому, что отличало, по его стойкому убеждению, настоящего мужчину от подкаблучника: сауне, юным шлюшкам, бильярду и охоте.

По голосу Даша не поняла, знает ли Мишка о том, что произошло в ее номере. Но то обстоятельство, что он позвонил после ухода Влада и не поинтересовался, виделись ли они, позволило предположить, что Манька в курсе инцидента и наверняка попытается сгладить его печальные последствия.

– Чего у нас не остановилась? – спросил он подчеркнуто сердито. – Второй день в городе, не звонишь, не появляешься. Загордилась, матушка?

– Миша, я никого не хочу обременять, – сказала она устало. – Я знаю ваше гостеприимство, мне у вас хорошо, но пойми, сейчас не время выяснять отношения. Честное слово, хотелось побыть одной.

– Ну, прости, – Миша, похоже, обиделся, – с Олялей повидалась, а нам даже не соизволила позвонить. Так бы и не узнали, что ты в городе, если б Гришка не проболтался.

Даша не стала оправдываться и объяснять, что хотела позвонить попозже, но долго провалялась в ванне, а потом едва доползла до постели. И сейчас она сидела, закутавшись в одеяло, и клевала носом, желая одного: чтобы Манька наконец оставил ее в покое.