Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна - Страница 44

– Я подпишу его не читая, – сказала Маша тихо и посмотрела в глаза губернатору. – Надеюсь, ваше превосходительство, вы позаботитесь, чтобы ваши чиновники не чинили мне каких-либо препятствий на пути следования в Терзинские рудники.

– Не извольте беспокоиться, – едва заметно усмехнулся губернатор, – они уже извещены, что вы следуете по личному разрешению Его Императорского Величества, но я не в состоянии оградить вас от мерзкого климата и местных разбойников. К сожалению, я также не могу выделить вам казаков для сопровождения. У меня их едва хватает для охраны почт, форейторов и этапов. Так что не обессудьте, сударыня.

Зарин вежливо поклонился, распорядился обыскать Машин багаж и вышел из комнаты.

И тут же чиновники, прибывшие вместе с губернатором, ввалились в комнату: одни сразу же принялись распаковывать багаж, другие – описывать, не пропуская ни одну, даже самую маленькую вещичку: пересчитали несколько дюжин носовых платков, столовое и постельное белье, перебрали в шкатулке все ее шпильки и заколки, а в ящике со столовыми приборами – вилки и ложки, заметив удрученно, что придется отказаться от ножей, очевидно, боялись, что она приобрела их исключительно для вооружения осужденных преступников. Особенно тщательно они простучали заключенные в рамки семейные портреты и несколько книг, которые она брала с собой в дорогу. Не обошли вниманием даже дорожную аптечку, просмотрев на просвет каждый пузырек и пакетик с лекарством.

Наконец один из чиновников протянул ей лист бумаги с подробной описью того, что ей дозволялось взять с собой, и Маша облегченно вздохнула. В описи указаны все три корсета, которые она везла с собой из Петербурга. В один из них она перед отправкой в Читу зашила более пяти тысяч рублей ассигнациями, оставив себе лишь полторы тысячи. Большей суммы ей иметь с собой не позволялось.

19

Маша в сопровождении Антона выехала из Иркутска на следующий день поздно вечером, чтобы на рассвете переехать через Байкал. Отец и сын Кузевановы проводили ее далеко за город и пообещали через месяц быть в Терзе и привезти заказанные ею товары и провизию.

К Байкалу подъехали рано утром, когда еще только-только рассвело и серый холодный туман повис над рекой, озером и подступившими к самой дороге высокими горами, поросшими густой тайгой. Крутые синие хребты с приближением к озеру становились все выше и выше. Леса щетинились, расползаясь по склонам, теснились в ущельях, уступая место голым скалам, торчащим над снегом, как темные от времени, скрюченные старческие пальцы. В некоторых местах подступы к хребтам преграждали скопления огромных камней, а склоны были завалены буреломом.

Там, где горы чуть отступали от дороги, виднелись участки слегка подтаявшей пашни. Антон удивленно крутил головой и щелкал языком от восторга:

– Это ж сколько силы надо иметь, чтобы землю от такой дурнины расчистить! Ну прямо-таки распластали сопку, словно бараний бок...

Река бежала между двух крутых берегов. Как объяснил ямщик, она встает поздно, а при выходе из Байкала, где, как огромный зуб, торчит черная скала – Шаманский камень, – зачастую не замерзает совсем даже в самые лютые морозы из-за очень быстрого течения. Молодая Ангара, только что покинувшая своего батюшку, седой Байкал, грохотала камнями, недовольно ворчала, словно сердилась на берега, стиснувшие ее в своих объятиях и не позволявшие насладиться свободой. Она стремилась навстречу своему жениху, богатырю Енисею, и спешила скорее ускользнуть от сурового отца, опасаясь его гнева и погони, которую он непременно снарядит вслед за своенравной и непослушной дочерью...

Байкал открылся внезапно – бескрайняя плоская пустыня, уходящая за горизонт. Слежавшиеся надувы снега протянулись гигантскими языками вдоль озера, перемежаясь с участками совершенно чистого льда, сквозь который хорошо было видно воду. Маша тут же вспомнила Митино письмо, и сердце ее мучительно сжалось. Без сомнения, он следовал тем же маршрутом год назад и, как она, видел и эти угрюмые горы, и мрачные леса, и быструю реку, шумящую на порогах... А этот посвист ветра, крутящего поземку и тут же заметающего след их саней, был ли он так же тосклив, когда Митя пересекал Байкал? И что он испытывал, оставляя за спиной последний очаг цивилизации, каким был Иркутск на этой чужой и незнакомой земле?..

Несмотря на уверения ямщиков, что переезд через Байкал в это время не представляет особых трудностей, у Маши были некоторые опасения, и не без основания: Кузевановы объяснили ей, что на льду часто образуются трещины, лошади обычно чувствуют их заранее и приучены преодолевать их, но были случаи, когда подводы после метелей проваливались в присыпанные снегом ледяные ловушки. С помощью своих добрых хозяев она запаслась несколькими широкими и прочными досками, чтобы устроить нечто вроде мостика, если придется все-таки преодолевать подобные препятствия.

Доски эти везли на второй повозке. В ней ехали два приказчика Кузевановых – их Егор Савельевич отрядил сопровождать Машу до Терзинских рудников, когда узнал, что губернатор не выделил ей казаков для охраны. Оба приказчика, Зосима и Маркел, были здоровенными молодыми людьми и, как поняла Маша, не столько занимались торговлей, сколько сторожили обозы, которые Кузевановы и их компаньоны снаряжали в Москву и в Петербург.

О необыкновенной силе своих охранников Маша знала не понаслышке. Ночью, подъезжая к Байкалу, путешественники попали в сильнейший снежный занос, перегородивший дорогу, стиснутую с двух сторон высокими скалами. Лошади увязли по грудь, полозья ушли глубоко в снег, и, как ни кричали ямщики, как ни понукали лошадей, повозки оставались на месте.

Зосима и Маркел вышли из своего экипажа, приказали ямщикам выпрячь лошадей, затем спокойно в две руки подняли те и другие тяжело груженные сани и буквально вынесли их на свободный от снега участок дороги, а потом, так же молча, вернулись на свое место.

Оба сторожа были вооружены ружьями, и у Маши отпала необходимость постоянно держать наготове свой пистолет. Кроме того, при обыске багажа она скрыла от чиновников, что у нее есть оружие, и побаивалась, что ее могут отправить назад в Петербург, если обман невзначай обнаружится.

Поэтому вскоре пистолет перекочевал в карман Маркела, а Машу покинуло напряжение, прежде испытываемое при встрече с каждым мало-мальски важным чиновником или казачьим разъездом. Кузевановы предупредили ее, что казаки имеют право обыскивать любую повозку в поисках беглых, число коих неизменно увеличивается с приближением весны...

Остановившись на берегу озера, ямщики долго совещались между собой, тихо переговаривались, вглядываясь из-под козырьком сложенных ладоней в его необъятные дали.

– Море трескается, – сказал наконец один из них и посмотрел на Машу. – Боязно ехать, барыня, не прибавишь ли маненько за быструю езду?

Пришлось прибавить, и уже через полчаса мохнатые забайкальские кони лихо мчали их по льду, на ходу перемахивая глубокие трещины, так что ни разу и доски не понадобились. Только полозья повизгивали на голом от снега льду да грохотали сани, ударившись о кромку тороса.

На середине озера передохнули в установленной прямо на льду избе с железной печью, попили чаю, накормили лошадей. Зосима вызвался показать Маше чудо, которое можно встретить только на Байкале, в тех местах, где ветры не позволяют снегу задерживаться. Антон тут же увязался за ними.

Маша вступила на совершенно чистый лед и замерла от восхищения. Застывшие в нем пузыри воздуха были необычайными по красоте, казались чудесными цветами, похожими на лотосы и хризантемы, упрятанные какой-то волшебной силой в глыбы драгоценного горного хрусталя, чьи опавшие лепестки парили, кружились и исчезали в необъятных, прозрачных, как слеза, глубинах...

К ним подошел Маркел.

– Тут глубина – несусветная! – пояснил он, кивая на лед. – Летом, бывало, едешь на лодке, дух от страха захватывает. Вода такая прозрачная, что кажется, над пропастью плывешь. Видишь, как рыба ходит, скалы под водой... Смотришь, вроде близко, а на самом деле десяток, а то и поболе, саженей. Особенно тем непривычно, кто до этого по мутной воде плавал, боязно очень!..