Бесы Черного Городища - Мельникова Ирина Александровна - Страница 30

– Не говори, – поддержал его Иван. – Ярко выраженный охотник до богатых невест. Без особых хлопот женится на дочери, а спать большей частью будет с маменькой. Заметил? Купчиха едва ли не младше будущего зятя! А уж как она за ним глазами стрижет! Скорее всего у нее с этим Закоржевским давно все на мази или вот-вот сладится.

– Да, занятная семейка, – улыбнулся Алексей, – только сейчас в какой дом ни загляни, обязательно что-нибудь подобное обнаружишь. Падение нравов, так сказать! И Карп Лукич не исключение! Но его жену тоже можно понять, сама она еще молода и очень хороша собой, а муж – старик и, видно, не спешит одаривать ее своим вниманием. А тут вдруг появляется молодой красивый герой! Как бедной женщине не влюбиться? Ты заметил, как она ревнует Закоржевского к собственной дочери?

– И даже совсем этого не скрывает! – согласился Иван. – Чувствуется, влюблена как кошка. А он игрок, причем отменный! Актеришка, каких поискать! Видел, как он забавлялся, когда намеренно, напоказ изображал свое расположение к дочери и совсем не обращал внимания на мать? Нутром чую, надо к нему ближе присмотреться, да к Колупаеву наведаться, чтобы проверил по своим регистрам, не засветился ли этот джентльмен по каким-нибудь неблаговидным делишкам.

– Давай не будем делать преждевременных выводов и тратить время на Закоржевского. Мне этот тип тоже не понравился. Но он пока ни в чем плохом не замечен. Хочется ему пофлиртовать с мадам Полиндеевой – ради бога! Это его личное дело! Не стоит вмешиваться в семейные дрязги, пока нас не просят!

– Когда попросят, уже поздно будет! – скривился Иван и махнул рукой. – Да дьявол с ними, с купцами! Карп Лукич сам пролетел! Не надо было жениться на молоденькой, а то, смотришь, обрастет скоро рогами, как северный олень.

– Если уже не оброс!

Приятели рассмеялись и, миновав быстрым шагом стоянку извозчиков, вышли на Миллионную улицу. Несмотря на поздний час, небо все еще оставалось светлым, над горизонтом поднималась дебелая, как дочери Карпа Лукича, луна, и фонари по этой причине не зажигали. До Тобольской улицы оставалось два квартала. В саду Пожарного общества еще вовсю гремела музыка – посетители нового летнего ресторана не расходились до самого рассвета. Впритык к тротуару стояли несколько пролеток с опущенными верхами и дремлющими на сиденьях извозчиками, которые дожидались случайных пассажиров, в основном пьяненьких клиентов «Зеленого Рая», той самой недавно открытой ресторации.

Сыщики обошли коляски по мостовой, тщательно осмотрев их сзади. Уже не раз случалось, что подвыпивших завсегдатаев и любителей ночных кутежей грабили именно в экипажах. Изрядно нагрузившийся пассажир, добравшись до пролетки, чувствовал себя в полной безопасности и засыпал на сиденье. И тогда пристроившийся на ее запятках воришка, выждав удобный момент, проникал вовнутрь и обчищал несчастного до нитки.

В основном здесь орудовали питомцы Наума Шицель-Боммера, в прошлом виртуоза-карманника, а сейчас инвалида, с трудом передвигающегося на двух костылях. Десять лет назад его крепко проучили люди одного залетного, из Иркутска, ивана, перебили ноги железным прутом за то, что Наумка принял их предводителя за богатого лоха и вырезал у него портмоне вместе с солидной суммой в кредитных билетах.

Думали, Наумка загнется от гангрены, но он не загнулся и, когда вновь обрел способность соображать (в драке его голове тоже прилично досталось), придумал, как поправить свое в тот момент не очень завидное положение. А выход нашелся незатейливый, но весьма прибыльный, об этом свидетельствовала его изрядно раздобревшая за последнее время физиономия.

Словом, был потомок синайских мудрецов гол, как Лазарь, и нищ, как Иов, но открыл у себя нелегальную школу юных щипачей, собрав в ней малолетних бродяжек, и через год уже разбогател настолько, что купил пару доходных домов и занялся дисконтом: давал деньги в рост под залог домов и прочего имущества. В недрах его жилищ в тесных и грязных клетушках ютилась молодая воровская гвардия, безжалостно обиравшая североеланских обывателей и причинявшая массу беспокойства Савелию Корнееву и ходившим под его началом трем младшим агентам. В сыскном отделении давно знали о Наумкиной школе, но поймать его за руку все не удавалось, кто-то вовремя оповещал его о грядущих полицейских облавах, и юные щипачи загодя разбегались.

Вот и на этот раз на запятках пролеток никого не оказалось. Скорее всего воришки заметили сыщиков издалека. Чего скрывать, система оповещения и предупреждения у них была на голову выше, чем в полиции. Давно известно, у жулика много дорог, а у тех, кто его ловит, всего одна!

Не обнаружив Наумкиных «птенцов», сыщики не очень расстроились. Честно сказать, им совсем не хотелось возиться с малолетней босотой. Но совесть не позволяла пренебречь служебными обязанностями, поэтому они подошли к извозчикам, среди которых было трое-четверо хорошо им знакомых, и справились: все ли тихо-мирно и не случилось ли каких происшествий?

Извозчики пожимали плечами и божились, что вокруг спокойно как у попа под мышкой.

Сыщики знали, что они откровенно врут, а те понимали, что им не верят, но, к всеобщему удовольствию, обе стороны на этот раз расстались без неприятных последствий. Конечно, полицейские давно подозревали, что Наумка делит свой гешефт с владельцами городских бирж извозчиков. Самим возницам, несомненно, тоже перепадало с добычи, которую воришки снимали с очередного напившегося в синь пассажира. Но и в сыскной, и в наружной полиции хорошо понимали, что не в их силах справиться с целым полем сорняков. Правда, иногда весьма удачно его прореживали во время проведения плановых и специальных, накануне больших праздников, облав.

Федор Михайлович был большим мастером организации и проведения подобных полицейских мероприятий. Причем к участию в них охотно подключались люди Лямпе и Ольховского. Устроить саму облаву было несложно, гораздо хлопотнее оказывалось взвалить на себя ответственность за всякие неожиданности, просчеты и ошибки. У Тартищева проколы встречались редко, поэтому и шеф местных жандармов Александр Георгиевич Лямпе, и начальник охранного отделения Бронислав Карлович Ольховский легко в таких случаях отдавали бразды правления начальнику сыскного отделения. Ведь успех после делился поровну, на троих, а за ошибки отвечал только Федор Михайлович.

Но была одна закавыка в этом способе борьбы с местным преступным элементом. Приходилось держать в строжайшей тайне и день, и час облавы. Хранили этот секрет свято, оберегая его не только от своих служащих, но и от чинов наружной полиции, между тем как в подобных «экспедициях» принимало участие до сотни и более человек. За пять-десять часов до больших праздников всем надзирателям, чиновникам и агентам полиции предписывалось согласно приказу полицмейстера Батьянова собраться на Тобольской улице часам к семи вечера, якобы для ознакомления с каким-нибудь новым циркуляром или для получения от полицмейстера и Тартищева важных указаний по очередному сложному делу.

Люди собирались, и только тогда им объявляли, что нынешней ночью состоится облава. После этого никто из полицейских, даже старших чинов, уже не выпускался из здания управления. Всем участникам облавы строжайше запрещалось подходить к окнам или слоняться по внутреннему двору. В состоянии «арестованных» они пребывали до начала операции.

Обычно в ней были задействованы несколько десятков городовых полицейской стражи, околоточные тех околотков, где производилась облава, а также участковые приставы и их помощники. Ночью городовые стягивались в один исходный пункт (часто во дворе при жандармском управлении), к ним присоединялись люди Тартищева...

Внезапность атаки играла огромную роль, сильно уменьшая шансы жуликов скрыться.

Появление полицейских на Разгуляе и в Хлудовке, где располагались воровские «малины», бандитские притоны, бордели и самого низкого пошиба кабаки и ночлежки, всегда вызывало сильнейшее смятение у босяков и жуликов, составлявших основное население двух самых разбойных частей Североеланска.