Тевтонский крест - Мельников Руслан - Страница 71

Что-то здесь было не так. Ах, вот оно что: среди самострелов суетился невысокий человечек в длинном халате. Китаец Сыма Цзянь? Точно, он! Бурцев разглядел и дымки костров. На стрелах метательных машин тоже вроде бы вспыхивали яркие огоньки. Странно… Какой толк обстреливать сейчас противника зажигательными стрелами?

Глава 65

Старик-китаец взмахнул рукавом. Его помощники-стрелки разом спустили тетивы. Стрелы — длинные, толстые, будто обмотанные паклей, но вполне обычные стрелы — устремились к польскому войску. А потом, уже почти на излете, они перестали быть обычными.

Каждая стрела обрела вдруг дымный след, выплюнула сноп огненных искр и, подстегнутая невидимой силой, врезалась в плотную массу людей и коней. Взбесившиеся стрелы не отскочили от прочных доспехов, не упали на землю, не застряли в плоти, а закружились, заметались с невероятной скоростью, сея панику и смерть. И волоча за собой густой шлейф темного дыма.

Одна из стрел с шипеньем пронеслась на расстоянии вытянутой руки от Бурцева. Запахло порохом. И еще какой-то гадостью.

Сзади закричали. И еще. И еще громче.

Первыми пали двое отставших кочевников, чьи израненные лошади оказались недостаточно расторопными, чтобы убраться с пути смертоносных снарядов. Бедняг просто смело с седел, прошило насквозь. А мгновение спустя дымящиеся стрелы бесновались уже среди поляков. Пороховые заряды, привязанные к наконечникам, сыпали искрами, разрывались смертоносными фейерверками и пугали непривычных к оглушительному шипению, грохоту и ярким вспышкам рыцарских коней. В низине растекался едкий удушливый дым.

По дикой, непредсказуемой траектории огромные стрелы носились, теряя оперения и обламывая древки, будто сорвавшиеся с привязи демоны. Никакие латы не могли уберечь того, кто оказывался на их пути.

Так вот они какие, огненные стрелы китайского мудреца!

Бурцев был рад необычайно, когда кобылка Бурангула все-таки вынесла их из-под обстрела. А стрелки Сыма Цзяна уже заряжали метательные орудия заново. Три человека пробежали вдоль рядов, поджигая факелами фитили пороховых зарядов на стрелах.

Сыма Цзян еще раз взмахнул рукавом — и новый залп ударил в рыцарей Силезии, Ополья и Великопольских земель. Первые ряды были опрокинуты. Следующие за ними — тоже. Остальным пришлось сдерживать коней, чтобы не переломать животным ноги об убитых и раненых.

Искрящиеся огоньки вновь заметались между холмами, пробивая металл и живую плоть, оставляя за собой смрадный след. Тяжелый дым постепенно покрывал сплошной завесой все пространство между холмами. Поляки почти не кричали — из зловонного облака все больше доносился натужный кашель.

Бурангул остановил лошадь. Здесь, в трехстах метрах от балки, они были в относительной безопасности.

До оврага летели стрелы, пущенные обычной тетивой, потом горящий фитиль поджигал пороховой заряд, и под острыми наконечниками включалась уже реактивная «тяга».

— Ракеты! — ошеломленно пробормотал Бурцев. — Это же настоящие ракеты!

— Рэ-ке-ты? — наморщил лоб Бурангул.

— Да нет. «Рэкеты» — это совсем другое. Я говорю: «ракеты». Вон те стрелы, что пускает Сыма Цзян.

— Это огненные стрелы. «Хоцзян» — так их называет китайский мудрец. Они летят намного дальше обычных стрел и способны пробить любую броню. К тому же вместе с громовым порошком Сыма Цзян снаряжает их ядовитой смесью.

— Ядовитой?!

Во как! Выходит, это не просто ракеты, а еще и оружие массового поражения… Химическое оружие тринадцатого века!

— Ну да, — невозмутимо ответил Бурангул. — Ядовитую смесь из аконита, белены, негашеной извести и других ингредиентов Сыма Цзянь готовит сам, и никому — даже хану Кхайду — неведом ее состав.

«Пусть уж лучше так оно и будет», — решил Бурцев.

Тяжелая конница нукеров тем временем двинулась в обход задымленной балки. Последний резерв Кхайду-хана заходил в тыл польским воинам. А китайско-монгольская «установка залпового огня» ударила еще раз. Очередная порция стрел с зажженными фитилями устремилась в пелену дыма.

Оценить урон, нанесенный вражескому войску, сейчас было сложно. Но Бурцев не сомневался: стрелы-хоцзян уже решили исход сражения. Даже если потери рыцарской конницы, зажатой между холмами, невелики, то боевой дух после такого обстрела паны наверняка утратили напрочь. Ракетная атака — вещь жуткая. Во все времена.

Поляки действительно дали задний ход. Никто из них не пытался пробиться вперед — под залпы пороховых ракет. Да и невозможно это. Выход к Нисе теперь перегораживали непроходимые завалы из мертвых и едва шевелящихся тел.

Тех панов и кнехтов, что, спешившись, карабкались на крутые склоны, сбивали лучники. Кочевники, увлекшие противника в западню ложным бегством, уже повернули к холмам и обстреливали любого, кто появлялся в пределах видимости.

Пронзенные стрелами пешие польские воины один за другим скатывались с холмов обратно в клубящийся ядовитый туман. Конные же поляки, отступив из тесной ловушки обратно на Доброе поле, попали под удар нукерской конницы Кхайду-хана.

— Ура-а-а! — Бурцев снова слышал монгольский боевой клич.

Невероятно, но поляки — ошалелые от едкого дыма, ослепшие и задыхающиеся — нашли в себе силы противостоять натиску отборных ханских гвардейцев, к которым уже подтягивалась вся остальная рать Кхайду. Польские рыцари попытались даже сами контратаковать справа от холмов. Впереди, воодушевляя остальных, билась группка пышно разодетых панов. Всадники сгрудились вокруг стяга с изображением белой стрелы на красном фоне, а в самом центре этого небольшого отряда Бурцев разглядел высокого рыцаря. Все с той же белой стрелой на щите. Узнал он и знакомый по Легнице павлиний плюмаж на шлеме, и дорогие — в серебре и золоте — одежды. Не простой шляхтич командовал кучкой отчаянных бойцов. Сам Генрих Благочестивый рубился сейчас в рукопашной с лучшими воинами Кхайду-хана.

Силезец владел мечом ничуть не хуже Казимира Куявского: сокрушительными ударами он уже свалил одного из ханских нукеров и ранил второго. Княжеская свита тоже знала ратное дело не понаслышке. Однако расклад сейчас был явно не в пользу поляков. Кочевники умело окружили, а затем оттеснили Генриха и нескольких его рыцарей от основных сил, подрубили стяг, навалились со всех сторон…

Силезский князь пытался прорваться из окружения. Увы, подвела раненая нога. Кто-то из верных вассалов отдал Генриху своего скакуна, но время было уже упущено. Не желая сдаваться в плен, князь бросился на гвардейцев Кхайду. В плен он не попал.

Генрих в последний раз взмахнул мечом. Чуть приоткрылся и…

Наконечник монгольского копья вынырнул откуда-то сбоку, ударил всадника под мышку и нашел-таки слабое место в прочных латах. Генрих Благочестивый выронил тяжелый клинок, повалился с седла. Пышный плюмаж уткнулся в грязь, смешанную с кровью. Кто-то сорвал с князя шлем, отбросил в сторону.

Десяток силезцев ринулись было на помощь господину, но противник оказался расторопней. Ханские нукеры набросили на Генриха аркан, затем безжизненное тело оттащили к холмам, и уже там кривая сабля обезглавила мертвого князя.

Когда пал силезский стяг, а вместо него над сражающимися поднялась окровавленная голова, насаженная на пику с конским хвостом, даже самые отчаянные польские рыцари прекратили попытки переломить ход битвы.

Нет, поляки не побежали сломя голову к спасительным легницким стенам. В полках Генриха Благочестивого были собраны достойнейшие шляхтичи. И, потеряв своего князя, они отступали достойно. Яростно отбиваясь, больно огрызаясь и унося с собой жизни тех, за кем оставалось сегодня Доброе поле. А вслед отступавшим смотрели безжизненные глаза Генриха Силезского. И бунчук монгольского копья едва шевелился на ветру, отяжелев от княжеской крови.

Бурцев тоже смотрел. С уважением. Его поразили стойкость и мужество поляков. И, видимо, не только его. Кхайду-хан дал уйти противнику. Уйти с честью, несмотря на страшное поражение. Возможно, впрочем, это был не столько благородный порыв, сколько желание сохранить собственных воинов, гибнувших без особой нужды.