Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Избранное

Маяковский Владимир Владимирович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Избранное - Маяковский Владимир Владимирович - Страница 100

100

Изменить размер шрифта:

1927

ИВАН ИВАНОВИЧ ГОНОРАРЧИКОВ

(Заграничные газеты печатают безыменный протест русских писателей.)

Писатель

Иван Иваныч Гонорарчиков

правительство

советское

обвиняет в том,

что живет-де писатель

запечатанным ларчиком

и владеет

замок

обцензуренным ртом.

Еле

преодолевая

пивную одурь,

напевает,

склонясь

головой соловой:

– О, дайте,

дайте мне свободу

слова. —

Я тоже

сделан

из писательского теста.

Действительно,

чего этой цензуре надо?

Присоединяю

голос

к писательскому протесту:

ознакомимся

с писательским

ларчиком-кладом!

Подойдем

к такому

демократично и ласково.

С чего начать?

Отодвинем

товарища

Лебедева-Полянского

и сорвем

с писательского рта

печать.

Руки вымоем

и вынем

содержимое.

В начале

ротика —

пара

советских анекдотиков.

Здесь же

сразу,

от слюней мокра,

гордая фраза:

– Я —

демократ! —

За ней —

другая,

длинней, чем глиста:

– Подайте

тридцать червонцев с листа! —

Что зуб —

то светоч.

Зубовная гниль

светит,

как светят

гнилушки-огни.

А когда

язык

приподняли робкий,

сидевший

в глотке

наподобие пробки,

вырвался

визг осатанелый:

– Ура Милюкову,

даешь Дарданеллы! —

И сраэу

все заорали:

– Закройте-ка

недра

благоухающего ротика! —

Мы

цензурой

белые враки обводим,

чтоб никто

не мешал

словам о свободе.

Чем точить

демократические лясы,

обливаясь

чаями

до четвертого поту,

поможем

и словом

свободному классу,

силой

оберегающему

и строящему свободу.

И вдруг

мелькает

мысль-заря:

а может быть,

и рифмую зря?

Не эмигрант ли

грязный

из бороденки вшивой

вычесал

и этот

протестик фальшивый?!

1927

ЧУДЕСА!

Как днище бочки,

правильным диском

стояла

луна

над дворцом Ливадийским.

Взошла над землей

и пошла заливать ее,

и льется на море,

на мир,

на Ливадию.

В царевых дворцах —

мужики-санаторники.

Луна, как дура,

почти в исступлении,

глядят

глаза

блинорожия плоского

в афишу на стенах дворца:

"Во вторник

выступление

товарища Маяковского".

Сам самодержец,

здесь же,

рядом,

гонял по залам

и по биллиардам.

И вот,

где Романов

дулся с маркерами,

шары

ложа

под свитское ржание,

читаю я

крестьянам

о форме

стихов —

и о содержании.

Звонок.

Луна

отодвинулась тусклая,

и я,

в электричестве,

стою на эстраде.

Сидят предо мною

рязанские,

тульские,

почесывают бороды русские,

ерошат пальцами

русые пряди.

Их лица ясны,

яснее, чем блюдце,

где надо – хмуреют,

где надо —

смеются.

Пусть тот,

кто Советам

не знает цену,

со мною станет

от радости пьяным:

где можно

еще

читать во дворце —

что?

Стихи!

Кому?

Крестьянам!

Такую страну

и сравнивать не с чем, —

где еще

мыслимы

подобные вещи?!

И думаю я

обо всем,

как о чуде.

Такое настало,

а что еще будет!

Вижу:

выходят

после лекции

два мужика

слоновьей комплекции.

Уселись

вдвоем

под стеклянный шар,

и первый

второму

заметил:

– Мишка,

оченно хороша —

эта

последняя

была рифмишка. —

И долго еще

гудят ливадийцы

на желтых дорожках,

у синей водицы.

1927