Приключения профессора Зворыки - Чуковский Николай Корнеевич - Страница 26

Шмербиус весь дрожал от негодования и продолжал машинально покрывать гриву императора мелкими колечками. О прическе он больше не думал. Руки его работали сами собой. Торопливо хватал он двумя пальцами левой руки по нескольку высочайших волосков и скручивал их щипцами в тугой завиток.

— Что же мне делать? — спросил перепуганный Мантухассар.

— Докажите, что вы не царек, не царенок, не царишка, а царь, — продолжал Шмербиус, в гневе позабыв о всякой учтивости. — Переловите всех сообщников побега и казните их. Не важно, если в их число попадет и несколько невинных — это послужит им хорошим уроком. Поставьте на ноги армию и полицию и разыщите профессора. Назначьте награду за его голову. Пригрозите казнью всем, кто откажется его выдать. И, главное, не сидите здесь, как пень, а делайте что-нибудь, делайте!

С этими словами он насадил еще несколько колечек на шевелюру своего монарха. Ни одного прямого волоса не осталось на голове повелителя. Мелкие кудряшки ниспадали ему на щеки, на нос. Из гориллы он превратился в барана.

— О, если бы этот бунтовщик попался мне в руки, — бормотал он, — я бы искрошил его в куски!

Но тут двери настежь растворились, и в тронную залу, словно мячик, вкатился тот маленький толстый вельможа, которого мы встретили в носилках возле фонтана. Но от былого его величия не осталось ни следа. С ног до головы он был вымазан какой-то дрянью. По пухлому его лицу расползлись гнилые рыбьи потрохи. Мерзостные остатки позапрошлогодних обедов текли по его плечам. С промокшей его юбченки капала на пол какая-то вонючая жидкость. Колени его дрожали, зубы стучали. Грузно бухнулся он перед троном на свой мягкий дряблый живот.

— Фи, как от вас кисло пахнет, сударь, — сказал Шмербиус, зажимая нос. — Как вы смеете входить в тронную залу в таком виде! Ведь, вы здесь все перепачкаете. Смотрите, какая с вас лужа натекла. Это вам, милостивый государь, не хлев, а императорский дворец!

— Простите меня! — заскулил вельможа. — Пожалейте человека, с которым стряслись такие несчастья! Клянусь Вагхой, я прогуливался для моциона, по предписанию врачей. Я страдаю болезненной полнотой, мне необходимо двигаться. Иду я сегодня по улице и вдруг встречаю двух здоровенных рабочих, которые горланят во всю глотку отвратительную бунтарскую песню. Вы не можете себе представить, как это меня возмутило. Отважно направился я к ним. „Вы забыли императорское предписание, — сказал я. — Простой народ имеет право говорить только шопотом“. И что же вы думаете? Они нагло захохотали. „Солдаты!“ — закричал я проходившим мимо воинам, „прекратите это безобразие“. Но солдаты тоже захохотали. „Откуда ты свалился, брюхач?“ — ответили они мне, принцу крови. „Разве ты не знаешь, что сегодня свобода?“ Тут только я понял, что попал в самое гнездо бунтовщиков. Со свойственной мне отвагой я решил их покинуть и итти во дворец предупредить моего государя. Но едва я сделал несколько шагов, как один из этих негодяев узнал меня. „Да это принц Попкис!“ — закричал он. — „Родственник Мантухассара!“ — „Держите его“, — завопили негодяи и бросились за мной в погоню. Я пустился бежать. Но у меня ужасная одышка. Мне вредно бегать. И я решил спрятаться. Ведь, я последний представитель славного рода Попкисов. Не могу же я погибнуть! Быстро завернул я за угол и вдруг увидел большой деревянный ящик. „Великий Вагха посылает мне спасение!“ — подумал я, откинул крышку ящика и прыгнул внутрь. Увы, этот ящик оказался помойницей. По горло погрузился я в вонючую жижу. „Лучше выпачкать тело, но остаться верным престолу“, — думал я. — „Телесная грязь отмоется, а духовная никогда“. И возблагодарил богов за их милость. Но в эту минуту я увидел над ящиком лицо одного из моих преследователей. Размышляя о превратности судьбы, я нырнул на склизкое дно. Но и тут меня ждала неудача. Самая полная часть моего тела предательски вынырнула на поверхность. Негодяй-бунтовщик обхватил мой живот руками и выволок меня из ящика. Вы представить себе не можете, как хохотала толпа. Этот хохот до сих пор стоит у меня в ушах, — „Утопить его в помойке!“ — закричал один из них. — „Не стоит“, отвечали другие. — „Эта помойка пригодится для Мантухассара!“ — И меня отпустили. Я побежал во дворец предупредить ваше величество, что они сейчас все придут сюда. Их ведет…

— Кто? — взвизгнул Шмербиус.

— Багрянокудрый чужеземец. Они зовут его Гневом Народа.

— Я говорил! — заорал Шмербиус, наклоняясь к лицу завитого, как пудель, монарха и осыпая его мелкими капельками слюны. — Вы не царь, а дырявая калоша. Как вы могли допустить до этого? Что? Вы не знаете, что такое калоша? У вас здесь калош не носят? А что такое шляпа, вы знаете? Тоже нет? Так, может быть, вы что-нибудь слышали об ослах? Ах, чорт возьми, эти благородные животные не водятся в ваших подземельях. Так вы вот что! — Он нагнулся, постучал изогнутым пальцем по полу и затем коснулся им монаршего лба. — Понимаете? Растяпа! Олух! Встаньте, соберите своих телохранителей, укрепитесь на площади. Нам надо защищаться.

Мантухассар, с темным от злобы лицом, встал, посадил на свои завитые, колышащиеся, как желе, волосы, золотого дракона, и приоткрыл дверь, ведущую на площадь.

Но тотчас же щеки его покрылись смертельной бледностью. Он зашатался и тяжело опустился на трон.

— Поздно! — произнесли его посиневшие губы.

Улицы-ярусы были полны медленно движущейся толпой. Толпа с факелами в руках тянулась к дворцовой площади и пела. Тысячеголосому пенью гулом отвечали своды гигантской пещеры. Сколько их, этих голодных людей, требующих свободы и мести! Вот голова колонны уже сошла вниз и ползет по площади прямо к дворцу, а хвост ее все еще теряется в переулочках города и, звено за звеном, через широкую арку, выходит на верхний ярус. В колеблющемся свете факелов Шмербиус мог уже различать лица идущих в передних рядах. Первый, кого он узнал, был, конечно, профессор. Его огненная голова, как солнце, плыла над толпой. Видный отовсюду, он был живым знаменем этого шествия. Как яростно махал он руками, похожими на крылья ветряных мельниц! Как пылали его обширные щеки! Как оглушительно, в бешеном восторге, хохотал он во всю свою просторную глотку! Как зычно рычал никому непонятные, но всем родные слова:

— Так их, братцы! Долой тиранов!

По правую руку моего доброго друга зоркие глаза Шмербиуса, несомненно, заметили юную Леру, красивейшую девушку страны. Легкою поступью шла она вперед и подпевала толпе, искоса, уголками восторженных глаз поглядывая на своего шумного спасителя.

Видел он и меня, скромно шагавшего по левую руку профессора, видел изможденные лица окружающих нас людей: женщин, осыпанных желтой грибной пылью, и мужчин, спины которых были покрыты рубцами от жестких бичей.

Зрелище это не доставило ему ни малейшей радости. У Мантухассара опустились руки, он сидел, как каменный истукан. А толстый вельможа, вне себя от страха, на карачках заполз в самый темный угол тронной залы и, повизгивая, сел на пол посреди большой лужи, натекшей с его мокрых одежд.

Но им предстояло увидеть еще более грустные вещи. Из окна дворца стали выскакивать вооруженные люди и, швыряя свои копья в сторону, сбегать по лестнице навстречу толпе.

Это были телохранители государя. Они обнимались с горожанами, восторженно глазели на профессора и кулаками грозили дворцу. Народ и армия побратались. Толпа заполнила всю площадь, подошла к дворцу и остановилась.

— Все кончено, — сказал Мантухассар, — нам остается только умереть.

— Нет, — ответил Шмербиус, — есть еще одно средство.

— Какое? — спросил тиран, и глаза его засверкали надеждой.

— Ах, ваше величество, вы ужасно неопытны в революциях. А между тем я видел такие революции, какие вам и не снились. Впрочем, они все страшно похожи друг на друга. Эта толпа, несмотря на всю свою злость, удивительно легковерна. Ее ничего не стоит провести.