Приключения профессора Зворыки - Чуковский Николай Корнеевич - Страница 19

Но вот, наконец, он водворен в петлю. Начальник тем же кинжалом срезал обленившую нас паутину, и тридцать воинов — по пятнадцать с каждой стороны — ухватились за концы каната. Мы встали, с наслаждением разминая затекшие ноги.

Руки и ноги наши были свободны. Мы могли ходить, нагибаться, тащить тяжести на спине. Держали нас только тугие пояса, концы которых находились в руках трех десятков дюжих дикарей. Спасители наши оказались нашими поработителями. Из лап наука мы попали в лапы грубых варваров. „Плохо наше дело, — думал я. — От них добра не дождешься. Наши похождения кончатся смертью или рабством”.

Отряд построился, и мы тронулись в путь. Впереди шли воины, тащившие перевернутое брюхом кверху тело наука. Ноги его были отрублены и брошены. Вслед за пауком несли наши вещи, — электрические фонари и чемодан. Затем шагал наш многочисленный конвой. И в самом хвосте шел начальник, зорко следивший за порядком.

Профессор, твердо веривший в человеческую справедливость, пробовал протестовать.

— Мы научная экспедиция, — кричал он. — Люди науки имеют доступ всюду. Мы трудимся на благо всего человеческого рода. Всесоюзная Академия Наук…

Но его даже не удостоили вниманием. В их глазах он был пойманным диковинным зверем, которому предоставляют рычать, сколько он хочет. Лишь бы не вырвался на свободу.

Мы углубились в трещину большой прибрежной скалы. Длинный коридор, открывшийся перед нами, сильно отличался от всех подземных коридоров, виденных нами раньше. Его часто посещали люди. То там, то тут нам попадались удобные ступени. Песок, устилавший его пол, был перемешан с золой, а остатки костров говорили, что населявший эти пещеры народ хорошо знаком с употреблением каменного угля.

Коридор этот пересекал целый ряд широчайших пещер, заросших грибными лесами. Через быстрые светящиеся речки были перекинуты искусно построенные каменные мосты. Возле ярких костров работали люди.

— Смотрите, Ипполит, — сказал профессор, — ведь, это полевые работы. Грибы здесь выросли не сами, их насадили. Видите, как под ними взрыхлена почва. Это следы упорного труда — ее разрыхляли мотыгами.

Вскоре мы увидели и женщин этого народа. С дымными факелами в руках по приставным лесенкам они лазали под грибные шляпки и собирали споры грибов. Набрав полный мешок, они волокли его к мельницам.

Мельницы эти попадались нам на каждом шагу. Но читатель очень ошибется, если представит их себе в виде обыкновенных ветренных или водяных мельниц, столь обычных на поверхности земли. Эти мельницы куда примитивнее. Устроены они были вот как:

На земле неподвижно лежит огромный каменный жернов. На него положен другой такой же, но с торчащими по бокам железными крюками, к которым привязаны канаты. Посредством вбитого в своды пещеры блока, верхний жернов приподымают и на поверхность нижнего насыпают три-четыре мешка спор. Потом верхний жернов опять опускают на нижний, и целая толпа полуголых мужчин, по крайней мере, человек сто, ухватившись за канаты, под щелкающими бичами погонщиков, вертят его. Желтоватая грибная мука сыплется прямо на землю, ее собирают лопатами и ссыпают в мешки.

„Такой каторжный труд — лучшее, что может нас ожидать в этой стране“, — думал я и проклинал тот день, когда Иоганн Кох завернул мне сосиски в отрывок из Шмербиусова дневника.

Но профессор был истинный мечтатель. Он не умел отчаиваться. Внимательно следил он за работой, и планы, один грандиозней другого, зарождались в его голове.

— Это — плантация, — говорил профессор. — Тысячи нищих голодных пролетариев работают на собственников земли. Техника в этой стране чрезвычайно низка. Сколько труда, и такие жалкие результаты! Посмотрите, как безмолвно они трудятся, точно они не люди, а тени. Тяжелой нуждой и долголетним рабством достигается это молчание. Эх! — вздохнул он и встряхнул золотыми волосами. — Выполнив главную задачу нашего путешествия, мы осчастливим и обогатим эту страну. Несколько лет общения с культурными народами преобразят ее. Сколько энергии бессмысленно пропадает в том водопаде, который чуть было не погубил нас. Все богатства не только Волховстроя, но даже Ниагары — ничто перед этим втуне пропадающим кладом. Ослепительный электрический свет засияет в этих мрачных подземельях. Электромельницы день и ночь будут размалывать миллионы пудов спор. Электроплуги вспашут землю. Наравне с земледелием вырастет и промышленность. Вы только посмотрите, сколько сейчас здесь трудится человек над размалыванием нескольких пудов зерна! Тогда все это будет делаться машинами. А люди займутся добыванием руд, каменного угля, нефти и драгоценных металлов. Задымят доменные печи, запыхтят паровозы. Но раньше всего нужно, конечно, свергнуть власть феодалов. Лозунг — земля трудящимся — может стать здесь очень популярным. Чтобы перевести его им, я немедленно займусь изучением здешнего языка. Мы построим школы, клубы. В два года ликвидируем безграмотность, подымется искусство, народится литература, и тогда эта страна заживет богато и счастливо.

Люди все чаще и чаще попадались нам навстречу. Рост, огненные волосы и борода профессора (он не брился с нашего отъезда из Ленинграда и оброс рыжей бородой) привлекли толпы любопытных, которые, не отставая, шли за нами. Многие из них обращались с вопросами к начальнику нашего отряда и, заслышав в ответ страшное слово: Мантухассар, испуганно и огорченно кивали головами.

Долго еще профессор говорил о грядущем возрождении этой страны. Гулко гремел его зычный голос в бесчисленных галлереях. Он восторженно хохотал, представляя счастливые картины земного рая, который ему предстояло создать.

Но вдруг глаза его потухли, он остановился, нагнулся и с чрезвычайно мрачным видом поднял что-то с земли.

— Что вы нашли, профессор? — спросил я.

— Да так, ничего, пустячек один.

— Какой пустячек?

— Женскую головную шпильку.

— Неужели женщины этой страны закалывают себе волосы шпильками? Это указывает на довольно высокий культурный уровень здешних жителей.

— Нисколько, — ответил профессор. — Я уверен, что эту шпильку обронила вовсе не одна из здешних красавиц. Тем более, что шпилька — явно европейского происхождения.

— Как же она сюда попала?

— Она выпала из жилетного кармана комми-вояжера, представителя одной варшавской фирмы…

— Какого представителя?

— Аполлона Григорьевича Шмербиуса.

Глава пятнадцатая. Допрос

Галлерея кончилась, и мы пошли в город.

Перед нами круговорот уличек, лесенок, туннелей, прудов, ручейков. Каменные мостики висят над светящимися водами. Разноцветные фонари — красные, зеленые, синие, оранжевые — горят на круглых башенках, на лодочках, скользящих по каналам, на легких колонках, под сводами арок и туннелей. Мы видим их веселые огоньки то на страшной высоте, то на дне беспрестанно открывающихся перед нами пропастей. Люди, как тени, внезапно появляются из темноты, мелькают в призрачном свете фонарей и снова тают во мраке. У многих на груди висят фонарики. Кажется, что улицы наполнены беспорядочными роями огненных жуков. Кусочки кварца, вкрапленные в гранит стен, неожиданно вспыхивают миллионами искр и гаснут.

Город построен в бесчисленных трещинах гранита. Эти трещины соединены между собой искусственными туннелями. В их стенах прорублены комнаты, залы и коридоры. Ручьи и озера соединены каналами, шлюзами. Многие трещины проходят одна над другой. Этот подземный город, в отличие от наших городов, расположенных на земной поверхности, имеет такую высоту, которая не уступает его длине. Здесь не только многоэтажные дома, по и многоэтажные улицы.

А какие фонтаны бьют в этом сказочном городе! Какие шумят водопады! Очарованный и упоенный, я забыл, что я пленник, и, затаив дыхание, следил за этим кружением арок, огней и вод.

Жители подземной страны больше всего боятся шума. Здесь все говорят топотом. Если кто-нибудь произнесет слишком громкое слово, если кто-нибудь вскрикнет или уронит на мостовую гулкий железный гвоздь — все в ужасе разбегаются от него, испуганно шепча: „Мантухассар“. Гробовое молчание считается здесь высшей человеческой добродетелью.