Последний день матриархата - Машков Владимир Георгиевич - Страница 22

Я припомнил, как нас учили забивать гвозди на уроках труда, и осторожно ударил молотком, потом второй раз, третий. Вскоре я осмелел и ловко загонял гвозди в раму, но не до конца, а так, чтобы шляпка прижимала стекло.

Папа придерживал стекло и хитрым способом вдохновлял меня. Он говорил, обращаясь к бабушке, но все его слова были про меня:

– Вот мы жалуемся на нашу молодежь, ругаем ее, мол, и старших не уважает, и работать не любит. Все дело в воспитании. Вот полюбуйтесь, пожалуйста. В семье, где труд в почете, дети не вырастают белоручками.

Глафира Алексеевна согласно кивала и все порывалась вставить словечко, да где там – папу невозможно было остановить.

Вдохновленный родительскими речами, я быстро справился с работой и собирался уже забить последний гвоздь как раз в том месте, куда я угодил мячом – в левом верхнем углу окна. Но папа забрал у меня молоток.

– Всю работу делает подмастерье, – торжественно произнес папа, – а точку ставит мастер.

Не знаю, что толкнуло папу взять в руки молоток. Может, его ввела в заблуждение та обманчивая легкость, с какой я управлялся с этим нехитрым орудием труда. А может, ему захотелось покрасоваться перед Глафирой Алексеевной в новой роли? МНе трудно судить, что вдохновило папу на подвиг. Как бы там ни было, папа взял в руки молоток, приладил гвоздь и ударил.

Я зажмурился. Раздался грохот. Когда я открыл глаза, то не поверил им. Хотя все законы физики против, но я увидел, что время покатилось вспять.

Словно не было долгой поездки на рынок и обратного путешествия в трамвае, когда папа сиял, как именинник. Словно не обивал я усердно и осторожно гвоздями стекло. Словно ничего этого не было, и папиной точки тоже не было.

Буквально в том же месте, где днем я нанес свой великолепный удар, зияла точно такая же дыра. Ну что ж, теперь я твердо знаю, что своим футбольным талантом обязан папе.

Повернувшись к нам спиной, бабушка беззвучно хохотала. Папа, однако, не терял присутствия духа.

– Сегодня на рынок мы уже не успеем, но завтра, в крайнем случае, послезавтра…

– Да вы не хлопочите, – утешала нас бабушка. – Завтра обещали из бытуслуг прийти.

Папа лишь махнул рукой, мол, нашли кому верить.

Глафира Алексеевна как в воду глядела – припрятала на всякий случай картонку. Бабушка ловко приколотила ее на прежнее место. Мы с папой переглянулись – ну и бабуся!

– Кирилл, – попросила бабушка, – приходи сам на тренировку и Саню приводи. Наташа тоже будет.

– Хорошо, – сказал я.

Мы с папой отправились домой, на прощанье пообещав бабушке, что завтра, в крайнем случае, послезавтра…

У нашего подъезда папа смущенно почесал подбородок.

– Кир, я всю жизнь учил тебя говорить правду…

– Папа, – нашел я выход, – мы скажем маме, что окно заделали и бабушке тепло, хорошо, не дует.

– Ну и отлично, а мы завтра, в крайнем случае, послезавтра…

Помахав мне рукой, папа помчался на улицу.

Наше долгое отсутствие лучше всяких слов убедило маму, и ей хватило моего короткого объяснения.

Уже засыпая, я вспомнил о Наташе. Вечером мне не удалось с ней повидаться. Но ничего – завтра встретимся, лишь бы у нее все было хорошо.

Я заснул, и мне даже в голову не пришло, что Наташу я увижу совсем не скоро.

Человек с двумя именами

Едва проснувшись, я почуял неладное. Обычно мы с мамой завтракали и собирались – она в институт, я в школу – под аккомпанемент папиного храпа с посвистыванием. Для нас это было все равно, что пение птиц в просыпающемся лесу. Мы с мамой пересмеивались, подшучивали над папиными утренними трелями, но тихо, чтобы не разбудить нашего властелина, то бишь главу семьи.

Сегодня в доме стояла гробовая тишина. Что случилось? Я вскочил с постели. Из нашего дома исчез, испарился папин дух, а кроме того, папины плащ и берет. Я заглянул в спальню – папы и там не было.

Я зашел в кухню. Мама пила кофе.

– Доброе утро, мамочка, – я поцеловал маму. – А где папа?

Мама растерянно пожала плечами.

– Первый мужской поступок, – удивился я.

Так начинался этот день, день исчезновений.

В школе не было сразу двоих – Наташи и Ляльки. Лялька нездорова, а почему нет Наташи? Я спросил у Калерии Васильевны.

– Мать забрала Наташу из нашей школы. Она посчитала, что это будет лучшим выходом из создавшегося положения, – объяснила Калерия Васильевна и добавила лукаво: – И тебе станет полегче.

– Я мужчина, – ответил я, – и не боюсь трудностей.

Калерия Васильевна была довольна ответом своего любимого ученика.

А между тем с ее любимым учеником, то есть со мной, стало твориться что-то нехорошее. Я еще сам не понимал, что со мной происходит, но только чувствовал, что начал меняться. Точно папа, уходя, забрал и мою душу.

Кроме меня, конечно, Саня больше всех был огорчен исчезновением моего папы. Я, естественно, не сказал Сане всей правды, попросту потому, что и сам ее не знал.

– Он же обещал, что мы сегодня начнем борьбу с матриархатом, – переживал Саня.

После уроков мы вместе отправились домой. Первым делом забежали к Наташе. Звонили, звонили, никто не открывал. Тогда постучали в дверь. Ни привета ни ответа. Вот когда я пожалел, что у Наташи нет братца. У него хоть можно было узнать, где Наташа.

– Наташка с родителями укатила на юг, – у Сани не было сомнений, – к Черному морю.

А что? Очень даже просто – сели в машину и поехали.

Я не стал возражать Сане, и мы пошли к нам.

Когда я открывал дверь, мне вдруг показалось, что мне приснился дурной сон и никуда мой папа не уходил, а сейчас встретит нас в неизменном переднике и первым делом скажет:

– Все разговоры после обеда, а теперь – руки мыть и за стол.

Но в наше время чудеса, к сожалению, случаются редко. Папы дома не было, а также не было никаких записок и вообще каких-нибудь свидетельств того, что папа наведывался сегодня домой.

И в это время зазвонил телефон. Сердце у меня екнуло – папа.

На сей раз я не ошибся. В трубке бушевал сердитый папа.

– Я уже третий раз звоню, а тебя все нет и нет. Где ты бродишь?

– Из школы шел с Саней, – впервые в жизни я с удовольствием оправдывался.

– Шел, – уже добродушно ворчал папа. – Скажи лучше – еле-еле ноги переставлял и с Саней трепался.

– Ага, – радостно согласился я, – еле-еле плелся и болтал с Саней.

Услышав свое имя, мой друг навострил уши.

– Ну, здравствуй, Кирюша, – сказал папа. – Как вы… там?

– Здравствуй, папа. Мы – ничего, – ответил я. – А ты как… там?

– Я тоже… ничего, – папа резко переменил тему разговора. – Ты обедал?

– Обедал.

– Где?

– В школе.

– Ну сколько раз тебе говорить, – загремел папа, – что в школе ужасно кормят, и ты можешь испортить себе желудок. Почему ты не ешь дома?

Я дипломатично молчал.

– Ах да, – спохватился папа, но тут же нашел выход. – Есть потрясающая идея!

– Какая? – обрадовался я.

– В школе, конечно, вполне сносно кормят, – говорил папа, – но будет лучше, если я тебе продиктую рецепты, а ты станешь готовить. У мамы, сам понимаешь, нет времени, – папа на секунду замолк. – Как она?

– По-моему, она не ожидала от тебя такого финта, – высказал я предположение.

– Заботься о маме, – попросил папа. – И вообще ничего не изменилось. Будем считать, что я в командировке.

– В длительной? – спросил я.

– Пока не знаю, – немного помолчав, ответил папа. – Ручку нашел? Записывай.

– Записываю, – сказал я.

Папа стал диктовать рецепт замысловатого блюда из мяса с сыром, а я старательно выводил каракули на листе бумаги. Чтобы папа не заподозрил, что я не переписываю его рецепт, я один раз спросил:

– А солить до или после?

– Конечно, после, – ответил папа и продолжал диктовать.

– Записал? – спросил папа и, получив утвердительный ответ, ободрил меня: – Выше голову, Кир. Не боги горшки обжигают!

Я понял, что папа сейчас положит трубку, и спросил: