Старая Контра - Марушкин Павел Олегович - Страница 28

– Ага, так я и думал… – мрачно высказался он.

Со стороны некрозориума к ним шагали три зловещие, затянутые в чёрную кожу фигуры, а впереди них рассыпался мелким бесом не кто иной, как недавний Иннотов знакомец.

– Вот тебе пример несостоятельности абстрактного гуманизма перед лицом конкретных жизненных обстоятельств, – наставительно сказал Иннот, оборачиваясь к Хлюпику.

– Чего? – не понял смоукер.

– Это я так, к слову. Надо было тут одного хмырька загасить… Смотри, что сейчас будет. – И с этими словами каюкер метнул бумеранг, целясь в лоб идущего первым жмура.

Обречённые в один голос охнули: чёрная тугая струя рванулась вверх из лопнувшей головы, рассеиваясь в пространстве; кожаная шляпа взмыла в ночное небо и неспешно спланировала оттуда на крышу барака. Тело жмура сделало ещё несколько шагов, нелепо загребая снег ногами, и рухнуло на колени, уже знакомым каюкеру жестом пытаясь нащупать несуществующую голову.

– Вот это да! – ахнул кто-то за спиной Иннота.

– Кто-нибудь из вас знает, что это за дрянь у них внутри? – не оборачиваясь, спросил каюкер.

– Некроплазма это, мил человек. Жмуры – они ж мертвым-мертвёхоньки, они для неё вроде как одёжка, – охотно пояснили ему.

– А чего тогда оно до сих пор шевелится? – хмыкнул Иннот.

– Дык это… Остаточные явления, надо полагать… Между тем двое чудищ приостановились, словно бы в сомнении, при виде участи, постигшей их собрата.

– Сейчас самое время навалиться на них, – объявил Иннот. – Ну-ка, давайте, всем скопом, пока они не пришли в себя! Эй, любезные! Вы чего это?

На него смотрели, как на безумца; стоявшие рядом тихонько пятились.

– Это ведь жмуры! – робко возразил кто-то. Иннот досадливо поморщился.

– Хлю, ты-то как, готов?

– Готов… – хрипло отозвался Хлюпик и решительно встал рядом с Иннотом.

«Не ходи, дурак…» – сквозь зубы посоветовали ему.

– Значит, так: на счёт «три». Попытайся их отвлечь; мне надо успеть подобрать бумеранг. Ну, давай: раз… Два…

Как только прозвучало «три», друзья бросились навстречу врагам. Стукач и негодяй Сэлбасер Гукас, увидев бегущих, тут же перетрусил и попытался удрать; однако жмур, мимо которого он решил проскочить, ловко протянул руку и сцапал его за ворот телогрейки. Гукас задушенно пискнул и обмяк.

Стражи Территории вовсе не были испуганы или деморализованы, как это предполагал Иннот. Стоило только друзьям приблизиться, как оба жмура синхронными движениями поднесли руки к лицам, взялись за нижние челюсти и с силой оттянули их вниз. Из чёрных отверстий ртов выползли отростки некроплазмы и потянулись вперёд, трепеща на ветру, словно огромные, отвратительные языки. Каюкера чуть не вытошнило прямо на бегу, настолько мерзко и противоестественно они выглядели.

Иннот немного обогнал приятеля. Он явственно различал торчащую из сугроба загогулину бумеранга; но между ним и его оружием находился враг. Иннот с воплем «Банзай!!!» ринулся прямо на жмура, решив впоследний момент упасть и перекатиться за его спину: никакой охоты познакомиться поближе с жутким «языком» каюкер не испытывал. Но когда он подбежал почти вплотную, в дело неожиданно вступил Гукас. Стукач со страшным хриплым рыком рванулся к каюкеру; Иннот мельком заметил, что глаза его словно затянулись бельмами, а зубы удлинились – или это только показалось? Скрюченные пальцы потянулись к его горлу; привычным движением каюкер перехватил запястье одной руки и дёрнул противника на себя, одновременно с силой нажав ему чуть выше локтя и сделав подножку. Гукас запнулся и упал; Иннот прыгнул, стремясь ухватить бумеранг, и тут жгут некроплазмы мазнул его поперёк спины, словно плеть.

Боли не было, только кожу опалило на миг нестерпимым холодом; но вся нижняя половина туловища будто вдруг перестала существовать. Ноги его подкосились, и каюкер рухнул, по счастью, успев-таки ухватить оружие. Глядя на возвышающуюся над ним фатальную тварь, Иннот стиснул зубы и воззвал к энергетической сущности своего организма, продавливая, прожигая путь нервным импульсам в собственной неощущаемой плоти.

Это оказалось более чем неприятно; чувство было такое, словно его по пояс окунули в крутой кипяток. Тем не менее спустя пару секунд каюкер восстановил контроль над своим телом и сделал жмуру подсечку.

Чудище, вероятно, ещё ни разу не встречалось с такими, как Иннот: оно не успело вовремя среагировать на нестандартную ситуацию и грохнулось навзничь. Действуя тяжёлым бумерангом, словно дубинкой, Иннот принялся крушить голову монстра.

Хлюпику повезло несколько меньше. Ему удалось подобраться к жмуру вплотную, и он изо всех сил толкнул монстра, надеясь сбить с ног; однако страж Территории даже не пошатнулся. Крепкие мосластые руки непомерной тяжести глыбами опустились на плечи смоукера; пальцы, казалось, впились прямо в кости. Хлюпик охнул – и почувствовал, что ноги его отрываются от земли. Жмур медленно поднял восставшего и выдохнул ему в лицо целое облако некроплазмы.

В следующий миг голова твари разлетелась на кусочки: измолотив своего врага, буквально превратив его в отбивную, Иннот поразил последнего оставшегося жмура едва ли не в упор. Но было поздно: Хлюпикова безвольная тушка неподвижно валялась на снегу.

– Старик, ты, как бы, не поверишь… Но это первые честно заработанные монетки в моей жизни! – растроганно сказал Чобы, получив от маэстро Палисандро причитающееся ему вознаграждение.

Друзья сидели в маленькой, неимоверно тесной и дымной харчевне и наслаждались заслуженным отдыхом. Пыха чувствовал себя несколько обалдевшим: за всю свою жизнь ему не приходилось вытворять столько всякой всячины, сколько за последние несколько часов. Самым трудным оказалось делать вид, будто он не видит окружающих импровизированную сцену зрителей. Дебютант поначалу сбивался и запинался, несмотря на то что суфлёр, маленький толстый человечек в очках, громким шёпотом подсказывал нужные фразы из уложенной тут же бочки. Но мало-помалу всё стало налаживаться, и к середине спектакля он уже вполне освоился с новым делом; к тому же уличная публика оказалась весьма великодушной и невзыскательной. Под конец аплодисменты наполнили воздух, а мелкие монетки сладостным градом посыпались в шляпу маэстро.

Палисандро платил своей труппе без проволочек и щедро; во всяком случае, Пыхе ни разу не доводилось держать в руках столько денег сразу. Даже Чобы Стисм выглядел довольным.

После спектакля Кастрация потащила приятелей отмечать их первую премьеру. От неё Пыха узнал о местонахождении своих соплеменников. Как выяснилось, Джро Кейкссер успел затеять со смоукерами общий бизнес; и стибки теперь были частыми гостями в Колючем Доме – именно такое название получило обиталище племени.

– Ты не представляешь, Смоки, до чего это забавно – когда кто-нибудь пытается забраться внутрь и натыкается на колючки Занавеса! – хихикала стибовочка.

Желающих познакомиться со смоукерами поближе и в самом деле сильно поубавилось: местная шпана быстро поняла, что эти куки стоят друг за друга горой. Кроме того, со странными синекожими человечками оказалось гораздо выгоднее дружить: новое увлечение – табак – распространялось по Вавилону со скоростью пожара. Первыми, как и предсказывал некогда Джро Кейкссер, на экзотический вид досуга запали богатеи Лоск Бэби – района роскошных вилл, особняков и сверхдорогих бутиков. Смоукеры сделали правильный ход, разделив всю свою продукцию на категории простой и элитной. Последняя шла едва ли не бойчее, несмотря на то что была гораздо дороже: все хотели приобщиться к «красивой жизни», а посредством табака это мог сделать почти каждый. Кроме того, толстые чёрные сигары (табак двойной ферментации, класс «элита») как нельзя лучше сочетались со вкусом выдержанного марочного виски. Смоукеровские традиции также претерпели изменения: «козьи ноги» и папиросы теперь смолила разве что малышня. В каждом семействе появился свой кальян; смоукеры-подростки обзавелись небольшими, но весьма изящными трубочками.