Старая Контра - Марушкин Павел Олегович - Страница 23

Снаружи по-прежнему никого не было видно. «Ну что же, – решил Иннот. – Бараки так бараки; нечего терять время. Начну-ка я с крайнего». Он решительно развернулся и двинулся было обратно, но вдруг застыл, весь превратившись в слух: где-то неподалёку слышались голоса – настоящие голоса, вовсе не то бесплотное бормотание, что донимало его здесь!

– Да нет, начальник-благодетель, ничего такого…

– Но разговоры есть?

– Да они же всегда есть, а то вы не знаете! Так, трёп один, ничего серьёзного…

– Не звучало ли кощунственное поношение имени Великого?

– Да предки с вами, начальник-благодетель! Даже и не вспоминали его, родимого… Мы ж так всё, по-простому… Насчёт пайки там поворчать… Маленькая, мол…

Каюкер, затаив дыхание, на цыпочках прокрался десяток шагов и застыл, распластавшись у стенки и отведя назад руку с зажатым в ней бумерангом. Судя по всему, говоривших было двое, и сама беседа не оставляла сомнений в том, что по крайней мере одного из присутствующих можно с полным правом назвать стукачом. Иннот осторожно высунул голову из-за угла, секунду-другую обозревал обстановку, а потом с мрачной ухмылкой шагнул вперёд, поигрывая своим оружием.

– Это я удачно зашёл… – во весь голос объявил он.

Пыха и Чобы с унылым видом сидели на забранном в бетон берегу канала и молча поглощали пиво. Мутные бурые воды несли мимо всякую дрянь; настроение было самое мрачное. Пыха морщился: голова после соприкосновения с дубинкой кипадачи жутко гудела, на макушке прощупывалась внушительных размеров гуля.

– Это ещё, как бы, повезло, – посочувствовал Чобы. – Прикинь, могли бы и вовсе пришить…

– Куда, интересно, подевался Твадло? – проворчал Пыха и передал бутылку приятелю.

– Смотался, типа того. Ненадёжный он кадр. Не, с таким на дело лучше не ходить…

– И Книга пропала…

– А, может, оно и к лучшему? Сам видел, какая буча из-за неё заварилась!

– Угу… Слушай, а там правда была эта… огромная жареная курица? Или мне померещилось?

– Тогда нам всем, типа, померещилось… Не, куки, странные дела творятся нынче в Бэби. Призрак бродит по улицам, петух жареный… Бормотология! – Чобы многозначительно поднял палец.

– Курить охота… – тоскливо вздохнул Пыха. – Слушай, ты что дальше делать собираешься?

– Домой мне пока нельзя: вдруг там засада… Перекантуюсь у знакомых в Аппер Бэби, – пожал плечами приятель. – Высплюсь, болячки йодом помажу… Может, Твадло попадётся – накостыляю ему между делом, типа чтобы не бросал в беде…

– Чобы… А ты не мог бы мне помочь найти своих? А то у меня табак кончился…

– Как бы можно, – пожал плечами Чобы. – А табачком-то поделишься? Классная штука, типа того…

– Не вопрос! – солидно отозвался Пыха. Поиски решено было начать с того самого места, возле– А что, если там опять эти… – опасливо предположил Пыха.

– А, брось! Нам ли бояться каких-то там горри, особенно после всего, что случилось! – Но, произнося эти слова, Чобы Стисм понизил голос и быстро оглянулся: преподанный некогда урок не прошёл даром.

Однако в этот день найти своих соплеменников молодому смоукеру было не суждено. Когда они с Чобы отыскали наконец тот самый бар, из которого их вышвырнули рассвирепевшие обезьянцы, Пыху внезапно окликнули:

– Хей, Смоки!

– Кастрация! – радостно воскликнул Пыха, оборачиваясь.

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался Чобы.

Пыха отмахнулся.

– Это её так зовут – Кастрация Аппельфиги.

– Ну и имечко! Мне моя аппельфига самому как бы пригодится, между прочим… – тихонько хмыкнул Чобы, но Пыха его не слушал.

– Здравствуй! Слушай, я так рад тебя видеть…

– Я тоже. – Девушка спрыгнула с передка здоровенного, ярко раскрашенного фургона и радостно обняла Пыху.

Тот даже зажмурился от удовольствия.

– Ты не поверишь, тут со мной такие приключения были!

– Со мной тоже. – Кастрация, улыбаясь, отступила на шаг. – Как тебе май дресс?

– Чего?

– Ну, как его… Дресс… Платье!

– Оу! – тут только Пыха обратил внимание на странный наряд стибовочки.

Платье и в самом деле выглядело весьма импозантно – вернее, выглядело бы, если бы девушка была немножко менее угловатой. Впрочем, многочисленные кружева, фестончики и оборочки отвлекали взгляд от недостатков фигуры.

– Ты что, на карнавал собралась?

– Не-ет, какой карнавал… – несколько смущённо протянула Кастрация. – Я теперь артистка, во! Мадемуазель Аппельфиги, актриса уличного театра маргиналов!

– А что это значит: «маргиналов»?

– Я и сама толком не знаю, – шёпотом призналась Кастрация. – Но оно и неважно. Главное, у меня талант! К тому же ты не представляешь себе, как это весело – прикалываться над такой массой народу! Если бы меня видел дядя Джро, он бы деад… Помер бы на месте!

В этот момент двери бара распахнулись и на улицу вывалились двое импозантнейших типов. Один был высок, усат, словно таракан, и вдобавок носил мягкую широкополую шляпу с бахромой, делавшую её обладателя похожим на гриб-поганку. Другой являл собой печальное зрелище человека, вступившего в неравный поединок с зелёным змием – и побеждённого по всем статьям. Стоило усачу отпустить его, как все члены пьянчуги моментально расслабились, и он с мягкостью тряпичной куклы повалился на асфальт.

– Вот, полюбуйся на своего так называемого партнёра, Касси! – верзила раздражённым жестом сорвал с головы шляпу и стал ею обмахиваться, словно веером. – Ни на что не годен; просто ни на что! А у нас, между прочим, через два часа представление!

– Может, он успеет прийти в себя… – предположила Кастрация.

– А!.. – усач лишь отмахнулся. – А это кто, твои поклонники? Ты далеко пойдёшь, девочка, если только сей шалман не развалится окончательно… – И он внимательнейшим образом уставился на Пыху.

– Ты не торопишься, Смоки? Пойдём с нами, посмотришь спектакль! Это мой хороший знакомый, – объяснила девушка долговязому.

Пыха чувствовал себя несколько неуютно под его неподвижным взором. «И чего уставился? Может, он видел меня там… на площади?»

– Рад знакомству. – Долговязый вдруг величаво поклонился, переломившись в пояснице.

Пыха, засмущавшись, шаркнул ножкой.

– Осмелюсь спросить: вы соплеменники?

– Нет, то есть не совсем…

– Впрочем, это неважно. Такой интересный оттенок кожи, хмм… Скажите, любезный, – тут усач приобнял Пыху за плечи, – как вы относитесь к возможности сделать театральную карьеру?

Пыха недоумённо поднял глаза на Кастрацию. Та просияла, исподтишка показывая сжатые кулачки с оттопыренными большими пальцами.

– Вы… Вы предлагаете мне работу? – наконец понял он. – Вместе… С Касси?

– В точности так! Из вас выйдет замечательный артист, милейший, я это чувствую! Вы знаете, что такое театр маргиналов?

– Н-нет…

– О! Это истинно народное зрелище, представления для самой простой и невзыскательной публики! Да-с, похоже, мы утрём-таки кое-кому нос! Синяя кожа, и какой типаж! Типичный Лорд Небритый Морд! Духи предков, неужели мне наконец начинает везти в этой жизни!

– Ты должен будешь изображать из себя другого человека, – доходчиво объяснила Кастрация. – Знатного, богатого, ну и всё такое…

– Но я не знаю, каково это…

– В этом-то и суть! – рассмеялся долговязый. – Играй так, как ты это себе представляешь; нам главное – развеселить народ. Это же буффонада! Фарс! Импровизация! А текст… Ну, текста у тебя не так уж много, успеешь выучить. Запомни: ты теперь не какой-то там лесной куки, ты актёр театра маргиналов маэстро Палисандро!

– У лорда ещё должен быть слуга… – напомнила девушка.

«Духи предков, откуда она всё это знает?» – удивился Пыха.

– Ах да, Чмо Болотное… Ну что же… – Маэстро Палисандро перевёл свой рентгеновский взгляд на Чобы. – Зелёный парик, немного грима…

– Это, типа, что же, мне – играть в театре?

– Всё равно ты сейчас ничего не делаешь! – Разумный Пыха подтолкнул приятеля в бок. – Соглашайся!