Музыка джунглей - Марушкин Павел Олегович - Страница 46

– Представляешь, с виду она выглядела точь-в-точь как сухая ветка, – дрожащим голосом объяснял Кактус. – Я почти коснулся её, и тут она зашипела и уползла!

– Дуракам везёт… – коротко, но ёмко высказался Иннот.

Воду искать не стали; кое-какой запас ещё имелся. За время пути друзья несколько раз попадали под ливень, и наполнить фляги не представляло труда.

– Может, здесь уже давно никого и нету? – тихонько размышлял вслух Громила, попивая компот из сухофруктов.

Иннот раскурил свою трубочку.

– Банка-то новая совсем, – ответил он, выпустив колечко дыма. – Ещё заржаветь не успела. А сбросили её явно сверху. Стало быть, что?

– Стало быть, ещё недавно там кто-то был, – подхватила Джихад. – И не просто был, а лакомился консервами. И этот кто-то, скорее всего, не пешком сюда пожаловал, иначе какой смысл тащить сквозь джунгли тяжелые металлические банки?

– Да, башка у вас варит… Надо бы завтра, если ничего не случится, обойти эту гору кругом. Может, ещё какие следы обнаружатся.

– Случится, – буркнул Иннот. – Говорю же, предчувствие у меня.

Сидеть и ждать нападения было неприятно и скучно. Каюкеры вскоре задремали – все, кроме Громилы. Обезьянец время от времени подбрасывал в костёр веточки и задумчиво смотрел на огонь.

Солнце стало клониться к горизонту. Иннот вылез из-под брезента, потянулся, сделал несколько движений, разминая позвоночник, и с ухмылкой посмотрел на остальных.

– Ну что, лабухи? А не сбацать ли нам чего-нибудь этакое?

– Чего сбацать? – зевнула Джихад.

– Ну, как чего? Разумеется, джанги! Поторопим немножко наших таинственных консервоедов!

– Сначала чайку попьём.

– Всё-таки вкуснее, чем Афинофоно, никто не заваривает.

– Сейчас он бы нам пригодился… Сразу бы узнали, есть ли кто-нибудь рядом.

– Так это и я могу сказать, – оживился Иннот. – Ну-ка…

Он закрыл глаза и сосредоточился. Зелёные патлы зашевелились, распушились вокруг головы.

– Ух ты! – тихонько удивилась Джихад.

– Поздравляю: мы-таки удостоились внимания. Правда, я не могу с точностью сказать, кто это: человек или зверь. Но если зверь, то крупный.

– И где же он? – поёжился Кактус.

– Он… Только не смотри туда… Примерно на четыре часа от меня.

– За правым плечом, стало быть… И далеко?

– Не очень. Метров сто, наверное.

– Как ты это делаешь?! – заинтригованно спросила Джихад.

– Электромагнитные колебания, изменение индуктивности… Джи, мне довольно сложно объяснить; просто я всё это чувствую.

– Так… Друзья, с этой минуты все разговоры только о музыке, – тихонько призвал к порядку Громила. – Как слышите, приём…

– Вас понял…

– А давайте, в самом деле, сыграем! – И Кактус вытянул из кармана свою губную гармонику.

Громила подсел поближе к барабану и выбил на нём пальцами глуховатую дробь.

– Иннот, у тебя струны, часом, не размякли?

– Обижаешь, дорогой… Какой же джанги поставит на своё банджо металлические струны!

– А из чего они у тебя?

– Из кошачьих кишок…

– Фу! – Джихад сморщила нос. – Какие вы гадости говорите, мальчики…

– Ну я же не виноват, что именно этот материал идёт на струны, – пожал плечами Иннот. – Зато заклятье Мооса им нипочём.

Он стал тихонько наигрывать. Умница Громила моментально подстроился, потом включился Кактус – взревывания его гармошки, резкие и визгливые, тем не менее, каким-то образом вдруг вплелись в общую мелодию. Последней вступила Джихад, выстукивая ведьмиными челюстями на удивление сложную тему – тонкие руки девушки так и плясали, то взлетая над головой, то опускаясь на колени. Иннот ухмыльнулся и резко ударил по струнам.

Да, это был настоящий джанги! Пусть далеко не столь мастерский и ошеломительный, как тот, что рождали волшебные пальцы Сола Кумарозо. Эта музыка была не из тех, что рушит стены и заставляет реветь от восторга многотысячные толпы; но здесь, у костра, в сгущающихся сумерках, она пришлась абсолютно к месту.

Разогнавшись, Иннот исполнил одну за другой ещё несколько композиций, на ходу рождая мелодию и ритм.

– Хумп! Хумп! – восклицал Громила, сверкая зубами и белками глаз.

Наконец каюкер отложил банджо.

– Уф, дайте мне ещё чаю!

Прихлёбывая горячий напиток, он снова попытался прощупать окружающее пространство. «Так-так-так… Оч-чень интересно… похоже, публика потихоньку начинает собираться!» Джихад, глядя на него, легонько заломила бровь. Иннот утвердительно опустил глаза.

– Вот так вот, уважаемые! – Он неожиданно вскочил и взял банджо наперевес. – Пусть мы и не попали на фестиваль, но от репетиций я вас, по-моему, не освобождал!

– Слушай, мелкий, уймись! – Громила зевнул. – Темнеть уже начинает, какие репетиции… У меня рука опять разболелась, между прочим!

– Ну ладно, раз так, то отдыхай, – милостиво разрешил Иннот. – Но учти: едва только выздоровеешь, будешь колбасить от зари до зари как проклятый! Я вас научу дисциплину нарушать… Э-э… В смысле – соблюдать!

– Тиран, – тихонько сказала Джихад. – Юный деспот…

– А с вами иначе нельзя! – сурово отрезал каюкер и сел. – Дайте мне что-нибудь съесть.

Друзья успели как следует поужинать и сыграть ещё один раз, прежде чем на них напали.

Пираты действовали профессионально: если бы не острое, как обсидиановый нож, ощущение буравящего спину взгляда, каюкеры так ничего бы и не заметили – до той самой секунды, как в воздух взметнулось несколько прочных крупноячеистых сетей.

Высыпавшие из-за камней злобные, взлохмаченные обезьянцы с леденящими душу воплями набросились на друзей. Огромная вонючая туша навалилась на Иннота и стала, пыхтя, выкручивать ему руки.

– Я протестую! Какое варварство! – завопил Иннот, морщась от боли и отворачивая лицо, над которым нависла волосатая оскаленная харя, обдавая неописуемым запахом изо рта.

«Только бы Кактус сдержался», – мелькнула мысль. Скрутив каюкеров и опутав их сетями, обезьянцы резво потащили свою добычу куда-то в ночь. Оркестранты беспомощно болтались в полуметре над землёй, подвешенные на манер крупной дичи: сквозь сети продели палку, концы которой покоились на плечах носильщиков. Несли их минут двадцать; наконец один из обезьянцев негромко рыкнул, и все остановились. В слабом свете звёзд Иннот различил нависающую над ним скалу. Оттуда, сверху, что-то спускалось. Поскрипывали тали и блоки. Пленников затащили в грубо сколоченную деревянную клетку и бросили на дощатый настил.

– Давай помалу, – крикнул кто-то.

Клеть закачалась и поплыла наверх, время от времени чиркая по камням.

На вершине столовой горы было оживлённо: мелькали какие-то тени, слышался смех и негромкие разговоры. Пленников тут же подхватили и понесли куда-то по ходящему ходуном подвесному мосту и, наконец, не слишком-то бережно опустили на землю.

– Вот они, сэр! – радостно доложил один из обезьянцев кому-то невидимому.

Гулкое эхо вторило его голосу.

– Запали-ка побольше факелов, юнга, – ответили ему. – Надо рассмотреть их как следует.

Чьи-то лапы распутали связывавшие Иннота верёвки и рывком поставили его на ноги. Каюкер перевёл дух и огляделся. Кругом, куда ни кинь взгляд, был камень. «Пещера, – понял Иннот. – И не маленькая». В воздухе витали ароматы копоти и зверинца. Обезьянцы толпились вокруг, с ухмылками разглядывая свою добычу. Большинство было без одежды: таковую им вполне заменяла, скажем, яркая бандана или же массивная золотая серьга в ухе. Некоторые, впрочем, щеголяли в драных и давно не стиранных тельняшках. Штанов, естественно, не носил никто: на «колониальные» шорты Громилы поглядывали с откровенным презрением.

– Ну и кого же это к нам занесло? – поинтересовался один из пиратов.

– Цивилы, шоб я так жил!

– Салабоны!

– Ухмырята!

– Они похожи на лабухов, эти фраера; но чего они забыли в джунглях, хотел бы я знать?

– Ша! – грянуло вдруг за спинами пиратов. Обезьянцы поспешно расступились, и вперёд вышел, слегка сутулясь, здоровенный широкоплечий шимп с самой разбойничьей рожей из всех, что Иннот когда-либо видел.