Каллисто [Планетный гость] - Мартынов Георгий Сергеевич - Страница 44

Как и следовало ожидать, сообщение о ранении товарища произвело на каллистян очень большое впечатление. Мьеньонь вскочил и взволнованно заходил по палатке. Он что-то сказал Диегоню, на что командир звездолета молча пожал плечами.

Куприянов видел, как Широков и Ляо Сен недовольно поморщились, но не перевели слова каллистянского инженера Мьеньонь подошел к Широкову.

– Придется мне самому слетать на звездолет, – сказал он. – Проводите меня! Они вышли из палатки.

– Не сердитесь! – сказал Мьеньонь, протягивая руку. (Каллистяне переняли этот жест, не употреблявшийся на их родине.) Широков пожал руку.

– На что же я могу сердиться? – сказал он. – Вы совершенно правы. Но ваши слова справедливы не для всего человечества.

– Я это знаю, – сказал Мьеньонь.

– Мы именно к тому и стремимся, чтобы эти слова исчезли из сознания людей, – сказал Широков.

– Это не так просто. У нас на Каллксто уже давно изменились отношения между людьми, но, как видите, я смог их сказать.

– Память о прошлом сохраняется долго, – сказал Широков.

На корабле Мьеньонь достал нужные ему материалы. Потом он спустился вниз и внимательно осмотрел обе двери и помещение «котла».

– Пройдет много времени, пока мы попадем туда, – сказал он. – Тело вашего товарища будет лежать…

– Там нет нашего товарища! – как ужаленный воскликнул Широков. – Там лежит тело врага и… и…

Он хотел сказать «негодяя», но не знал, как произнести это слово по-каллистянски.

– Кажется, – сказал Мьеньонь, – я сегодня совершаю одну ошибку за другой. Извините! Я не то хотел сказать. Диверсия на корабле, ранение Вьеньяня – все это вывело меня из равновесия. Мы все очень дружны между собой, – добавил он как бы в пояснение.

– Я вас понимаю, – сказал Широков. – И не сержусь на ваши «промахи».

«Что они думают о нас в глубине души? – мысленно задавал себе вопрос Широков, когда они летели на вертолете обратно в лагерь. – Как говорят о нас между собой? Может быть, они считают нас дикарями и негодуют на то зло, которое человек Земли причинил им? Их приветливость и дружеские чувства, которые они высказывают, – все это, возможно, только маска вежливости».

Эти вопросы мучили его, но ответа на них пока было невозможно получить. Со временем все станет ясным. Он сам искренне полюбил этих чернокожих пришельцев из другого мира, и ему было очень горько думать, что они не относятся к людям так же. В лагере все были убеждены в искренности каллистян. Их откровенность, явное желание помочь ученым разобраться в технике Каллисто, полное доверие к людям – все это говорило о том, что они смотрят на своих хозяев, как на братьев. Но Широкова не удовлетворяли эти внешние признаки доброжелательства. Он хотел знать затаенные мысли каллистян. Почему? Он сам себе не любил задавать этот вопрос.

Они вернулись в палатку, где участники совещания с нетерпением ожидали их.

Мьеньонь принес книги с описанием сварочного аппарата Каллисто и его чертежи.

Выяснилось, что для того, чтобы сделать этот аппарат, надо было предварительно изготовить тот материал, из кочорого был построен звездолет, и найти способ получения из земных материалов не известного до сих пор газа. Сварочный аппарат Каллисто был газовый.

– Задача, которую не решить в один день, – сказал один из инженеров комиссии. – Но она не является невыполнимой. Медлить нельзя. Когда мы откроем дверь, могут появиться новые проблемы. Завтра утром надо возвратиться в Москву и решить, каким заводам поручить этот необычайный заказ. Кто из каллистян будет нас консультировать? – обратился он к Широкову.

– Мьеньонь и Ньяньиньгь, – ответил Диегонь.

– Ньяньиньгь, – пояснил Широков, – это второй инженер корабля. Кроме того, он химик.

– Необходим будет переводчик.

– Петр Аркадьевич нужен здесь, – поспешно сказал Куприянов.

Ему не хотелось отпускать своего любимого ученика. Намерение Широкова, в котором он сам себе не хотел признаться, давно уже не составляло тайны для профессора. Вдали от него это намерение могло только укрепиться. Куприянов надеялся, что Широков еще передумает.

– Лучше всего отправить с вами Лежнева, – сказал Козловский.

На том и порешили. Лежнев завтра должен был вернуться в лагерь вместе с Вьеньянем и Синьгом.

– Изготовить металл, могущий выдержать температуру в одиннадцать тысяч градусов, нелегко, – сказал Неверов. – Если этого не удастся сделать, то придется прибегнуть к токам высокой частоты. Тогда мы обойдемся меньшей температурой.

– Я уже говорил, что это нежелательно, – ответил Мьеньонь. – Но, если не будет другого выхода, придется помириться с ухудшением качества металла двери.

– Что сказал Мьеньонь? – спросил Куприянов, когда совещание окончилось и они с Широковым шли «домой». – Почему вы не перевели его слова?

– Гомо гомини люпус эст1, – ответил Широков, – вот смысл его слов. К сожалению, он совершенно прав. (1 Гомо гомини люпус эст (лат.) – «Человек человеку волк».)

– Прав, но не по отношению ко всей Земле, – сказал Куприянов.

– Это я ему сказал, и он согласился со мной, – ответил Широков.

ЗЕЛЕНАЯ ПЛАНЕТА

В этот вечер Широков долго разговаривал с Диегонем. Этот разговор был продолжением того, который возник в палатке звездоплавателей в связи с известием о ранении каллистянского астронома.

Мьеньонь, которого забыли предупредить о просьбе Синьга, ничего не стал скрывать от своих товарищей.

Широков с напряженным вниманием следил за каждым словом инженера. Он опасался, что причины покушения будут изложены неправильно. Так и случилось. Тогда Широков сам начал говорить. Он прочел каллистянам целую лекцию и сам удивился, как хорошо это ему удалось. Звездоплаватели отлично поняли все, что он говорил, и засыпали его вопросами. Беседа о современной жизни на Земле затянулась до полуночи.

Когда она кончилась, Широков вышел из палатки, решив немного посидеть на воздухе перед сном. Через несколько минут к нему присоединился Диегонь.

– Как быстро и хорошо вы овладели нашим языком! – сказал он.

– Еще недостаточно хорошо, – ответил Широков.

– Правда, что Ляо Сен знает восемнадцать языков?

– Теперь уже девятнадцать.

– Нашим языком он владеет хуже, чем вы. Мне кажется просто невероятным, что человек может удержать в памяти девятнадцать различных языков. У нас всегда существовал только один язык.

– Расскажите мне о вашей родине, – попросил Широков.

Диегонь поднял голову и стал смотреть на звезды. Небо было безоблачно, и туманная полоса Млечного Пути казалась очень яркой. Ночь была теплой, но Широков видел, как каллистянин плотнее застегнул меховой воротник. Для него было слишком холодно.

– Рьельос, – сказал он, – не виден у вас.

– Он виден зимой.

– Да, я знаю. У вас тепло сменяется холодом и опять теплом. «Льетьо» сменяется «зимьой». (Он по-русски сказал эти два слова.) Нам трудно представить себе, как вы живете в таком сменяющемся климате. К тому же и «льетьомь» у вас холодно.

– Мы к этому привыкли, – сказал Широков.

– Да. И поэтому ваша кожа такая светлая. Мне нравится ваша планета. Я хотел бы еще раз посетить ее.

– Вы думаете, что полет к нам будет повторен?

– Конечно. И вы прилетите к нам. Общение двух планет, раз начавшись, будет продолжаться. Но мне, конечно, не удастся еще раз попасть на Землю.

– Почему?

Диегонь повернул голову к Широкову. Его черное лицо плохо различалось в темноте.

– Мне странно слышать от вас такой вопрос, – сказал он. – Так же, как на Земле, на Каллисто существует старость и люди не вечны. Не забудьте, что на полет туда и обратно требуется одиннадцать лет, по нашему счету.

– Вы еще не стары.

– Мне тридцать шесть лет.

«Семьдесят два по-нашему», – подумал Широков.

– Я не был на вашей планете, – сказал он, – и очень хочу попасть на нее.

– В вашем возрасте это вполне осуществимо. Мне почему-то кажется, что вы полюбите нашу Каллисто.