Каллисто [Планетный гость] - Мартынов Георгий Сергеевич - Страница 43

– Да, есть чему поучиться, – вздохнул хирург.

Через пять минут, как и говорил Синьг, Вьеньянь открыл глаза.

– Готово? – спросил он.

Синьг кивнул головой.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Широков. – Голова не болит?

– Нет.

– А почему бы ей болеть, – сказал Синьг, укладывая обратно в ящик свои материалы.

– Товарищ Широков, – попросил Стесенко, – скажите ему, что советская медицина будет бесконечно благодарна, если он откроет нам секрет этой операции.

– У них нет от нас никаких секретов, – ответил Широков. – Все, что они знают, к нашим услугам.

Синьг пожелал остаться возле своего раненого товарища, и Широков один вернулся в лагерь.

Он подробно рассказал Куприянову обо всем, что произошло в клинике. Профессор задумчиво покачал головой.

– Прилет этого корабля, – сказал он, – двинет далеко вперед не одну только медицину.

Широков узнал, что в его отсутствие была получена радиограмма из Москвы с приказом арестовать мнимого Ю Син-чжоу. Эта радиограмма опоздала ровно на двенадцать часов. Обитатели лагеря с радостью узнали, что настоящий Ю Син-чжоу жив и находится вне опасности. Диверсия, таким образом, не повлекла за собой ни одной человеческой жертвы.

Кто был в лагере под именем китайского журналиста, оставалось пока неизвестным, да это никого особенно и не интересовало.

Преступный план не удалось осуществить в той мере, как этого хотелось его инициаторам; все намеченные жертвы остались живы, и это было самое главное. Насколько удалось диверсанту повредить «сердце» звездолета, должно было выясниться в ближайшее время. Пуск «котла» прошел, по-видимому, нормально, и можно было надеяться, что диверсант не успел добраться до его главных частей.

Помещение «котла» было закрыто. Вторая дверь также оказалась запертой изнутри. Это указывало на то, что диверсант учитывал возможность помех и принял меры, чтобы при любых обстоятельствах добиться цели.

Каков был его первоначальный план, никто не знал, но, почувствовав близость разоблачения, он пошел напрямик, не считаясь со своей дальнейшей судьбой.

Он ошибся только в одном: не учел, что механизм «котла» можно пустить в ход из других помещений (возможно, что он не знал об этом или считал Вьеньяня убитым, а остальных каллистян отравленными насмерть), и этот просчет привел к мучительной смерти. В момент начала работы «котла» температура в помещении поднималась до тысячи градусов.

Предусмотрительность преступника причинила серьезное затруднение. Чтобы проникнуть в помещение, нужно было найти способ открыть дверь. Это была первая техническая проблема, с которой столкнулись инженеры комиссии.

Механизм дверей помещался внутри стен. Кнопки были устроены так, что, когда они выключались, невозможно было восстановить снаружи электрическую цепь.

Каллистяне были уверены в прочности стенок своего корабля, но принимали меры против непредвиденных случайностей. Каждая дверная кнопка, помимо ручного выключения, имела еще и автоматическое, приводимое в действие понижением температуры воздуха внутри помещения.

Если бы стенка корабля оказалась все же пробитой случайным метеоритом, обладавшим большой скоростью, то хлынувший через образовавшееся отверстие холод вселенной мгновенно выключил бы механизм двери – и доступ в помещение стал бы невозможен. Правда, помещение «котла» было расположено так, что ему ни при каких случайностях не угрожала такая опасность, но его двери были устроены так же, как и все остальные.

Разве могли каллистяне предвидеть то, что случилось?

Глава третья

МЕДЛИТЬ НЕЛЬЗЯ!

Инженеры комиссии упорно осаждали Куприянова, и профессор, наконец, сдался. В тот же день, а не «завтра», состоялось техническое совещание с участием командира звездолета – Диегоня и его старшего инженера – Мьеньоня. Переводчиком был, конечно, Широков.

Куприянов понимал, как важно выяснить, какие меры надо принять, чтобы восстановить «сердце» звездолета, если оно серьезно повреждено, и упорствовал только потому, что опасался за состояние здоровья Мьеньоня, который тяжелее всех переносил последствия отравления. Диегонь был уже совсем здоров. Перед своим отъездом Синьг рассказал товарищам о диверсии, и каллистяне сами просили ускорить это совещание. Под таким натиском с двух сторон Куприянову пришлось отступить со своих «медицинских» позиций. Все же он заставил Широкова переговорить по телефону с Синьгом и, только получив согласие каллистянского врача, разрешил Мьеньоню встать с постели.

Поздно вечером в палатке Куприянова собрались все члены экспедиции, правительственная комиссия и оба звездоплавателя.

Профессор Смирнов подробно ознакомил собравшихся с устройством дверей звездолета. По его мнению, оставалось только одно – прорезать стену, но сплав, из которого состоял корпус корабля и все его перегородки, был настолько тверд, что никакой инструмент не мог справиться с ним.

– Электродуговые, автогенные и термитные способы резки металлов не годятся в этом случае, – сказал он. – Они могут дать температуру не больше трех-четырех тысяч градусов, а для расплавления металла Каллисто требуется не менее одиннадцати.

– Может быть, у них есть что-нибудь вроде «каллистянского» сварочного аппарата? – спросил Неверов.

– Насколько я знаю, – ответил Смирнов, – нет. Они уверены в крепости частей звездолета и не предполагали, что возникнет необходимость ремонта.

Широков, сидевший рядом с каллистянами, слово за словом переводил им все, что говорилось. Мьеньонь подтвердил, что сварочного аппарата на корабле нет.

– Сколько времени находился диверсант у агрегата? – спросил он.

– Около полутора часов.

– Товарищ Мьеньонь говорит, – перевел Широков, – что этого времени недостаточно для того, чтобы разобрать даже верхнюю часть кожуха машины. А не разобрав, нельзя ничего испортить. Он считает, что диверсия привела только к тому, что придется резать стену и опять сваривать ее.

– Скажите ему, что наши сварочные аппараты не могут дать больше четырех тысяч градусов.

– Это я ему уже говорил.

– Можно попытаться размягчить металл токами ультравысокой частоты, – сказал один из инженеров комиссии. – Спросите его мнение об этом.

Перевод занял много времени. Знание Широковым языка каллистян было еще недостаточно, чтобы перевести такую сугубо техническую фразу. С помощью профессора Смирнова, прибегнувшего к рисунку и математике, задача все-таки была решена.

– Этого делать нельзя, – ответил Мьеньонь. – Такая операция нарушит изотропность металла.

Слово «изотропность» осталось непереведенным. О его значении догадались по смыслу фразы.

Положение оказалось затруднительным. Проникнуть внутрь помещения «котла» и установить, в какой мере потребуется помощь земной техники, надо было как можно скорее. Но как это сделать, если не видно способов открыть дверь?

– Товарищ Диегонь спрашивает, – сказал Широков, – можем ли мы сделать аппарат… я не совсем понимаю, что он говорит… Такой аппарат, чертежи которого имеются на звездолете. Кажется, так? – повернулся он к Ляо Сену.

– По-моему, так, – ответил китайский лингвист.

Инженеры комиссии переглянулись.

– Все зависит от того, что для этого нужно.

Совещание затягивалось по мере того, как переводчики запутывались в дебрях технических слов. Почти каждое из них приходилось переводить очень сложным способом. В переводе принимали участие Смирнов, Манаенко и Аверин.

Совершенно неожиданно пришлось рассказать каллистянам о ранении Вьеньяня. Это произошло тогда, когда Мьеньонь обратился к Широкову с просьбой слетать на звездолет и принести оттуда нужную ему книгу и какие-то чертежи.

– Передайте Вьеньяню записку, – сказал инженер. – Он найдет то, что нужно.

– Синьг просил ничего не рассказывать о Вьеньяне до его возвращения,

– сказал Куприянов, когда Широков перевел просьбу. – Но теперь ничего не поделаешь! Расскажите!