Край земли - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 5

Сеня прикован к экипажу непокорностью гайки правого переднего колеса. Гайка то-и-дело отвинчивается, и колесо грозит соскочить. Сеня не верит мне, будто это из-за того, что весь передок таратайки поставлен у него шиворот-навыворот. Исходя потом и рискуя сломать себе шею на толчках, Сеня упорно тщится удержать рукой гайку и колесо.

Так въезжаем мы в большую котловину, окруженную мягкими, в порядке расставленными лесистыми холмами. Все дно котловины на несколько километров точно перепахано или взрыто. Местами глядят мокрые, гладкие пятна. Редко-редко попадаются кустики чахлой травы. Еще недавно здесь было огромное озеро. Со времени Петра Первого оно служило водоемом для пополнения той протоки, по которой нас вез Терентьич. Но в этом году местные крестьяне сломали плотину и спустили озеро. Они поссорились с таракановскими и не хотели, чтобы на их воде работала таракановская мельница. Они рассчитывали, выпустив воду, приносящую пользу таракановцам, получить на дне озера огромные поемные луга. Но вместо вожделенных лугов на много гектаров тянется теперь скользкая грязь и над грязью тучей синеет рой комаров. Комары стали бичом для всей окрестности.

Высоко на горе над этим бывшим озером из лесной чащи торчит желтая вышка. Над вышкой реет красный флаг. Это – цель нашего пути, питомник.

Подле вышки, точно старинное городище, вырастают бревенчатые стены с серыми покосившимися башнями. Лисий монастырь. Здесь, недоступные взорам внешнего мира, содержатся 40 серебристо-черных лисов, 49 лисиц; в этом году к ним прибавилось 95 лисят.

Значительное пространство, очищенное от растительности, усыпано известью и речным песком. Растянутая на столбах проволочная сетка делит все это пространство на прямоугольники разной величины. В каждом прямоугольнике домик. В одних живут отдельно друг от друга производители, в других бездетные лисицы, наконец в самых больших домиках матки со щенятами.

Сейчас неблагодарная для этого зверя пора. Глядя на линяющую, торчащую клочьями шкуру лисиц, трудно поверить, что цена зимней шкуры этих зверьков достигает 1 000 рублей, а есть экземпляры, оцененные на племя до 3 000 рублей.

Молодняк выглядит лучше. Лисята не так линяют и гораздо круглее своих родителей, несмотря на жару. Они бойко бегают по вольерам, распустив свои пушистые с белыми кисточками на конце хвосты.

У стариков и клички какие-то старые: Радзивилл, Шарлотта, Циник. А молодняк: Авиахим, Цыгарка, Автодор.

Отдельно ото всех в большой вольере, сплошь заросшей кустарником, живет единственный чернобурый лис туземец (остальные привозные, американские). Большой, пушистый, без всяких следов безобразно торчащих клочьев лезущей шерсти, этот лис носится по вольере, зло свистя на людей. Кличка этого красавца «Большевик». Он основоположник отечественной породы искусственно разводимой ценной лисы.

Шкуре «Большевика» нет цены. Администрация питомника с интересом ждет: какие качества покажет потомство «Большевика». На него возлагаются большие надежды.

Пока пушистое население питомника ест и пьет вовсю. И при этом как ест! В лисье меню входят разные молочные каши, яйца, свежие помидоры, компот, апельсины, лимоны, иногда дается живая птица.

Но лиса требует не только обильной и изысканной пищи. Целый штат студентов-зоологов наблюдает за лисьей гигиеной. Лисиц причесывают, их пудрят противопаразитными порошками, им чистят уши и чего только с ними еще ни делают.

В наблюдении за диковинной жизнью пушных отшельников у нас незаметно проходит весь день. Немыслимое солнце сошло за верхушки деревьев, и прозрачный столбик спиртового термометра спускается до 31. Допивая десятый стакан студеной ключевой воды из Беседного ручья, на берегу которого приютилась контора питомника – желтый домик с флагом, – я дослушиваю рассказ зоотехника о жизни и нравах живой валюты, вверенной его попечению.

Вот подкатил Сеня со своим экипажем. Гайка на переднем колесе опять еле держится.

– Сеня, ты передок-то перевернул бы,

– А пошто?

Мы беремся сами за передок и переворачиваем его. Сеня меланхолически чешет затылок и, подтянув к самому поясу голенища, со страдальческим видом усаживается на жерди экипажа.

Уезжая, мы видим, как из домика лисьей кухни тянется к вольерам вереница студентов с корзинами, наполненными тазиками лисьей еды.

Лисий монастырь будет ужинать. Чем сытнее будут эти валютные зверьки, тем пушистее будут их шкурки, тем ярче будут гореть, глядя на них, глаза зарубежного покупателя, который в обмен на Цыгарку, Авиахим и Автодор даст нам по целому Форду.

В обмен на подрастающее на берегу Беседного ручья пушистое золото мы получим машины, много машин.

БОТ „НОВАЯ ЗЕМЛЯ”

«Острова СЛО» – это одна из злободневных весенних тем Архангельска.

На островах Северного Ледовитого океана, как некая ост-индская компания, царит Госторг. Собственно говоря, не все острова СЛО входят в орбиту Госторга, а только расположенные в юго-западной его части: Колгуев, Вайгач, Южный и Северный острова Новой Земли с расположенными около них мелкими островами вроде островов Панкратьева, Пахтусова, Долгого и других.

Кроме фрахтуемых Госторгом для обслуживания островов СЛО пароходов, он имеет и свой собственный «флот» – два деревянных моторно-парусных бота, водоизмещением по 300 тонн. Боты эти норвежской постройки, и корпуса их вполне приспособлены к плаванию во льдах. Весной боты Госторга выходят на промысел в Белое море, а с открытием прохода к Новой Земле и к Колгуеву, т. е. в июне – июле отправляются в обход островных становищ для приема продуктов зимнего промысла и для заброски промышленникам предметов снабжения, главным образом продовольствия.

На одном из этих ботов нам и предстоит итти в море.

Не очень отрадно первое знакомство с ботом «Новая Земля». Крошечное суденышко, болтающееся у пристани от прохода каждого катерка, не предвещает спокойного плавания.

Хотя и экспедиция наша невелика, нас всего трое: режиссер-оператор Блувштейн, помощник оператора Черепанов и я – литературный ассистент.

Нас мало, зато ящиков у нас много. Собственноручно на каждом из них я вывел черной краской опознавательные: «Востоккино» и порядковый номер. Последний номер был «19».

Это не считая тюков; их у нас было два. И не считая огромных рюкзаков – их у нас было три.

Когда тюки и ящики исчезли в трюме «Новой Земли» я свободно вздохнул, хотя над душой у меня еще висело наше теплое платье. Дело в том, что в Москве мы не запаслись ни меховой одеждой, ни спальными мешками, положившись на Архангельск, а в Архангельске ничего не оказалось. Удалось раздобыть только три малицы, из них только одна новая, а одна проношена почти до дыр.

Так как наиболее ношеная малица оказалась и самой маленькой, то она досталась Черепанову, а самая новая, она же самая большая – Блувштейну.

Наконец настал долгожданный день, когда капитан возвестил о готовности бота к отходу.

«Новая Земля» была погружена. Доски, бочки, ящики загромождали палубу вровень с фальшбортом. Поверх всего этого прыгали и извивались привязанные цепочками собаки.

Солнечным утром мы явились на борт «Новой Земли», обвешанные остатками нашего имущества: рюкзаками, аппаратами, ружьями, патронташами и сумками. Гулкими звонами наполняли выхлопы болиндера маленькую желтую трубу «Новой Земли». Пушистыми черными клубками взлетали отработанные газы над закопченным краем трубы, заражая окружающий воздух запахом горелой нефти. Точно накоптила гигантская керосиновая лампа.

Неожиданно, несмотря на то, что мы их ожидали две недели подряд, прогудели три отправных свистка. Скоро серая стенка пристани с вытянувшимся на ней как огромный серый жираф краном исчезла за поворотом, и мимо нас потянулись заваленные всяким корабельным хламом беспорядочные берега Соломбалы.

Прошли серую коробку плавучего дока, где неделю, тому назад стоял наш бот и где теперь чернеет измятыми и облупленными бортами «Малыгин», жестоко пострадавший в ледокольной кампании этого года.