Иисус Неизвестный - Мережковский Дмитрий Сергеевич - Страница 43

т. е. сделавшегося царем Мессией.

XII

Как ни гнусно то, что делает здесь Иосиф, целуя тот римский сапог, чьим каблуком раздавлено сердце матери его, Св. Земли, мы должны быть благодарны ему: здесь подтверждается лучше, чем у многих христианских апологетов, историческая подлинность Евангелия, в исходной точке его – Богоявлении, Эпифании.

Помня все три свидетельства Иосифа – об Иисусе, Иоанне и мессианстве, как причине войны 70 года, трудно поверить, чтобы он не знал, чем связан Иоанн Креститель с Иисусом Крестником. Что именно думает он об этом, мы, разумеется, никогда не узнаем, но сквозь все недомолвки его внятно слышится одно: между 29-м годом нашей эры, когда никому неизвестный Человек из Назарета пришел к Иоанну креститься, и 70-м, когда пал Иерусалим, происходит небывалое во всемирной истории самоубийство целого народа. Чувствуя, что ему из римской тюрьмы не вырваться, Израиль разбивает себе голову о тюремную стену.

Чтобы родить Мессию, матери Его, Израилю, надо было умереть от родов: 29-й год – начало родовых болей, а 70-й – конец: рождение Младенца, смерть матери.

«Был народ в ожидании», – сообщает Лука о 29-м годе. Помня 70-й год, нам легко себе представить, что ожидание это было похоже на то, как если бы человек, не зная, что проглотил, лекарство или яд, и, прислушиваясь к происходящему в теле его, – ждал. «Господи, царствуй над нами один», – святейшая молитва Израиля – этот проглоченный яд.

29-й год – пороховой погреб; 70-й – взрыв, а искра, упавшая в порох, – Иоанн Креститель.

XIII

Я Его (Иисуса) не знал,

дважды повторяет Иоанн в IV Евангелии (1, 31; 33), перед всем народом, в ту самую минуту, когда Незнаемый, Неузнанный, уже стоит в народе. Как же не знал Его Предтеча, когда, еще младенцем во чреве «матери, взыграл от радости», услышав приветствие другой матери, с другим во чреве Младенцем: «величит душа моя Господа»? Если Иоаннова мать Иисусовой – «родственница» (Лк. 1, 36), то и дети их родные. Кто же пишет «Апокриф», Иоанн или Лука?

Вот одно из евангельских «противоречий», неразрешимых в плоскости только исторической, но, может быть, разрешаемых в двух плоскостях: Истории-Мистерии, в том, что говорится устами, и в том, что сказано сердцем. Две эти плоскости, в обоих Евангелиях, хотя и по-разному, но одинаково сложно пересекаются, скрещиваются, как лучи света, не разрушая одна другой.

XIV

«Если мы и знали Христа по плоти, то теперь уже не знаем», – говорит Павел (II Кор. 5, 16); то же мог бы сказать и сын Елисаветы о Сыне Марии, родной – о родном. «Я Его не знал», значит, в устах Иоанна: «я не хотел, не мог, не должен был знать Мессию-Христа по плоти». – «Не плоть и кровь открыли тебе это, а Отец Мой, сущий на небесах», мог бы и ему сказать Господь, как второму Своему исповеднику, Петру (Мт. 16, 17.)

Сын Захарии, священника, Иоанн, – должен был или сам принять священство, наследственное, по Левитскому закону, или, отвергнув его, порвать со всем своим родством, сделать, хотя бы и в меньшей, более человеческой, мере, то же, что сделал Иисус: с корнем вырвать себя, как молодое растение, из родной земли, родного дома; сказать: «Враги человеку – домашние его»; как это ни «удивительно», ни «ужасно», неимоверно – но, может быть, и здесь, неимоверное в Евангелии подлинно, – Иоанн должен был сказать об Иисусе: «Враг».

XV

«Сын Иосифов – Давыдов», – по этому признаку, меньше всего мог бы узнать Иоанн, что Иисус – Мессия-Христос. Слишком хорошо знали оба, что «Бог может из камней сих воздвигнуть чад Авраамовых», – сынов Давидовых (Мт. 3, 9.) Детских лет видения, вещие на ухо шепоты старичков и старушек – Елисаветы, Захарии, Симеона и Анны: «Видели очи мои спасение Твое», – не только не помогали Иоанну, а, напротив, мешали поверить в Иисуса Мессию.

Это во-первых, а во-вторых: если и Мария могла забыть тайну Благовещенья (как бы иначе не поняла, что значат слова Иисуса-Отрока: «Мне должно быть в доме Отца Моего»), то Иоанн – тем более. Сердце помнит – ум забывает; слишком легко заглушается в нем громким, человеческим, тихое, Божие.

Все забыл, – и это; вырвал все из сердца, – и это, когда ушел, бежал в пустыню от всех людей, и, может быть, больше, чем от всех (опять неимоверно – подлинно), от Иисуса Врага.

XVI

Был в пустынях до дня явления своего Израилю(Лк. 1, 80.)

В жизни Иоанна – те же двадцать утаенных лет, как в жизни Иисуса; они ровесники, и годы жизни их совпадают.

Две пустыни – какие разные – та, Галилейская, рай Божий, и эта Иудейская, мертвая, у Мертвого моря, такая бесплодная, Богом проклятая, как ни одна земля в мире.

Что делал Иоанн эти двадцать лет в пустыне, —

Возрастал и укреплялся духом, —

сообщает Лука (1, 80), теми же почти словами, как об Иисусе:

возрастал и укреплялся, исполняясь премудрости(2, 40.)

Здесь повторение слов неслучайно: две эти жизни, при всей своей земной и неземной противоположности, в чем-то одном повторяются: Иисус и Иоанн – таинственная Двойня братьев-близнецов.

Двадцать лет оба молчат об одном, таят от людей одно, к одному готовятся, ждут одного. Два молчания – два ожидания – две неподвижных на тетиве натянутых луков, в одну цель устремленных стрелы.

Мог ли Иоанн забыть Иисуса? Тень человека бежит перед ним по земле, когда он идет, а солнце восходит за ним; тень сокращается, по мере того как солнце восходит, и почти совсем исчезнет, когда солнце будет в полдне, но уйти от человека не может: так Иоанн не может уйти от Иисуса; все эти двадцать лет только о Нем и думает, только Им и мучается, искушается, только и борется с Ним за Христа.

Сколько раз, когда о Нем думал: «не Он ли Мессия?» – сердце, может быть, хотело взыграть в нем от радости, как утренняя звезда перед солнцем играет на небе, и как тогда, младенцем, взыграл он во чреве матери. Но он заглушал в себе эту радость: «Может ли быть из Назарета что доброе? Нет, только не Он, только не Он! Я Его не знаю!»

И опять ждет. Ухом припадая к земле, слушает, в молчании пустыни, двадцать лет, из году в год, изо дня в день, – и вдруг услышал: «Идет».

XVII

Глас вопиющего в пустыне, приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему… Обратитесь, – опомнитесь, ибо приблизилось царство небесное.(Мт 1, 3, 2.)

Вышел к людям Иоанн, и люди сначала над ним посмеялись, так же как отцы их смеялись над древними пророками: «Meschugge! Meschugge! Безумный! Безумный!» А потом испугались: что это вышло к ним из проклятой Богом пустыни – раскаленной геенской печи? Какое страшилище? Только на одну треть человек, а на две – невиданный зверь: полулев, полукузнечик. Весь волосат, космат, как лев; длинные, на теле, волосы спутались с шерстью звериного меха, и лицо волосатое, как спутанный куст, где сверкают два раскаленных угля – глаза. Ест саранчу, и сам похож на нее: солнцем и солью пустыни изъедены, худы, хрупки тонкие, длинные, насекомоподобные члены, как у огромного, пыльно-серого, аравийского кузнечика; и голос, как у него, трещащий, подобно пламени степного пожара в сухом можжевельнике.

XVIII

«Огнь! Огнь! Огнь!» – повторяет однозвучно-пронзительным голосом. – «Вот Он идет, и кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он, как огнь расплавляющий… В житницу свою пшеницу соберет, а солому сожжет огнем неугасимым; срубит бесплодное дерево и бросит в огонь… Я крещу вас водой, а Он будет крестить вас огнем!» (Мал. 3, 1–2. – Мт. 3, 10; 12; 11.)

Слушают люди, как ветер с полудня шуршит в камышах Иордана; и кажется, снова пахнет огнем и серой, как тогда, под огненным, Содом и Гоморру испепелившим, дождем.