Будь здоров - Башун Виталий Михайлович - Страница 43

— Ай! — от неожиданности вскрикнул Сен. — Что ж ты делаешь?

— Призраки так могут?

— Не знаю я, что могут призраки, а что нет. Вот же ж взял привычку щипаться!

— О боги, какую чушь мы с тобой несем! Не веришь — не надо. Садись пей дальше. А я пошёл мыться… пожевать у нас есть чего?

Сен пялился на меня и молчал, наблюдая, как я шастаю по комнате, раскладываю вещи, достаю чистую мантию. На мой вопрос он бессознательно кивнул и вдруг будто очнулся. Дико глянул на меня и арбалетной стрелой вылетел из комнаты. Пришла моя очередь застыть придорожным столбом и удивлённо таращиться на хлопнувшую дверь.

Дверь снова распахнулась. В комнату, таща на буксире… Свенту, ввалился Сен.

— Вот! Видишь?! Живой же ж и щиплется! — с энтузиазмом тыкая в меня пальцем, больно, между прочим, втолковывал ей Сен очевидные, на мой взгляд, вещи. — Вот! Сама тыкни, если не веришь.

Он взял руку Свенты и ткнул ею меня в грудь.

— Да вы меня убить собрались? — возмутился я. — Всю грудь истоптали. Синяки наверняка будут!

Свента была в памятном мне домашнем халатике и премилых пушистых тапочках на босу ногу. Она смотрела на меня долго-долго. И молчала. Потом подошла и… от всей своей широкой души врезала кулаком в грудь. Однако удар у неё, я вам скажу. Как копытом боевого коня в грудь ударило. Даже немного отбросило назад, и я сделал пару шагов, чтобы не упасть.

— Как ты мог! Как ты мог не сказать мне, что живой! — Выкрикнув всё это в моё ошарашенное лицо, как в морской рупор, она резко развернулась и выбежала из комнаты.

Только через минуту я смог отойти от шока и повернуться к Сену. Тот тоже смотрел на меня осуждающе. Ну ребята, это уже перебор.

— Так что, мне там, в горах, надо было сдохнуть, чтобы не нарушать вашу похоронную идиллию?! Как я мог сообщить, что живой?! Как? Голубем сизокрылым в столицу прилететь и на подоконнике нагадить: «Я — жив!»?

Сен призадумался, потом смущенно посмотрел на меня и прогудел:

— Ты ж не забижайся. Мы же ж все оплакивали тебя. Свента вон ни жива ни мертва пришла. А рассказывала так, будто сама уже померла… А ты есть хочешь? — вдруг, хитро глянув, внезапно спросил он. — Я сейчас. Быстренько разогрею и принесу. Ты мойся пока. Я шустренько.

Он торопливо выметнулся из комнаты и пропал на кухне. Я постоял в раздумье, потом швырнул на кровать чистую мантию, которую, приготовленную к облачению после душа, так и держал в руках, вышел за дверь и направился к Свенте. Надо решить все вопросы сразу. Попросить извинения за свои слова на постоялом дворе, а там… Там посмотрим.

Постучавшись и дождавшись возгласа, похожего на разрешение, вошёл. Свента лежала на кровати, отвернувшись к стенке и не сняв тех самых пушистых тапочек. Постояв и собравшись с духом, я заговорил:

— Свента, я прошу тебя простить мне мои слова, которые я брякнул тебе на постоялом дворе. Я был… неделикатен. Прости.

Вздохнув несколько раз в подушку, при этом как-то странно передернув плечами, она, не поворачиваясь, глухо ответила:

— Я тебя давно простила. Это я была не права. Я вела себя как капризная девчонка. Прости меня, Филин.

Я прямо вздрогнул. Вспомнился сон, в котором мы уже говорили друг другу примерно те же слова. И Сен про призрак постоялого двора что-то такое говорил. Всё это как-то… странно. Сейчас она должна спросить про Вителлину…

— Уйди, Филин. Я прошу. Уйди сейчас, ладно? — всё ещё не поворачиваясь, сказала Свента подушке.

Не спросила. Я ушёл, осторожно прикрыв за собой дверь.

Утром я первым делом направился в канцелярию факультета сдать наши с Кламирой документы о прохождении практики. Девушка-делопроизводитель равнодушно приняла у меня бумаги, прочитала, нахмурилась и, попросив подождать, вышла в соседний кабинет, на двери которого красовалась бронзовая табличка: «Начальник канцелярии — Хлюдариан деи Карсеро». Через несколько минут она выглянула и попросила меня зайти.

В кресле за монументальным письменным столом, загроможденным высокими ровными стопками папок с делами, восседал… крыс. Самый настоящий. Как я себе и представлял чиновников, которых величают «чернильными душами» и «канцелярскими крысами». Казалось, он был собран прямо в этом кабинете вместе с громоздкой мебелью: шкафами с делами, письменным столом и креслом. Сидел он очень прямо. Вероятно, живот его, будучи под стать хозяину, такой же огромный и монументальный, туго упираясь в столешницу, просто не позволял своему владельцу наклониться.

Рядом с такой фигурой я почувствовал себя хилым и хрупким юношей, прямо зелёным от недоедания. Вот так. «Всё познается в сравнении», — давным-давно сказал один философ.

Сейчас эта фигура смотрела на меня, как на корягу, попавшую в колесо телеги, до этого события ровно ехавшую намеченным путём.

— Что за шутки, молодой человек? — неожиданно писклявым голосом произнёс «монумент». — Вчера мы получили документы о том, что вы и некая Кламира деи Лермоно погибли в пограничном конфликте. Мы срочно издаем приказ о вашем отчислении из академии и выписке из общежития в связи со смертью, подписываем его у ректора, оформляем дела в архив, а сегодня вы являетесь и предъявляете документ о прохождении практики. И что прикажете мне делать? Я понимаю, в том, что обстоятельства так неудачно сложились, нет вашей вины… — Вот так! Оказывается, я виноват, что не погиб! — Но на основании какого документа прикажете восстановить вас в академии и общежитии? Есть у вас бумага о том, что вы не погибли? Или хотя бы официальное письмо, подтверждающее ошибочность предыдущего документа, выданного, между прочим, канцелярией мэрии Сербано?

Я едва сдерживался, чтобы не наделать глупостей. Раньше, до драки на постоялом дворе, я, вероятно, не выдержал бы и дотянулся до этих жирных щек, а там будь что будет, но сегодня решил проявить терпение и посмотреть, как дело пойдёт дальше.

— Своей властью я не могу решить этот вопрос, поэтому мы с вами немедленно пройдём к декану и в соответствии с его распоряжением оформим ваши дела.

С этими словами он выдвинулся из-за стола и неторопливо и важно направился в сторону кабинета декана. Я последовал за ним.

В приемной дедушки Лила ничего не изменилась. Та же самая секретарша строго посмотрела на меня, узнала и явно окончательно уверилась, что этот молодой человек, то есть я, настоящий бандит, если уже второй раз за последние полгода его дело вынужден рассматривать сам декан. Заглянув на минутку в кабинет, она пригласила нас войти.

Дедушка Лил сидел за столом и печально смотрел в окно. Он не повернулся, когда мы вошли, и тихо спросил:

— Что там, Дари? Что случилось такого, что ты с твоим опытом не способен решить без меня?

— Проблема вот в этом молодом человеке и некоей девушке, которая была с ним на практике, — ответил крыс.

Дедушка Лил нехотя повернул голову и взглянул на меня. Он несколько мгновений смотрел, словно не узнавая, потом вгляделся пристальнее, вдруг выскочил из-за стола, подбежал ко мне и схватил за плечи:

— Филлиниан! Боги! Это же Филлиниан! Живой! Филлиниан, если бы ты знал, сколько раз я себя казнил за то, что согласился отправить тебя на практику в Сербано. Сколько раз за эти кошмарные сутки…

Он так искренне радовался мне, что тёплая волна ответного удовольствия мгновенно смыла все мои неприятности последних дней.

Знаете, какое это счастье — дарить радость другим? Мой отец, бывало, подарит матери золотое колечко, или кулон с брильянтом, или экзотическое жемчужное ожерелье, а потом наслаждается, глядя, как она звонко смеётся, примеряет его подарок, надевает то одно платье, то другое, крутится перед зеркалом и всё время спрашивает, с каким туалетом подарок лучше смотрится. В эти минуты кажется, что он наконец получил тот максимум радости и счастья, ради которого были затрачены труд, время и нервы.

Девушки! Умейте радоваться подаркам так, как это умеет делать моя мать. Даже если вам на день рождения подарили удочки с набором крючков, радуйтесь так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, будто любимое ваше занятие — рыбалка, а этот набор — ваша тайная, ещё детская мечта. Завтра этот даритель, чтобы опять испытать неземное удовольствие от вашей радости, купит вам всё, на что укажет ваш пальчик.