Путь к цели - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 41

Времени для полноценной работы по объектам слежки было не очень много. Всего неделя – это очень даже мало. Но почему-то Андрей чувствовал, что ему нужно покинуть столицу именно через неделю. Что это было? Предвидение? Или же опыт человека, много лет находящегося на нелегальном положении? Кто знает… но он знал, что про него не забыли, что погоня идет по пятам. Кто это мог быть? Люди графа Баданского? Или же адепты исчадий? Не так уж это и важно. Но чутье зверя подсказывало: уходи. Уходи!

Федор и Алена срочно укладывали имущество, готовясь к поездке, вздыхая и сопя. Дом продали – с потерей в цене, тому же Симону. Считай, за полцены. Тот был очень доволен.

Сходил Андрей и на базар, посмотрел на исчадие, насылавшего порчу. Это было в последний день перед Ночью длинных ножей, как он потом ее называл.

Он вошел в храм исчадий, настороженный, как зверь, идущий по опасной тропе. Стояли обычные урны для сбора средств – все подходили, клали туда монеты. На стенах храма исчадий висели обычные их «иконы» – какие-то страшные лики, вернее – морды. Исчадие в красной хламиде сидел в кресле на возвышении и следил, как прихожане делают подношения, иногда подзывая кого-то из толпы и что-то им говоря. Андрей прошел к ящику для подаяний и бросил в него серебреник – меньше не было, а идти специально разменивать неохота. Он повернулся уходить, увидев то, что хотел увидеть, когда неожиданно исчадие его окликнул:

– Эй ты, иди сюда!

– Я? – Андрей недоумевающе поглядел на исчадие.

– Ты, ты. Сюда иди.

Андрей подошел и уставился в лицо исчадия. Это был мужчина лет тридцати, с толстыми, слегка выпяченными губами. Глаза белесые, навыкате, цепкие. Длинные волосы – редковатые, ухоженные и чистые. Почему-то бросилось в глаза – испарина на лбу. Чего вспотел? В принципе в храме было сильно натоплено. Рядом алтарь – Андрей с отвращением увидел бурые потеки и почувствовал сладковатый запах тлена, его чуть не передернуло. Сдержался и стал ожидать слов исчадия. Тот помолчал и подозрительно осведомился:

– Кто такой? Откуда? Я тебя раньше не видел. Купец? Чем торгуешь? Что-то твоя физиономия мне подозрительна. Не пойму, где я тебя видел?

– Лошадьми хочу торговать, сам с юга, – спокойно ответил Андрей. – Вот смотрю, узнаю, какие цены. Только что приехал в город. А что, случилось что-то?

– Тебе-то какое дело? Я спрашиваю, ты отвечай, – холодно отбрил исчадие. – Что-то в тебе такое… неправильное. Какая-то дрожь у меня от тебя… Ну-ка, пошли за мной!

– Куда? – напрягся Андрей.

– За мной иди, говорю! Раскудахтался! Проверим тебя… может, ты боголюб скрытый.

Исчадие встал и, не оглядываясь, пошел к небольшой двери за алтарем. Чтобы войти в нее, надо было наклонить голову. Над дверью находился рисунок – Саган попирает Светлого Бога, пронзая его здоровенным кривым ножом. Похоже, каждый входящий волей-неволей должен был преклонить голову перед великим Саганом. Андрей усмехнулся про себя: глупость и пафос. Внешне можно и прогнуться, а кто следит за прогибанием внутри?

За дверью оказалась довольно большая комната – с алтарем и широкой кроватью посередине. Простыни измяты, и валялись чьи-то трусы – явно женские, с кружавчиками. «Тут, видать, и пользует своих прихожанок этот адепт», – подумалось Андрею. Ему стало противно, и монах отвел глаза от этого предмета интерьера.

– Сюда иди! – Адепт подошел к большому перевернутому распятию, где вместо бога была распятая женщина, в которую Саган вонзает нож. – Целуй крест!

Андрей посмотрел на распятие – оно было в темных пятнах. Потом посмотрел на адепта и тихо сказал:

– Пошел на…

– Боголюб. Так я и знал. Я вас, паскуд, за версту чую. Братья мне всегда говорили: Хедран, у тебя чутье, как у зверя! То-то ты так косился на лики Сагана, тварь. Ну что же – умри, тварь! – Он направил на Андрея палец и с торжествующей улыбкой замер.

Монах почувствовал, как серебряный крестик, который он держал в потайном кармашке на груди, в рубахе, ожег ему грудь. Андрей невольно поморщился – потом справился с собой и перевел взгляд на адепта Сагана. Тот вытаращил глаза, и его улыбка медленно сползала с лица.

Андрей шагнул к шарахнувшемуся мужчине и, прежде чем тот закричал или же схватился за лежащий возле распятия кривой нож, коротко и сильно ударил того в грудь. Хрустнули кости. Исчадие запрокинулся назад, упал, ударившись головой, и из его рта потянулась кровавая струйка. Андрей наклонился, пощупал пульс – адепт был мертв. Удар раздробил ему грудную клетку, и острые осколки ребер воткнулись в сердце.

Монах перевернул мертвеца и вытряс его из длинного красного плаща с капюшоном. Быстро надел плащ, огляделся – стоило бы обыскать комнату, может, деньги тут есть, в путешествии пригодятся. Деньги лишними не бывают. Потом передумал – времени мало, надо уйти, пока никто не пришел. Иначе будет большой шум, а ведь ночью акция. Обошел вокруг кровати, прикинул – ощупал матрас, приподнял его… ну да, под матрасом имеется полость, углубление. Подхватил труп исчадия, перетащил, накрыл матрасом, сверху небрежно бросил одеяло – вроде как скомканная постель, и все. Если кто-то заглянет – не сразу хватятся. Тем более что сейчас адепт «уйдет». Заметил на полу кровь – поморщился. Схватил полотенце, еще одно – вытирал, пока не осталось ни капли. Полотенца запихнул под одеяло. Все! Теперь валить отсюда.

Запахнул плащ, надвинул капюшон – лица не видно, особенно если наклонить голову. Плащ немного коротковат, но ничего, сойдет. Выглянул в дверь – две женщины кладут подношение. Вышли. Больше никого. Быстро выскочил из укрытия, пересек храм и вышел на улицу. Прохожие шарахаются как от чумы – исчадие, лучше его не трогать, а то убьет или проклятие напустит. Никто не смотрит в глаза. Не старается увидеть лицо. Главное – «своих» не встретить, те живо заинтересуются, куда спешит коллега. Завернул за угол, бросился в кусты. Скинул хламиду, свернул, засунул под корень гнилой березы. По кустам прошел вдоль базарного сквера, осмотрелся – вдали какие-то прохожие, но все тихо. Получилось удачно – хотел исчадие утром грохнуть, после того как разберется с делами, а вон как получилось. Все, что Бог ни делает, – к лучшему. Воистину так.

Теперь исчадия не скоро хватятся – если только он не должен был вечером служить службу… черт! А ведь должен. У них же в двенадцать ночи служба! Ну и чего теперь? А ничего. Может, проскочит, а может, нет. Что теперь – целовать окровавленные богомерзкие деревяшки? Нет уж. Нет. Точка. Что вышло, то и вышло.

Извозчик за серебреник домчал его в трактир. Там Андрея встретила привычная уже суета, хлопоты. Шанти сопела, развалившись поперек кровати. Пусть спит. Сегодня будет тяжелая ночь.

Особняк – темный, но во дворе какое-то шевеление. Сторож ходит? Андрей замер в тени дерева и задумался: хозяин дома – подонок, да, а слуги? Чем виноват этот сторож? Извечная проблема – «ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать». Увы, если придется убить – значит, убить. Вариантов нет. А у него семья… а у него дети. Выругал себя – стареет, что ли? Раньше о таком не задумывался. Убивал, и все. Теперь – семья, дети… того и гляди, у самого семья заведется – может, потому так и расслабился? Выбросил лишние мысли из головы и сосредоточился на задаче: проникнуть в дом, найти хозяина особняка, уйти без шума.

Разделся, сложил вещи под дерево – крестик оставил дома, в трактире («Дома?! Ничего себе… м-да… Дом…»). Боялся, что придется бросить вещи, потому и оставил.

Время идет, уже за полночь – самое то для тайных операций. Уже разоспались, а до утра далеко. Помчался Зверем вокруг дома – не может быть, чтобы нигде нельзя было войти. Бесполезно. Забор метра четыре высотой, с острыми пиками наверху, но хуже всего запах собак и топот лап по земле – они на ночь спускают собак. Убить псов не сложно, а шум? Будет столько шума, что безболезненно не уйдешь.

– Готовься. Заберешь меня через пять минут возле дерева.

– Хорошо, я готова. – Голос Шанти спокоен.