Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»? - Тененбаум Борис - Страница 64

« Притомившись от обиды и боли, я начал дремать. Как вдруг почувствовал колотье такое в боку, возле поясницы – пять или шесть сильных таких ударов! Спросонья я завел туда руку и нащупал нечто такое твердое и острое, что заставило меня пулей выскочить из постели, ибо в ту же секунду вспомнил я о кинжале, которым Клиция грозилась меня зарезать».

И бедный Никомако закричал, позвал на помощь, велел зажечь светильники – и вдруг обнаружил в своей постели нечто неожиданное:

« Вместо Клиции увидели мы Сиро, моего слугу. Этот паршивец возлежал на постели совершенно голый, давился от хохота и в знак полного презрения ко мне изображал рукой непотребные жесты».

В общем, все кончается хорошо. Пристыженный Никомако раскаивается в своей глупости, Клиция оказывается дочерью неаполитанского дворянина, который готов отдать ее за Клеандра, и все идет к благополучному концу.

A теперь примем во внимание, что героя пьесы Никколо Макиавелли зовут Никомако, «Нико-Мако», что словечко «Мака» его молодые приятели использовали как прозвище Макиавелли – и мы поймем, что автор написал довольно злую комедию о самом себе.

II

Что сказать? Эта комедия не выглядит такой уж веселой. Что-то сильно грызло душу автора, и что именно – мы можем только гадать. О друзьях, окончивших жизнь на эшафоте, он никогда не вспоминал – по крайней мере он не делал этого в такой форме, что это дошло бы до нас. Нет ни его писем на эту тему, ни воспоминаний кого бы то ни было из его современников о разговорах с ним на эту тему.

И он никогда не упоминал о сильном страхе, который неминуемо посетил бы каждого, чьи близкие друзья оказались схвачены как заговорщики. Не забудем – Никколо отведал уже раз и тюрьму, и пытку. A в комедии нет ни сожалений, ни ужаса, а есть только понятная всем и каждому неприятность, известная еще со времен Плавта – неподходящая влюбленность старика в чужую прекрасную юность.

То есть вдобавок к фарсу как средству убежать от ужасной действительности комедия получается еще и довольно злой пародией на самого себя и на свои поздние страсти...

Bдобавок – ко всему прочему...

Сильный был человек Никколо Макиавелли, не у каждого хватит духа посмеяться над собой в такой беде и в таком отчаянии...

Но если он спрятал свои более глубокие чувства и соорудил свой фарс как « средство для побега», беды героя его пьесы и впрямь трогают сердце.

Песенка о том, что « задницы молодых представляют собой более достойную цель для стрел Амура», выглядит, я бы сказал, автобиографично. К тому же ее пела как раз та самая Барбара Раффакани, в которую Макиавелли был влюблен. И это хорошо видно из пьесы, которую он написал.

Его Никомако не просто влюбился – он стал другим человеком. Kак говорит в пьесе его жена, – наш пожилой проказник ко всему прочему еще и женат, как, впрочем, женат и Никколо Макиавелли, что абсолютно ему не мешает:

« Прежде он был сама рассудительность и спокойствие. Время свое он проводил в неустанных трудах: вставал спозаранку, шел в церковь, распоряжался по дому; затем – если бывала нужда – отправлялся на площадь, на рынок, в присутственные места; если нужды в том не было – уединялся с кем-нибудь из сограждан для степенного разговора или шел к себе и погружался в деловые бумаги и счетные книги; после чего приятственно обедал в кругу семьи, а отобедав, занимался с сыном, наставлял его, рассказывал назидательные истории о доблестных мужах и при помощи многоразличных примеров из античной и современной истории обучал его жизни; затем снова выходил из дома либо по делам, либо для честного и серьезного времяпрепровождения...»

В общем, Никомако ведет себя, пожалуй, получше, чем Никколо – как-никак, он ходит в церковь и занимается деловыми бумагами, а не только « рассказываeт назидательные истории о доблестных мужах... при помощи многоразличных примеров из античной и современной истории»,но вот, стоило ему влюбиться – и oн становится несчастным шутом и жертвой обмана.

Все-таки это довольно горькая комедия, я бы сказал...

III

Певицу Барбару Никколо Макиавелли в первый раз встретил как раз у Якопо, который был ее, так сказать, патроном. Впрочем, он был не ревнив и особо не возражал, если у нее появлялись и другие любовники. Приятели Никколо начали сплетничать насчет его вспышки поздней страсти чуть ли не в тот же месяц. У Франческо Веттори даже хватило ума написать его шурину, что, по его мнению, Никколо поступил бы куда умней, довольствуясь крошками обеда, оплаченного Форначайо, чем торчать в обеденное время у двери [Барбары], которую ему не откроют. Слово «обед», понятное дело, тут надо понимать как эвфемизм.

Филиппо де Нерли сообщал все тому же шурину Никколо, Франческо дель Неро, что « Мака, твой родственник и мой друг», служит предметом пересудов всей Модены, потому что он, как-никак немолодой человек, неистово влюбился в женщину, которую он « предпочитает не называть».

Почему он не хочет ее называть, не очень понятно. У Барбары Раффакани было много «близких друзей», если мы используем эвфемизм еще раз. Гвиччиардини даже написал об этом Макиавелли в письме, датированном августом 1525 года:

« Ты слишком привык к своей Барбаре, которая, как и все особы ее рода занятий, старается понравиться всем и каждому и ищет путей к тому, чтобы чем-то «казаться», вместо того, чтобы чем-то «быть».

Bсе это, конечно же, известно и самому Макиавелли – и ничуть его не беспокоит. В письме к Гвиччиардини в Модену в январе 1526 года он пишет по поводу предстоящей там постановки «Мандрагоры»:

« Что касается Барбары и других певцов, то я уверен, что смогу уговорить ее приехать, только надо ей заплатить. И упоминаю об этом потому, что некоторые из ее любовников попытаются удержать ее от поездки, но есть способ заставить их помолчать».

И Франческо Гвиччиардини пишет своему беспутному другу, что он влюблeн не столько в Барбару, сколько во всех женщин вообще, и поминает ему некую Малискоту, с которой у Макиавелли была связь летом 1525-го, когда он был у Гвиччиардини по порученным ему делам о францисканских монастырях. Никколо ничуть не отпирался и охотно признавался в легкомыслии и в том, что он не может устоять перед хорошеньким женским личиком, что красивая женщина интересней ему больше, чем все дела и планы императора Карла V.

Hо про Барбару он пишет, что нашел в ней истинное сокровище огня, тонкости и грации и думает, что этих ее качеств хватило бы на то, чтобы « приперчить» целый город.

А уж кстати о «перце» – он попросил Гвиччиардини разместить ее в Модене в каком-нибудь хорошем монастыре, Никколо полагал, что « среди монахов ее присутствие вызовет смятение». Шутка была хороша, но в Модену Барбара так и не приехала, потому что в силу самых разных причин постановка там «Мандрагоры» так и не состоялась.

Странное дело – Никколо Макиавелли было уже 56 лет, по тем временам возраст более чем почтенный. Папа Лев Х скончался в 46. Денег у него не было, о власти, влиянии и могуществе уж и не говоря. И тем не менее он, даже пожилой и безденежный, нравился молодым женщинам.

Малискотта, например, говорила Гвиччиардини, что очень оценила разговор и манеры его друга. Можно допустить сомнение – в конце концов, она говорила с губернатором Романьи и могла похвалить Макиавелли для того, чтобы угодить губернатору.

Но вот прекрасная Барбара с нежностью вспоминала его и потом, через 17 лет после его смерти. И это вряд ли была просто память о былом немолодой уже женщины – право же, ей было из чего выбирать, список былых любовей у нее был очень длинным.

И даже более того – говоря в самый разгар их романа, что ценит своего друга и автора, oна и в самом деле оказала ему услугу. Барбара, по-видимому, выхлопотала Никколо то, чего он не добился всеми 14 долгими годами службы Республике: право на выдвижение своей кандидатуры на почетные должности.