Короля играет свита - Арсеньева Елена - Страница 39

– Мы делаем все, что можем, – скромно кивнул отец Флориан. – Конечно, если бы не вдовствующая императрица, наши позиции были бы весьма слабы. Она очень умело сеет рознь между государем и его ближайшим советником. Александр хороший сын. Он чувствует свою вину, чувствует, что мать знает о его виновности...

– О, конечно, эта лицемерка делает все возможное, чтобы усугубить его чувства, – ехидно перебила Eudoxy, – однако мне точно известно, что маркграфиня Баденская, увидав Марию Федоровну, не могла прийти в себя, увидев ее такой радостной. Ведь едва закончились первые шесть недель траура, как она снова стала присутствовать на придворных приемах. Велела нарисовать свой портрет в глубоком трауре, потом отпечатать с него гравюры, – и раздаривала их всем, кому могла, словно дешевая актерка. Она теперь живет в Павловске и держит там двор. Устраивает большие приемы, прогулки верхом, в которых всегда сама участвует, завтраки, ужины в саду... Она и не скрывает, что наслаждается жизнью. Причем живет Мария Федоровна так широко и весело, как не могла себе позволить при своем скупердяе-муже. Да и она сама никогда не отличалась широтой натуры. Что вы хотите, немка! Знаете, она была до того бережлива, что присвоила себе все платья, оставшиеся от императрицы Натальи, первой жены Павла, потребовала у камеристки даже башмаки покойной!

Алексей ощутил, что от трескотни Eudoxy у него начала кружиться голова. Видимо, то же самое испытывал и аббат Флориан, потому что он вдруг резко наклонился вперед, потом откинулся назад, сверкнул своими прекрасными черными очами и почти угрожающе приказал:

– Довольно, сударыня!

Eudoxy замолкла, словно подавилась собственным языком. «Эка он ее вышколил! – не мог не восхититься Алексей. – Умеет их брат католик с женским полом обращаться, что и говорить, умеет!»

– Меня не интересуют сплетни такого рода, – тихо, но с ощутимой, тщательно сдерживаемой яростью заговорил отец Флориан, – тем паче когда речь идет о вдове человека, который был истинным отцом, надеждой и опорою для нашего ордена в России. Сейчас, после его смерти, мы осиротели. Мы уходим с завоеванных рубежей, волей-неволей оставляем их один за другим. Вспомните: Павел погиб 11 марта, а уже 13-го Александр первый раз появился в обществе без мальтийского креста. А граф Пален снял его днем раньше. Нетрудно понять, откуда ветер дует. Только на Адмиралтействе еще некоторое время развевался наш флаг, однако и он вскоре был снят. Молодой император отменил изображение мальтийского креста в российском государственном гербе, он не предпринимает никаких попыток, чтобы вернуть Мальтийский архипелаг иоаннитам. Мне доподлинно известно, что готовится указ, в котором будут такие бесповоротные слова: «После смерти командоров ордена Св. Иоанна Иерусалимского наследники их не наследуют звания командоров ордена и не носят знаков ордена, по тому уважению, что орден в Российской империи более не существует». Заковыристо, однако вполне понятно: более не существует. А ведь мальтийские рыцари существовали не сами по себе. Они были тем троянским конем, с помощью которого в Россию пришли мы. И вот теперь... – Аббат покачал головой в крайнем отчаянии. – Грех потешаться над этим, сударыня!

– Да я и не думала... – пролепетала несчастная Eudoxy с видом глубокого раскаяния, однако глаза Флориана продолжали гореть испепеляющим пламенем.

– Когда бы все наши духовные сыновья и дочери были таковыми, как вдовствующая императрица, нам не пришлось бы пенять на судьбу. Знайте: если не сегодня-завтра граф Пален оставит Петербург и удалится в свои курляндские имения, благодарить за это нам надо будет только ее, ну и еще митрополита Амвросия. Но не вас, сударыня!

– Ну что вы от меня хотите? – в отчаянии воскликнула Eudoxy. – Что, что я могу поделать?!

– Дочь моя, не в том дело, что вы чего-то не можете, – вы не хотите, – с глубоким унынием сказал отец Флориан, и гневный огнь в его прекрасных очах подернулся дымкой печали. – А ведь это так просто... Убедите вашего мужа прислушаться к доводам рассудка. Кто он сейчас? Отставной вельможа, на которого прогневался предыдущий император, а новый, вместо того чтобы осыпать благодеяниями, просто-напросто забыл о нем. Счастье, что он так баснословно богат, не то жизнь его была бы очень печальна. А уж ваше-то существование...

– Его и сейчас не назовешь веселым, – буркнула Eudoxy, надув свои хорошенькие губки. – Сижу в четырех стенах, вот только вы...

Она робко протянула к аббату беленькую ручку, однако тот чистоплотно попятился:

– Сначала о деле. Ведь от вас ничего особенного не требуется. Вы только должны заставить мужа попросить аудиенции у императора. Александр не откажет – сейчас он никому не отказывает. Я потяну кое за какие ниточки – Чарторыйский, Головнин, Ливен и другие поговорят с императором накануне аудиенции, сумеют внушить ему, что князь Каразин слишком несправедливо обижен, чтобы можно было пренебречь его просьбою. Встреча состоится – повторяю, в этом у меня нет сомнения. И вот во дворец приходит ваш благородный супруг. Император ожидает, что тот станет требовать внимания к своей особе, молить о возвращении ко двору. Нет: окажется, что князя заботит только благополучие империи. Это тот конек, с которого сейчас не слезает Александр, и ничем иным нельзя купить его расположения так, как проявлением чистого патриотизма. Международный престиж России – Александр просто помешан на этом! Отсюда его яростное противостояние узурпатору Бонапарту, отсюда союзы с Англией и Австрией. Но положение Александра в глазах мирового сообщества весьма уязвимо – в связи с событиями 11 марта и слухами, которые связывают имя императора с заговорщиками. Так вот! «У меня есть письмо, – скажет князь, – в котором таится разгадка гибели вашего отца».

– Как?! – воскликнула Eudoxy. – Но ведь мы знаем, что сам Александр... вы сами только что сказали...

– Боже милосердный, – тихо, но с чувством сказал отец Флориан. Больше он ничего такого не сказал, однако приникший к глазку Алексей понял его и без слов.

Впрочем, отец Флориан хорошо умел владеть собой, и, когда он заговорил опять, голос его был по-прежнему медоточив.

– Дочь моя, то, что знают все, – это одно. То, о чем все говорят, – это другое. Между светскими людьми в расчет берется лишь то, о чем говорят. Александру не хочется, чтобы о нем говорили как о человеке, который благословил удушение собственного папеньки каким-то пошлым офицерским шарфом. Он готов на все, чтобы найти приличную причину его гибели. Погиб от апоплексического удара – ну это же смеху подобно! Кто этому верит? Нужна другая причина, более весомая, более приемлемая. Тут-то этот скромный, незаметный, несправедливо забытый двором, ни в чем не замешанный человек – ваш супруг, князь Каразин, – и скажет государю: «Ваше величество, разгадка гибели вашего отца – в письме, которое нес ему пастор Губер. Всем известно – пастор всегда бывал принят покойным императором, входил к нему без доклада. Однако в тот роковой день Пален заставил его преосвященство чуть ли не весь день провести в приемной, всячески оттягивая его визит к императору и отвлекая внимание государя ничего не значащими подробностями. В конце концов он так утомил государя, что тот не чаял дождаться, когда закончится день. Всем нам известно, как именно он окончился... А почему? Да потому, что заговорщики поняли: они не смогут долее оттягивать предрешенное богом событие – воссоединение двух церквей, католической и православной, установление унии в России!»

«Какого черта?!» – едва не выкрикнул Алексей.

Да что он плетет, этот хорошенький аббатик? Смешать святую веру отцову с какой-то там латинской болтовней? Неужели какому-то здравомыслящему человеку могло сие в голову взбрести? Неужели император, властитель огромной православной России, мог до такой степени спятить, чтобы возмечтать о предании ее под власть католических попов? А для этого надо было именно спятить – другого слова не подберешь. Каким бы ни был покойный император – то его как сущего дурака аттестуют, то святым во плоти выставляют, – такое забвение отеческих устоев и основ существования страны не могло взбрести ему в голову. Отец Флориан, конечно, врет. Ему нужно, чтобы новый государь к католикам всей душою склонился. Видать, неохота Александру Павловичу играть в прежние, мальтийские игры, к коим был так расположен его батюшка. Конечно, говорят, он поумнее покойного, понимает, что ничем иным, как глупыми игрушками, все эти пристрастия не назовешь. Небось у России и своих хлопот довольно, чтобы еще лелеять каких-то там иноземных монахов. Княгиня Eudoxy может закатывать глазки сколько угодно – она влюблена в этого пригожего монаха, как кошка, вот и умиляется каждому его словечку, но император Александр Павлович поднимет на смех ее супруга, князя, едва только тот начнет плести пустые бредни об унии! Это же дураку понятно. Значит, отец Флориан – дурак. И беспокоиться Алексею не о чем.