Короля играет свита - Арсеньева Елена - Страница 38

– Прибыл Флориашка! – выдохнул он громким шепотом. – И тотчас к барыне в покой проследовал. Князя нет, он нынче дома не обедает, а княгиня с Анной Васильевной за стол собрались садиться, как доложили: отец, мол, Флориан до княгини с неотложной надобностью. Отец, фу-ты ну-ты! Сыскался папенька! Небось засвербело у этого отца в штанах, вот и вся надобность, кою и отложить неможно, – скривился Прошка. – Ну, княгиня мигом из-за стола – и со всех ног в свой будуар понеслась. Так что ежели желаешь на похабство сие глядеть, сейчас для того самое время.

Алексей мигом подхватился со своего топчанчика, на котором полеживал от нечего делать, и крадучись вышел вслед за товарищем в коридор.

Ноги сами понесли его к черной, боковой лестнице, и, осознав это, Алексей сердито мотнул головой. Похоже, привычка таиться да прятаться уже прочно въелась в плоть его и кровь. А это плохо, господа. Хуже некуда! Этак себя окончательно можно потерять!

«Ах, кабы встретиться мне с понимающим человеком! – страстно взмолился Алексей все тому же высокомерному господину Случаю. – Кабы меня кто выслушал, да поверил, да хоть мало-мальский подал совет и подмогу!»

И вдруг он подумал, что Случай, пожалуй, не столь уж глух к его мольбам. Именно в тот миг, когда наш герой уже прощался с жизнью, он послал ему лучшего из всех мыслимых помощников – старинного друга и, можно сказать, брата. Случай же навел на беззащитную княжну грабителей и помог Алексею их одолеть, приобретя лавры истинного героя. Не тот же ли самый благосклонный Случай в образе веснушчатого Прошки ведет его сейчас по темным, пустым коридорчикам, подводит к глухому углу, громоздит возле стены, опасливо озираясь, стремянку, помогая взобраться на нее, показывает, отчаянно гримасничая, картину в тяжелой раме и прикладывает палец к губам, требуя тишины? И разве не по воле Случая никто из посторонних не встретился им по пути, да и сейчас вокруг пусто?

Алексей боялся дышать. Подрагивающими пальцами он подцепил краешек намалеванной луны и отогнул кусочек холста. Прильнул глазом к отверстию – и даже отпрянул, почти перед собой увидав холодную усмешку на лице очень красивого брюнета в сутане.

Отцу Флориану было немногим больше двадцати, Алексей даже не ожидал, что священник так молод. И от этого он казался еще опаснее. Волосы красавца были аккуратно подвиты и уложены вокруг благородной головы, великолепные черные глаза окружены длинными черными ресницами, резко изломаны черные брови, и даже губы казались какими-то темными. Бледное, белое лицо и краешек белоснежной сорочки, выглядывающий из-под ворота сутаны, – единственное, что оживляло поистине монашескую строгость этого одеяния. Однако при первом взгляде на отца Флориана Алексей невольно усмехнулся: юноша в сутане менее всего напоминал истинного священника, истощенного постом и молитвою, отрешенного от мирских забот и подчеркнувшего это самим характером своего черного одеяния. Круглолицый, изнеженный аббат здорово смахивал на молоденького, но вполне уверенного в своих силах черта, который явился к слабой духом мужней жене и твердо намерен ввести ее во грех. У Алексея этот чуточку женовидный красавчик с первого взгляда вызвал вполне объяснимое отвращение, однако он допускал, что некоторым чувствительным дамам отец Флориан может и сердечко разбить, даром что лицо его было томным, пресыщенным, а чуточку скошенный подбородок указывал на слабость и развращенность натуры. Надо было видеть, с каким алчным, страстным выражением смотрела на гостя хозяйка – очень пышнотелая дама в бледно-розовом, пенно-кружевном пеньюаре, которая в вольной позе раскинулась на маленьком изящном диванчике!

Вольной позой, откровенным взором она почему-то сразу напомнила Алексею мадам Шевалье. Росту княгиня была тоже маленького, как и актриса, однако это вполне искупалось обилием форм. А множество кружев делали ее вовсе кругленькой. Но лицо ее, окруженное рыжеватыми шелковистыми волосами, было не смуглым и пикантно-хорошеньким, как у Луизы, а замечательно-красивым: с тонкими чертами, ясными зелеными глазами, нежной бело-розовой кожей и крошечным ротиком, напоминающим бутончик. Маленьким остреньким язычком дама то и дело облизывала свои алые губки, словно их сушила страсть. Да уж, скромности, приличествующей замужней особе, в ней не было ни на грош! И еще это одеяние... Прошка говорил, княгиня собиралась обедать, значит, должна была одеться прилично. А тут на ней одни кружева, под которыми явно ничего нет! Или сразу поспешила разоблачиться, чтобы вернее соблазнить отца Флориана?

Аббат, конечно, взирал на княгиню откровенно-распутным взором, однако голос его звучал сухо и сдержанно.

– Все это очень печально, сударыня, – произнес отец Флориан. – Все это приводит меня в состояние глубокой скорби.

И его бледное, очаровательное лицо в самом деле подернулось дымкою печали.

«Что это он так переживает? – невольно ухмыльнулся Алексей: очевидно, воздух распутства, которым все было пропитано в этом уютном бело-розовом, как и сама хозяйка, будуаре, невольно сделал его бесстыдным. – Явился к милашке, а она нынче в нечистых днях?»

– Поверьте, я на все готова, на все, – прошептала хозяйка. – Однако что же я могу в нынешнем моем состоянии?

«Ну, точно! – уверился Алексей в своих физиологических подозрениях. – Беда, ничего аббатику нашему не отломится, придется сыскать себе под пару какую-нито монашенку!»

Однако при следующих словах княгини Eudoxy он насторожился:

– Вы же знаете, что к помощи мужа я в сем деле прибегнуть не могу. Он утратил все свои полезные знакомства! Единственный человек из придворного окружения, с которым он поддерживает связь, это граф фон дер Пален, вот и завтра муж ждет его к себе, однако графу, как я понимаю, меньше кого бы то ни было следует знать о проекте его преосвященства...

– Подымайте выше, сударыня, – усмехнулся аббат. – Неужели вы думаете, что святой отец Губер, который, конечно же, весьма умен и уважаем мною и всеми братьями, мог в одиночестве измыслить столь величественное предприятие? Конечно же, к проекту сему приложили руки и другие... так что говорите смело: «о проекте его святейшества» – и не ошибетесь!

– Неужто и сам святой отец, сам папа... – пробормотала Eudoxy и умолкла, словно священный трепет сковал ей уста.

Флориан значительно наклонил голову:

– Вот именно. И вы, безусловно, правы: граф фон дер Пален – категорически неподходящая кандидатура. Скажу больше – мы полагаем его основным камнем преткновения на нашем пути к сердцу молодого императора.

– Убийца его отца... фу! И оставить его на первых должностях в стране? – возмутилась Eudoxy. – Как это гадко, пошло!

– Да бросьте, дочь моя, – усмехнулся Флориан. – Зачем навешивать на репутацию юного государя все эти словесные рюши? Мы-то с вами прекрасно знаем, что без одобрения Александра Пален и шагу не сделал бы. Гласно или негласно, однако одобрение сие было получено.

– Гласно или негласно? Раньше вы выражались определеннее, вы говорили, что Пален имел на свои действия полное одобрение Александра, выраженное в письменном виде!

– Имел. А что проку? Со смертью, нет, скажу определеннее, с убийством генерала Талызина мы утратили все наши преимущества.

– Значит, это письмо...

– Вот именно. Оно исчезло, хотя находилось в тайнике, о котором знали только сам генерал и ваш покорный слуга. – Аббат картинно уронил голову, словно заправский гусар, и Алексею даже послышалось щелканье каблуков. – Но, получается, знал и кто-то еще... к нашему великому прискорбию! Генерал Талызин был истинным сыном нашей святой католической церкви. Он сумел перехитрить самого Палена и каким-то непостижимым образом завладел письмом великого князя, определенно подтверждающим его главенствующую роль в перевороте. Да, окажись это письмо сейчас в руках графа Палена, ему не пришлось бы трепетать за свою участь!

– А он трепещет? – оживленно спросила Eudoxy. – Неужели? Вы полагаете, настанет-таки час, когда это чудовище с ледяными глазами исчезнет из Петербурга?