Короля играет свита - Арсеньева Елена - Страница 23

– И то, – охотно согласился желтоглазый. – Только, может быть, сначала познакомимся, сударь? С кем, так сказать, имею честь и все такое?

Алексей только и смог, что растерянно моргнул. Как то есть – познакомимся? Разве желтоглазый не знает, с кем имеет дело? Неужто Бесиков не сообщил своему посланному имени разыскиваемого преступника?

– Ну, чего уставились? – по-своему истолковал его ошеломленное молчание противник. – Рекомендуюсь – капитан Яков Скарятин. – Он со значением вглядывался в лицо Алексея, словно ожидал от него какой-то реакции. Не дождавшись, нетерпеливо передернул плечами: – Да ваше-то имя каково, милостивый государь?

Алексей тупо молчал, пока еще не в силах заново оценить происходящее.

– Да пес ли мне в вашем имени? – не выдержал в конце концов Скарятин. – В самом деле – чего зря время терять? Сразимся, et apres nous le deluge[30], как сказал какой-то французишка. В позицию!

И, отсалютовав, он стал ан-гард. Огюст делал нетерпеливые знаки Алексею, и тот безотчетно принял начальную позицию. Огюст развел противников. Но вот те снова начали сходиться, сперва медленно, еще присматриваясь – нет, словно бы принюхиваясь друг к другу, как если бы острия их шпаг были длинными, чуткими звериными носами.

«Ан-гард, секунда, торс, полукруг, выпад, кварта», – четким, бесстрастным голосом принялся отсчитывать кто-то в голове Алексея, и тот с изумлением узнал голос отца. Ну да, это все названия приемов фехтования, однако еще отнюдь не бой. Между тем Скарятин с полушага сделал дегаже и прямой удар, не проколов насквозь Алексея с первой же попытки только потому, что тот успел крутануть кистью полукруг и отвести острие шпаги противника. Успел только чудом: не мастерством, не знанием – жаждой жизни!

– Отбито! – выкрикнул Огюст, бросив на Алексея одобрительный взор.

– Повезло! – запальчиво выдохнул Скарятин. – А впрочем, j'en suis charmee[31], сударь!

Алексей стоял, с трудом переводя дух, хотя бой, по сути, еще и не начался. Острие шпаги Скарятина едва не вонзилось ему прямиком в сердце, даже слегка, самую чуточку, почти невесомо царапнуло левый сосок, но не эта воображаемая, хотя и столь близкая смерть заставила его обмереть! Дыхание отняло внезапно промелькнувшее воспоминание.

Вот она медленно, томительно глядя в глаза Алексею, касается его плеча, словно смахивая незаметную соринку, ведет кончиками пальцев по рубашке, а потом неожиданно защемляет ноготками сосок и начинает поцарапывать, щекотать его, и горло у Алексея пересыхает, голова наполняется невнятным гулом, ноги подкашиваются. И он ничего не видит теперь, кроме ее приоткрывшихся в слабом вздохе, вдруг пересохших губ...

Это сводящее с ума воспоминание едва не убило Алексея насмерть. Скарятин внезапно сделал такую стремительную фланконаду с боковым нападением, что Алексей суетливо отшатнулся, запутался в ногах – и неловко завалился на спину, выставляя над собою шпагу, на которую... о господи Иисусе! – на которую вдруг натолкнулся не удержавшийся в резком выпаде противник.

Какой-то миг Алексей держал тяжесть его тела на выгнувшемся от напряжения клинке, потом рука его начала опускаться, но в этот миг Скарятин сделал нечеловеческое усилие и выпрямился – выдернул из себя острие, а точнее сказать, сдернул себя с него.

Полусидя на коленях, Алексей таращился в его удивленное, какое-то остановившееся лицо с приоткрытым влажным ртом. Скарятин осторожно, мелко дышал, словно ему было слишком больно вбирать воздух пробитой грудью. Он шагнул назад, опустил шпагу, пытаясь опереться на нее, но клинок согнулся, и Скарятин грянулся наземь, не успев отвернуть лицо и ударившись о булыжную мостовую.

Алексей, не в силах подняться, все так же полусидел на коленях и смотрел на него, редко, медленно моргая. Вообще все вокруг сделалось вдруг каким-то медлительным: и подергивания тела, простертого на земле; и движения Огюста, который наклонился над Скарятиным, перевернул его на спину, удовлетворенно кивнул – и зачем-то начал разматывать его белый шарф, суетливо выдергивая концы его из-под рубахи.

«Может, Огюст его этим шарфом перевязать хочет? – с усилием подумал Алексей. – Может быть, он еще жив?» Но остановившийся взгляд желтых, навеки недоумевающих глаз свидетельствовал обратное...

Из-за пазухи Скарятина выпал какой-то бумажный клочок, не замеченный молодым французом; понесся по ветру прямиком на Алексея, и тот с вялым испугом отстранился, глядя, как спешат по пустырю Жан-Поль и заботливо поддерживаемая им мадам Шевалье.

«Они-то откуда взялись?» – удивился Алексей, вдруг ощутив, что дышит так же мелко, осторожно, как дышал умирающий Скарятин. С отвращением сглотнул кислую слюну. Его мутило; видеть окружающий мир больше не стало сил; лег на бок, подтянув к животу коленки, и закрыл глаза.

– Что с ним? – послышался над головой равнодушный женский голос, и Алексей с трудом узнал всегда выразительные модуляции мадам Шевалье. – Неужели тоже ранен?

– Вроде нет, – без особой уверенности, однако и без особого беспокойства отозвался Огюст. – Скорее так, головокружение от внезапной победы. Но возьми же шарф, Луиза.

– Давай, скорее, скорее! – жадно воскликнула она. – О, этот шарф! – Голос ее задрожал и пресекся.

Алексей, которому от прикосновения студеных булыжников немного полегчало, чуть повернул голову и прояснившимся взором посмотрел на мадам Шевалье, которая, упав на колени, жадно комкала шарф Скарятина и прижимала его к лицу. Черты ее были искажены почти экстатическим возбуждением, глаза туманились, губы шевелились, что-то шепча. На лице Огюста и Жан-Поля был написан такой же восторг.

Алексей не поверил своим глазам. Потом вслушался в захлебывающийся шепот – и не поверил ушам.

– Государь... о мой император! – бормотала мадам Шевалье.

«Кто-то здесь сошел с ума, – спокойно, словно был совершенно случайным зрителем, подумал Алексей. – Может быть, я. Может быть, они. А скорее всего мы все чохом».

Словно услышав его мысли, мадам Шевалье взглянула на него и пронзительно засмеялась:

– Ты думаешь, я сошла с ума? Наверное, да – от восторга. C'est excellent![32] Ведь ты убил, ты убил это кровавое чудовище! Уже второй из того страшного списка палачей пал от твоей руки. Сначала – Талызин. Теперь – Скарятин. Капитан Скарятин! О, Алексис, тебе только кажется, что этот шарф – белый. На самом деле он обагрен кровью, потому что этим шарфом 11 марта сего года капитан Яков Скарятин задушил... задушил императора Павла.

Голос ее сорвался. Она снова уткнулась лицом в шарф и безвольно подчинилась рукам Жан-Поля и Огюста, которые с двух сторон приподняли ее, помогли встать на ноги и осторожно повели по пустырю.

Через пару шагов Огюст обернулся и деловито сказал Алексею:

– Чего валяешься? Вставай. На камнях лежать – для здоровья не полезно. Да и народу сейчас набежит. Вон, обедня кончилась.

И в самом деле – со всех сторон раздался вдруг звон колоколов, возвещавший, что во всех петушиных соборах закончились службы.

Этот звон заставил Алексея завозиться, приподняться на колени. Но он еще никак не мог совладать с закружившейся головой и замер на четвереньках. Порыв ветерка остудил его горящий лоб и принес какую-то свернутую бумажонку. Алексей вспомнил клочок, выпавший из-за ворота скарятинской рубахи, и подобрал бумажку вялыми пальцами. Она была исписана наклонным острым почерком. «Рыцарь-убийца», – бросилось в глаза. Алексей вгляделся внимательнее.

«...Дама сия всюду таскает за собою молодого человека, никому не известного ничем, даже именем, кроме своего прозвища – Рыцарь-убийца. Ходят слухи, что он по уши влюблен в мадам Ш. и спуску не дает никому, кто осмелится бросить в ее сторону мало-мальски косой взгляд. Молва гласит, что он буквально на днях убил в Петербурге на дуэли небезызвестного генерала Т.».