Как влюбиться без памяти - Ахерн Сесилия - Страница 30

– Правда? А что конкретно?

Он просто изнывал от желания узнать малейшие детали, и я еще раз пересказала ему наш разговор. Опять-таки умолчав о том, что Мария спрашивала, какую роль играю во всем этом я. Мне и самой это было не до конца ясно.

– Значит, ты Адам Бэзил из той самой шоколадной компании. – Я изумленно покачала головой, не в силах в это поверить. – Ты должен был сказать мне еще вчера, в парке. А ты все отрицал.

– Ничего я не отрицал. Я сказал: «Да, как базилик».

– Ну ладно. Когда мы разберемся со всеми проблемами, сделаешь мне на заказ шоколадку в благодарность за мои старания.

– Легко. С ароматом черного кофе.

Я фыркнула.

– Очень оригинально.

– В форме кофейной чашки. Эспрессо. – Он пытался меня впечатлить.

– Угу. В общем, я надеюсь, у вас там есть творческие люди, придумают что-нибудь.

– Ну чего ты? Все равно ты ее есть не станешь, – рассмеялся он. – Ты ж только кофе пьешь.

Мы молча шли по набережной, голова у меня раскалывалась, и я даже не пыталась заставить себя думать. Когда дошли до моста Сэмюэла Беккета, я взяла его за руку. Это было непроизвольно, на уровне охранительного инстинкта. Хотя сейчас он совсем не в том настроении, чтобы бросаться в реку, наоборот, радостный и бодрый. Но Адам не возражал, и мы перешли через мост, взявшись за руки, и на другой стороне Лиффи он не забрал руку.

– А руководство компании, они думают, ты сейчас где?

– У отца. Мне было сказано: оставайтесь с ним, сколько понадобится, работа подождет. Интересно, не подождет ли она до конца моих дней.

– Уверена, они бы пришли в ужас, узнав, что ты готовился приблизить этот конец.

Он резко повернул ко мне голову:

– Откуда им узнать?

– Что ты хотел совершить самоубийство?

Он убрал руку.

– Я тебе сказал: перестань говорить это слово.

– Адам, если бы они понимали, до какого отчаяния тебя доводит мысль о работе, не сомневаюсь, они бы отказались от своего предложения.

– Нет, это не вариант, и ты прекрасно об этом знаешь. И на мосту я оказался не из-за этого.

Мы долго шли молча.

– Ты должен пойти в больницу и повидать отца.

– Только не сегодня. Сегодня чудесный день. – Он улыбнулся, думая о Марии. – Куда мы теперь?

– Я что-то устала, Адам. Думаю, надо двигаться домой и передохнуть.

Лицо его выразило разочарование, а потом озабоченность.

– Ты в порядке?

– Ага. – Я бодро кивнула. – Посплю чуток, и все будет отлично.

– Я попросил Пата подхватить нас по дороге.

– Кто такой Пат?

– Отцовский водитель.

– Вот как, – протянула я.

– Отец в больнице, водитель ему сейчас не нужен, а твоя машина временно вышла из строя. Я подумал, Пату все равно заняться нечем, ну и позвонил.

В этот момент он как раз подъехал – на новехоньком «роллс-ройсе», тыщ за двести пятьдесят. Я плохо разбираюсь в машинах, но Барри, который мало к чему в этой жизни испытывает интерес, неравнодушен к навороченным тачкам. Увидев очередную роскошную машину, он непременно добавлял, что на таких ездят всякие «уроды». А на «роллс-ройсах», если верить Барри, ездят «полнейшие уроды».

Я поздоровалась с водителем Патом и села в машину. Там было волшебно тепло. Адам замешкался у открытой двери и задумчиво смотрел на меня, что-то прикидывая в уме.

– Ты чего?

– Лепесток розы, – улыбаясь, ответил он.

– Люблю лепестки роз.

– Да, и шоколадка в форме лепестка.

– Ты молодец, – признала я. – Тем больше причин беречь тебя.

– Хочешь сказать, что причин даже больше, чем одна? – ухмыльнулся он и захлопнул дверцу.

Да, подумала я, теперь это очевидно.

Глава XIII

Как понять и оценить человека в наши дни

На похоронах матери Амелии я сидела в церкви позади нее. На передней скамье, для родственников, рядом с ней был только дядюшка, брат ее матери, по такому случаю приехавший из дома престарелых. Фред, всего несколько дней назад предлагавший ей отправиться с ним в Берлин, больше к этой теме не возвращался. Напротив, было очень заметно, что он страшно паникует. Предложение свое он сделал, будучи твердо уверен, что Амелия не сможет его принять из-за матери. Теперь она умерла, ничто больше не привязывало Амелию к книжному магазинчику в Дублине, и Фред явственно впал в ужас. Я была убеждена, что Амелия права, в Берлине его ждет другая. Он сидел на несколько рядов позади, и, встретившись с ним глазами, я вложила в свой взгляд максимум презрения, чтобы хоть чем-то отомстить за подругу. Он опустил голову, и я ощутила злобное удовлетворение, увидев, что он извивается, как червяк, но мне немедленно стало совестно – что ж я за ханжа такая. Меня никакой тайный поклонник не ждал, когда я уходила от Барри, это всем было известно, но однако же я ушла безо всякого повода, точнее, такого повода, который всем был бы понятен. Как будто недостаточно того, что я была с ним несчастлива. Раз он мне не изменял, не бил и не помыкал мною, то и причин расставаться нет, ибо что это за причина – отсутствие любви. Я отнюдь не совершенна, но, как и большинство людей на этом свете, стараюсь не делать лишних ошибок. Увы, мой брак изначально был ошибкой, и очень горькой. Тут мне пришло в голову, что Барри тоже мог прийти в церковь, и я принялась нервно озираться.

Фред, безусловно, обидел Амелию, но могу ли я его осуждать, что он поступил ровно так, как я же ей сама и предсказывала? Амелия с головой ушла в заботы о матери и посвятила себя продолжению отцовского дела. Все это, конечно, очень благородно, но это был ее выбор, а с какой стати Фред – да и кто угодно другой – обязан жертвовать собой?

Амелия сидела, низко склонив голову, рыжие кудри скрывали заплаканное лицо. Она обернулась, и я увидела покрасневшие вспухшие глаза, красный от постоянного утирания нос и неприкрытую муку во взгляде. Я сочувственно улыбнулась, а потом поняла, что все в церкви выжидательно на меня смотрят.

– Ох. – Я встала и направилась к алтарю.

Нравилось это Адаму или нет, но я настояла, чтобы он пошел в церковь и сидел рядом со мной и моей семьей. Несмотря на его замечательное настроение после моей встречи с Марией, я не хотела рисковать и оставлять его одного. Мы сильно продвинулись вперед и в том, что касается Марии, и в том, что касается его самого. Но каждый большой шаг вперед сопровождался несколькими маленькими назад. Я запретила ему читать газеты и смотреть новости. Его задача – сосредоточиться на хорошем, у журналистов задача обратная. Есть другие способы общаться с реальностью, без того чтобы на тебя обрушивали потоки кошмарных сведений и домыслов. Вчера мы большую часть дня посвятили тихим домашним занятиям, складывали пазл и поиграли в «Монополию», а попутно я максимально ненавязчиво пыталась собрать его мысли в кучку. Из этого мало что вышло, и спать я пошла в дурном расположении духа. Конечно, ни мытье полов (я с трудом отговорила Адама помочь мне в этом), ни настольные игры его не спасут, но мне так легче с ним общаться, легче добывать о нем полезную информацию, а ему тоже проще думать о своих проблемах, когда отчасти мысли заняты чем-то другим и проблемы не выпячиваются на первый план. Сегодня утром я опять слышала, как он горько всхлипывал в ванной, и голову себе сломала, как бы ему помочь. Я верю, что добиться можно почти всего, но я реалист: «почти все» не значит «все». В данном случае я не могу себе позволить подсчитывать вероятности, нет, результат может быть только один, положительный.

Я встала за кафедру и положила перед собой то, что собиралась прочесть. Амелия попросила меня выступить, и я очень волновалась, потому что никогда раньше не произносила эти слова вслух, а для меня они обладали отдельным, очень глубоким личным смыслом, и, читая их, я почти никогда не могла удержаться от слез. К сегодняшнему дню они подходят как никакие другие. Я улыбнулась Амелии, потом посмотрела на своих родных и на Адама. Глубоко вдохнула и принялась читать, обращаясь к нему: