У озера Хасан - Мошляк Иван Никонович - Страница 3

Мы знали, что японцы вернутся.

Действительно, минут через двадцать опять раздались дикие крики: «Банзай!»

Да куда уж там «банзай»! Не то что продвинуться вперед — и назад-то не всем удалось уйти. Били наши бойцы по захватчикам из винтовок и из пулеметов, бесстрашно подпускали поближе и расстреливали в упор.

Комсомолец Бабушкин все со своим ручным пулеметом разговаривал. Выпустит очередь, погрозит пулемету пальцем: «Но-но, без промаха бей!» — и опять приложится к прицелу. В самом деле, пулемет в руках Бабушкина бил без промаха, косил японцев. Дважды бесстрашный пулеметчик был ранен, но не уходил с поля битвы. Только когда рядом с ним разорвалась японская граната, израненный осколками Бабушкин расстался со своим оружием.

Отбили вторую атаку. Вскоре японцы в третий раз кинулись на нашу сопку. Много их было — в пять-шесть раз больше, чем нас. Видно, японские генералы, не жалея, посылают своих солдат в огонь.

Жестокая, долгая была схватка. Не только ружейным и пулеметным огнем, но и штыками мы встретили японцев.

Младший лейтенант Бакулин три раза водил свой взвод в атаку и отбрасывал японцев назад: не выдерживают они штыкового удара — боятся.

В четвертый раз товарищ Бакулин кинулся впереди взвода на неприятеля, но тут вражеская пуля свалила его. Он был ранен в грудь. Хлынула кровь и залила его комсомольский билет, лежавший в кармане гимнастерки; кровью истекал человек, не в силах был подняться, а покинуть поле боя не хотел.

Политрук лейтенант Долгов повел роту в атаку с возгласом:

— За Сталина! За родину!

— За Сталина! — загремело над сопкой, и будто новые силы почувствовали все. Мы кинулись в бой — и вновь отразили врага.

Японское командование, видимо, решило во что бы то ни стало захватить наши сопки. Началась четвертая атака. Многотысячный отряд японцев пошел на Заозерную и Безымянную. Выходило, что на каждого красноармейца придется по нескольку десятков японцев. Наше командование приказало отойти на ближнюю высоту, чтобы дать бойцам передохнуть и подождать подхода наших главных сил.

Дорого досталось японцам удовольствие потоптаться немного на высоте Заозерной. Они потеряли убитыми огромное количество солдат.

Японцы очень любят хвастать своим «самурайским» бесстрашием. Откуда оно берется, я узнал в эту же ночь. На поясах убитых японцев висели фляжки. Я взял одну, раскупорил, понюхал — «самурайский дух» шибанул мне в нос. Это была водка.

Японцы ходят в атаку пьяные. Поэтому они так громко кричат. Но, как видно, храбрости все-таки водка им не прибавляет.

НА ПУЛЕМЕТНОЙ

Японцы стали хозяйничать на сопках Заозерной и Безымянной. За каждым кустом установили пулеметы, в каждой лощинке — орудия. Вырыли окопы, опутали все кругом колючей проволокой. И на ближних сопках, по свою сторону границы, установили пулеметы.

Посмотреть — прямо неприступную крепость создали, никак к ним не подберешься!

Всю местность японцы держали под обстрелом. Каждая их батарея била по определенному участку, так что подхода не было нигде.

Тем временем подошли новые части нам на подмогу. Был приказ: 2 августа двинуться в атаку.

В ночь на 2-е позвал меня к себе командир полка.

— Вы, товарищ Мошляк, местность знаете. Возьмите подразделение, отправляйтесь на левый фланг в разведку. Надо разведать дорогу и узнать расположение огневых точек[2] противника.

Пошли мы в разведку. Впереди командир взвода Свириденко и я, за нами бойцы. Захватили с собой не только винтовки и гранаты, но и тяжелые станковые пулеметы.

Ночь была светлая, лунная. По открытому месту итти нельзя — увидят. Мы свернули к одному из озер и зашагали прямо по воде, по прибрежным трясинам. Я хоть сапоги скинул, а другие прямо в сапогах по колено в грязи брели. Кое-где пришлось пробираться ползком.

Дошли мы до заранее указанного командиром места. Залегли, осмотрелись, послали донесение командиру. За нами вскоре двинулись все остальные подразделения. Стали устраиваться на ночь. На лошадях привезли ужин.

Больше всего на свете мне хотелось спать. За последние трое суток удалось сомкнуть глаза два-три раза по часу, не больше — днем, во время случайных передышек между боями. Но теперь о сне и думать было нечего. Говорю бойцам:

— Помните картину «Чапаев»? Там тоже послали людей в секрет, а они заснули. Помните, чем это кончилось?

А у самого в глазах все плывет.

До утра все было спокойно. На рассвете командир полка отдал приказ: готовиться к наступлению на сопку Пулеметную.

Это название мы дали сопке уже во время боя. Она была сплошь уставлена японскими пулеметами. Когда Они все сразу начинали стрелять, казалось, что сопка шевелится.

Чтобы добраться с левой стороны к Заозерной, нужно было прежде всего заставить замолчать эти пулеметы.

Японцы хотели схитрить, сделать то же самое, что мы с ними сделали в ночь на 31 июля: подпустить поближе и расстрелять в упор. Они открыли огонь, когда мы уже были в четырехстах метрах от Пулеметной. Но, видно, недаром наши бойцы и командиры проходят в Красной армии боевую подготовку. Все японские пули летели мимо. Хотите знать, почему?

Мы занимали напротив Пулеметной сопки небольшую высоту. Между нею и Пулеметной была глубокая лощина. Чтобы начать штурм, нужно было собрать наши силы в этой лощине.

На своей высоте мы установили пулеметы и стали бить по японским гнездам. Японцы были вынуждены ответить огнем по нашим пулеметам. А мы тем временем в лощине подтягивали свои части, накапливали силы для штурма. Мы оставались невредимы, потому что пули летели высоко над нашими головами: японцам пришлось главное внимание сосредоточить на наших пулеметчиках, занявших высоту.

Командир полка отдавал последние распоряжения перед штурмом. Вдруг подходит к нему заведующий столовой, старшина Рыжков:

— Разрешите, товарищ майор, принять участие в бою.

Рыжкову в бой итти необязательно, его дело — людей кормить. Но как можно отказать человеку в такой просьбе? Разрешил командир. Взял наш Рыжков ручной пулемет, подобрал себе помощника и пошел с нами.

Я не помню, кто первый крикнул:

— За Сталина! За Сталинскую Конституцию!

Возглас этот подхватили все бойцы.

Мы врассыпную карабкались по склону, стреляя на ходу. Ложились, отстреливались из-за прикрытий и снова бросались вперед, со всех сторон окружая самураев. И наконец добрались до японских укрепленных точек, где засели пулеметчики.

Как увидели японцы, что дело дошло до штыков, бросили всё, побежали, посыпались с Пулеметной.

Нужно отдать справедливость самураям: быстро бегают. Когда они удирают, их трудно догнать. Но мы их и не преследовали дальше, не увлеклись погоней. Свою задачу мы выполнили: Пулеметная была взята.

Много бойцов и командиров отличилось в бою за сопку Пулеметную.

В мирной обстановке не сразу разберешь иного человека — на что он годится. А в бою каждый показывает свои настоящие качества. Сколько скромных, тихих людей проявили в эти часы доблесть, отвагу и хладнокровие! Взять хотя бы того же Рыжкова. Во время боя пуля попала в его пулемет, вывела оружие из строя. Он мгновенно выхватил у одного из раненых винтовку и побежал дальше.

Перебираю сейчас в памяти всех бойцов и не могу вспомнить ни одного, кто бы струсил или растерялся перед лицом врага.

Трусость в бою — самое опасное: трус погибает первым. Можно ошибиться, попасть в тяжелое положение — все это еще не страшно. А если растерялся — пропал.

Командира отделения Захарова все очень любили в полку. Он был комсорг лучшей нашей комсомольской группы. Веселый, шустрый парень, крепыш. Когда мы пошли на Пулеметную, он одним из первых кинулся вперед. На поясе и в руках у него было штук восемь гранат; японцы вокруг него прямо на воздух взлетали. У вершины сопки Захаров увлекся и прорвался со своим отделением вперед. Смотрит — кругом японцы, наседают со всех сторон. Выйти из окружения нельзя.