Ванесса - Арсан Эммануэль - Страница 9

— Ты, наверное, очень долго их застегивала.

Вана читала. Или, скорее, перелистывала книгу. Гвидо наклонился, чтобы посмотреть.

— Понятно, — пробормотал он.

— Новая коллекция японских марок. Интересно, кто это позировал? Наверное, Фудзитити и Ахенамоо?

— Я вижу, ты совсем с этим не знаком. В честь тебя я решила освежить в памяти эротическое искусство Рима. Не узнаешь? Это репродукции рельефов.

— Рельефы, — с неожиданным удовольствием кивнул он. — Почему бы и нет, если это помогает? Тут он узнал работу, которую разглядывала Вана.

— Да. Это эротические иллюстрации к «Жизни двенадцати цезарей» Светония.

Его голова и настроение прояснились. Гвидо нежно улыбнулся Ване:

— Ты разглядываешь это из любви к искусству или чтобы возбудиться?

— Разве можно называть искусством то, что тебя не возбуждает? Гвидо снова упал на подушки.

— Какую позу ты считаешь самой художественной? — спросил он.

Ванесса протянула ему книгу. На репродукции Гвидо увидел мужчину, который, стоя во весь рост, занимался содомской любовью с другим мужчиной, в свою очередь, овладевавшим лежащей на спине женщиной. Гвидо перелистал страницы и вернул книгу Ванессе:

— А это тебе не кажется еще более привлекательным? На этот раз женщина находилась между двумя мужчинами, одновременно имевшими ее спереди и сзади.

— Я не знаю, возможно ли это на самом деле, — нерешительно сказала Ванесса.

Гвидо был поражен ее неопытностью.

— Посмотри, эта комбинация тоже хорошо известна, — заметил он, порывшись в книге.

На этой иллюстрации один из мужчин вводил свой член в рот женщины. Ванесса с удовлетворением кивнула.

— А вот здесь мы видим логическую завершенность, — продолжал Гвидо, открыв новую страницу.

На этот раз героиней одновременно овладевали трое мужчин — через рот, влагалище и анальное отверстие.

Ванесса взяла книгу и, полистав страницы, показала итальянцу юную женщину с округлой грудью и выпуклым лобком, умело и пылко выдаивавшую внушительный фаллос, гордо торчащий из мускулистых чресел обнаженного атлета.

— Этим я занималась больше всего, — призналась она.

— Наверное, когда ты была еще маленькой девочкой?

— Не только тогда.

Гвидо почувствовал, что этот ответ пробудил его собственный инструмент, во время предыдущей беседы остававшийся равнодушным и холодным. Он задал новый вопрос:

— Ты хочешь сказать, что и сейчас даешь мужчинам входить в твои руки чаще, чем в любую другую часть тела?

— Да.

— А какие еще органы ты предпочитаешь?

— Рот.

— Больше, чем влагалище?

— По-моему, да. Сказать по правде, я не веду учета.

— А что ты скажешь о своем заде?

— Ты побывал там первым.

Гвидо недоверчиво посмотрел на нее, но интуиция подсказывала ему, что Вана говорит правду. «Наружность обманчива», — подумал он.

— Неужели мои ягодицы показались тебе такими опытными? — с не меньшим удивлением спросила Ванесса, догадавшись, о чем он думает.

— Они не кажутся новичками.

— Нельзя чересчур доверять своим ощущениям, — произнесла Ванесса. — «Оцени цвет, сладость, горечь…»

Гвидо узнал цитату.

— Демокрит. Ты очень начитанна. И у тебя хороший вкус.

Вана продолжала разглядывать римские гравюры. Скоро она расстегнула свой халатик до паха — как раз настолько, чтобы можно было просунуть руку внутрь.

Гвидо не сомневался, что может позволить себе такую же вольность. Он освободил своего петуха, с удовольствием ощутив ладонью его приятное тепло.

Вана раздвинула ноги, насколько позволял халатик, и всего за несколько движений пришла кульминация.

Гвидо хотел предложить ей попробовать на нем талант, которым Вана так гордилась. Но не успел он должным образом сформулировать свое предложение, как она встала и вышла в ванную.

Когда Вана вернулась, она несла что-то, чего Гвидо никак не мог разглядеть. Она снова улеглась на коврик и, взяв маленький кувшин со сливками, смазала один конец неопознанного предмета.

— Что это? — спросил Гвидо.

— «На самом деле в мире не существует ничего, кроме атомов и пустоты», — объяснила Ванесса афоризмом философа, которого ненавидел Платон.

— Но это чудо — явно не творение природы, — возразил он.

— Искусство было изобретено для заполнения пустоты, — заявила Ванесса.

— Я тебя не осуждаю, — успокоил Гвидо.

— А кто создатель этого искусственного фаллоса?

— Писец Нахим. Разве ты не узнаешь его руку? Теперь Гвидо действительно вспомнил изящно выгравированную на бутоне лотоса надпись. Вана показывала ее, когда Гвидо пришел к ней в первый раз. Именно этот лотос она сейчас вводила в себя, еще больше расстегнув халат. Лепестки из слоновой, кости, а потом и стебель скользнули внутрь. Закрыв глаза, Вана начала медленно двигать бедрами. Пятки ее прижались к углу камина. Скоро спина Ваны начала изгибаться. Изгибы становились все более выразительными. Несколько раз она напрягала мускулы своего лона и кричала в оргазме. Расставив, как крылья золотой бабочки, пальцы руки, которой она только что стимулировала клитор, Ванесса принялась легонько потирать соски через халат и еще раз достигла пика наслаждения.

Гвидо с силой схватил себя за член. Он хотел войти, но никак не мог этого сделать.

— Дай мне свой зад! — умолял он.

Вана покачала головой, кусая губы. Она энергично перемещала лотос за стебель то внутрь, то наружу. Ее ритмичные стоны становились все громче. Она рыдала, всхлипывала и кричала. Наконец, она намного грубее и глубже, чем прежде, погрузила в себя рукоятку из слоновой кости и вдруг застыла, молчаливая и неподвижная, словно мертвая.

Гвидо встал, Склонился над ней и расстегнул одну за другой бесчисленные пуговицы, поднимая край халата. Он хотел полюбоваться ею не спеша — округлостью грудей, нежной выпуклостью живота, точеными бедрами, крутыми очертаниями лона и упругой щелью, которая из-за вошедшего в нее древнего орудия оставалась приоткрытой. Он взялся за стебель и вытащил лотос так осторожно, словно вынимал копье из раны. Вана не вздрогнула и не произнесла ни звука. Гвидо заменил собой сделавший свое дело антиквариат. Его орудие было сейчас толще, чем бутон лотоса, длиннее и, кажется, даже тверже его.

Он протискивался все дальше, пока не коснулся шейки матки, наслаждаясь этим чувством и пытаясь проникнуть еще глубже. Когда это не удалось, он чуть отступил, чтобы использовать разгон и погрузиться с большей силой, используя чередование атак и отступлений, приближений и отходов, для которых, казалось, была впереди целая вечность. Он кричал от наслаждения при каждом толчке и при каждом движении обратно. Никогда еще фаллос Гвидо не был таким толстым, длинным и могучим. Ни в одной женщине он не чувствовал еще такой тугой упругости и нежности, ни в одной еще не было идеальной влажности и тепла, ни одна еще не была так гармонично настроена на экстаз, к которому стремился Гвидо. Он лежал на обнаженном, распластанном теле Ванессы, скользя между ее раскинутыми ногами. Чтобы проникнуть в нее еще глубже, Гвидо включил в дело весь таз. Он пронзал Вану не раздумывая, словно хотел раскрыть ее больше, чем когда-либо, вспороть ей живот. А почему он должен осторожничать? Она, кажется, ничего не замечает — бесчувственная и инертная, словно потеряла сознание.

Гвидо уже не знал, сколько времени это продолжалось…

— Самое лучшее совокупление, — повторял он про себя, — самое удивительное и прекрасное в моей жизни! Его губы встретились с губами Ванессы.

— Я люблю тебя! — пробормотал он. — Люблю тебя!

Губы Ваны тоже шевельнулись, но Гвидо не услышал, что она сказала.

Глава четвертая

ВЕЧНОСТЬ ОДИНОЧЕСТВА И СКОРОТЕЧНОСТЬ ЛЮБВИ

— Холеная остроконечная борода Незрина Адли, его благожелательная улыбка, приветливое выражение лица и костюм из «Сесиль Роу» внушали доверие. Глубокий серьезный голос соответствовал роскошной обстановке кабинета. Гвидо признался себе, что сам едва ли способен так же правильно говорить по-итальянски, как этот иностранец. За минуту до этого Адли обращался к своему секретарю, и Гвидо отметил, что этот дипломат так же силен и в английском. Он говорил, как выпускник Оксфорда, которым, без сомнения, и являлся.