Новый круг Лавкрафта - Майерс Гари - Страница 104

Мы горестно осмотрели неприглядные следы вторжения человека в дикую природу, а потом Энейбл обратил мое внимание на то, что, собственно, и привело нас сюда. На огромном, стоящем ближе всего к востоку валуне выцарапаны были четыре ряда странных фигур — чуждые человеческому взгляду иероглифы походили скорее на стилизованные фигуры животных, чем на буквы нездешнего алфавита. Эти вырубленные в камне силуэты, каждый шести или около того дюймов в высоту, оказались обведены какой-то красноватой краской. Они выстроились в горизонтальные ряды, каждый из которых содержал около дюжины подобных фигур, — ряды практически ровные, если учитывать шершавую поверхность камня. Энейбл заметил, что на их отрисовку понадобилось по меньшей мере две недели, и их высекали по три или четыре штуки за день. Новые рисунки нацарапаны были прямо поверх старых и стершихся, образуя таким образом некий скальный палимпсест. На других валунах новых идеограмм оказалось поменьше.

Дав мне достаточно времени рассмотреть эти потрясающие иероглифы, Энейбл отвел меня в лес на северо-западной стороне скалы. Природа ожила к этому часу: вот проскакал кролик, белки и бурундуки негодующе стрекотали на нас, бегая по ветвям, а над верхушками сосен я разглядел бесшумно скользящие, характерные, похожие на сигару силуэты печных иглохвостов. Так же плавно над нами пролетела зеленая цапля — не иначе, охотиться на окружающих скалу болотах. На поваленных стволах проросли колонии грибов, испускающих слабый и не так чтобы очень неприятный запах тления.

Мы шли уже где-то с четверть часа, и вдруг деревья поредели, и мы оказались на поляне. На ней тут и там живописными куртинами росли дикие цветы, и среди буйной растительности решительно не представлялось возможным заметить какие-либо следы прежнего человеческого присутствия. Однако Энейбл утверждал, что именно здесь пятьдесят лет назад поселились те самые сектанты.

Мы прошли через всю поляну и вошли в густой лес у реки. Там, под большой сосновой веткой, стоял шалаш, или, точнее говоря, индейская палатка-типи около пяти футов в высоту. Осторожно сунувшись внутрь, мы увидели настеленный брезент и одеяла, маленький комод, топор и другую необходимую туристу утварь. Перед входом в палатку чернело обложенное камнями кострище. А рядом лежали на траве долото, молот и обломок красного мела.

— Здрасьте, господа хорошие! — прозвучал за нашими спинами веселый гулкий голос. — Чо-то рановато вы решили прогуляться, не?

Мы оба крутанулись на пятках и увидели, что от ближайшего сосняка в пятнадцати ярдах справа от нас идет невысокий, но плотно сбитый пожилой человек — причем идет, улыбаясь во весь рот и красноречиво поправляя штаны. На нем болтались коричнево-зеленые лохмотья, глаза казались красными от недосыпа — а кроме глаз, ничего не было видно на этом лице, ибо оно заросло густой бородой, над губами кустились пышные усы, а волосы представляли собой сущее воронье гнездо. Он живо напомнил мне одного весьма грязного нищего, который бродил в окрестностях аркхэмского вокзала. Несмотря на потрепанную одежду, выглядел он вполне счастливым и здоровым, а в походке его не чувствовалось ничего от старческой ревматической скованности. Он подошел и остановился в нескольких шагах от нас. Если бы не веселый голос и приветливый вид, я бы испугался повстречаться с таким человеком в лесной глуши.

— Чего это вы здесь делаете, а? — поинтересовался он.

Энейбл ответил, что он тут беспрерывно и давно гуляет.

Решив, что лучшая защита — это нападение, мой друг сердито спросил, а что он делает в лесу. И есть ли у него разрешение разбивать здесь стоянку?

— Ээээ, дружище, а ведь я здесь не впервой, да… — покивал незнакомец и с улыбкой огляделся вокруг. — Красотища, а? Скоко лет прошло! Давненько я отсюда уехал — вы еще, небось, под стол пешком ходили, да… И ставил я здесь палатку и разбивал, ребятишки, стоянку еще в те времена, когда никакого такого разрешения ни от кого не требовали. Ну, мы-то точно ни о каком таком разрешении не спрашивали, да… Может, оттого и пришлось нам отсюда быстренько-то и убраться, да.

И он захихикал, словно бы над какой-то понятной только ему шуткой.

И тогда Энейбл спросил, не имеет ли он в виду общину Шейкеров, что когда-то здесь поселилась — и был ли он здесь, когда на всех обрушилась так называемая «казнь Господня».

— Ух ты, я смотрю, вы о нас слышали, ага! А то, знаете, народ-то местный не очень любит о таком болтать… В лучших домах Аркхэма про такое не заговаривают, это уж точно, хе-хе…

Энейбл сказал, что читал книгу Кларка — «Сатана и его деяния в нынешней Новой Англии», и упрямо задал тот же вопрос.

— Я гляжу, мальчики, вы прочитали книжонку, что этот скупой педантишко про нас накропал, да… Ну что ж, раз вы спросили — отвечу. Да, я там был. Но прежде чем в рассказы пускаться, позвольте и мне спросить: а вы-то кто будете? Вот ты, парнишка, стоишь и молчишь, ты кто будешь?

Мой товарищ представился как Говард Вентворт Энейбл из Аркхэма, Массачусетс, а меня — как своего товарища по учебе в Мискатоникском университете Филипса Винзора. Интересно, в глазах незнакомца и впрямь скакнула искра, и вправду ли он бросил короткий взгляд в небо при упоминании имени Энейблов, или мне показалось?..

— Очень даже приятно познакомиться, мистер Энейбл, мистер Винзор, — покивал он с насмешливой церемонностью.

Он стал заметно разговорчивей и не замедлил отрекомендоваться сам:

— Харпер меня зовут. Джей Харпер.

Я про себя весьма порадовался, что остался стоять в стороне и мне не выпала сомнительная честь пожимать грязную лапищу лесного бродяги.

— Что ж, мальчики, скажу прямо — был я в той секте, был, да. Я тогда совсем мальцом был, навроде вас сейчас. В семьдесят шестом все было, как щас помню. Старики-то мои — они родом с того конца долины, да, хорошая семья, приличная, между прочим. Батяня мой, между прочим, юристом был, и хорошим юристом — ну, в свободное от прочих хлопот-то время, и отправил он меня аж в Йель. Учиться, значит. Но мы с Йелем малешко не сошлись во взглядах, и пришлось мне тот Йель покинуть, да.

А мне тогда в голову вступило побродяжничать, мир, значит, посмотреть, и вот, значит, пришел я в Аркхэм, потому как поговаривали, что на здешних мельницах надобны крепкие, здоровые парни навроде меня. Но я, видать, поздно объявился, не нашел работы, а пока искал, прибился к этой лесной общине в холмах. Они сказали — давай, живи с нами. Я-то, конечно, завзятым церковником никогда не был, но в лесу жить — не в городе, всяко дешевле выходит. Ну а потом я все ж таки на мельницу устроился и при ней и жил. Но приходил сюда частенько, это точно — уж больно мне нравилось, чем все эти парни занимаются. Здорово тогда было, весело, да… А тот святоша самодовольный, Тим Кларк этот, взял и полез, куда не просили, а если не полез… — тут Харпер аж покраснел от злости. — Уступ Дьявола, ишь ты! Да что он там понимает, со своей Библией! Кларк, конечно, мыслил исключительно христианскими категориями.[15] Ну а мы — своими.

И Харпер тоскливо улыбнулся, грустно добавив:

— Ну, раз вы, мальчики, «трактат» этот его поганый читали, то, чем все кончилось, тоже знаете. Бедный Хартнетт, его-то за что, он же ж мухи не обидел… А мне повезло — сбежал, прям из пламени спасся, да. Ну и вернулся обратно в Данвич, где с тех пор и работал в лесничестве Уотли. И в Аркхэм с тех пор не приходил и не возвращался, да.

И Харпер замолк, обратив взгляд на долото с молотом, лежавшие на траве в ожидании. Энейбл тогда спросил, зачем же он вернулся. И зачем высекает новые рисунки. И что эти рисунки вообще значат.

— Ты, сынок, слышь, вопросов-то лишних не задавай. А то ишь затараторил — и то ему скажи, и это расскажи. Может, меня ностальгия замучила, и я предаюсь ей в свободное от других занятий время, потакая собственным воспоминаниям и отдаваясь праздности. Я готовлю место для проведения ритуала — прямо как раньше. А рисунки — что рисунки, я по старой памяти их вырезаю. Вреда от них никакого — мы ж никого не трогали, держались особняком. А что до значения их, то я вам про это в другой раз расскажу…