Загадки остались - Мариковский Павел Иустинович - Страница 22

Вот и гусеницам-бабочкам (Orgyia dubia) инстинкт расселения повелел отправиться в путь, возможно потому, что не стало хватать еды, слишком тесно, возникла угроза опустошительного заразного заболевания, обычно возникающего при массовом размножении и частом соприкосновении друг с другом. Впрочем, у этой бабочки переселение гусениц — дело обыденное. Как же расселяться, занимать новые места, если самки безноги, бескрылы и безглазы и сидят на том месте где окуклились. На континенте такое поведение правильно и необходимо, но здесь на небольшом острове, окруженном со всех сторон водой? Полезно ли здесь переселение? Хотя может ли какое-либо правило поведения быть универсальным и полезным для процветания вида или даже для его спасения и одновременно не таить в себе вреда? Безусловное совершенство невозможно.

Встреча с гусеницами задержала мой поход по острову. Но я рад, день удачный, и я продолжаю наблюдения. Сейчас дует прохладный ветер, не жарко, и песок не нагрет. Иначе нелегко пришлось бы гусеницам на горячем берегу. Наблюдая гусениц, я еще раз убеждаюсь в том, как изменчиво поведение организмов. Никогда и ни у какого организма, в том числе у самого простого, не бывает строгого стандарта в поведении даже в одинаковой обстановке. Психическая жизнь — наиболее сложное и многообразное проявление живой материи. Приспособляемость к окружающей среде, прежде всего, обеспечивается изменчивостью поведения, за которой уже следуют изменения и в строении тела. Вот и здесь тупой и бездушный автоматизм расселения гусениц оказался не одинаковым. Я вижу, как часть гусениц повернула назад, как бы убедившись в бесполезности и небезопасности пути по острову. Некоторые гусеницы, испытав удар набежавшей волны, резко заворачивают к сухому берегу, уходя от опасности, тогда как другие настойчиво отдаются во власть волн. И, наконец, у некоторых гусениц-путешественниц будто угасает инстинкт смены мест, и они начинают искать укрытия после долгого похода. Кое-кто из них забирается на случайно оказавшиеся на пути былинки, другие прячутся в тень под рухлядь, вынесенную прибоем на берег, хотя еще не жарко, но немало и тех, кто продолжает путь по песку.

Золотой пляж кончается. Далее идут скалистые обрывы. Здесь нет береговой полосы растений, нет и обезумевших гусениц.

Теперь мне остается пересечь остров в обратном направлении. Товарищ, оставшийся в лодке, наверное, меня заждался. Но, прежде чем я добрался до нашего суденышка, меня ожидал еще один маленький сюрприз. Неожиданно из-за холма выскакивают три сайгака и, как всегда, опустив горбоносые головы, уносятся за горизонт, поднимая ударами копыт облака пыли. Забрели сюда во время зимних кочевок и остались!

На следующий день наша лодка вновь мчится наперерез волнам, дует прохладный ветер, и брызги обдают лицо и одежду. Мы пристаем у скалистого обрыва, сверкающего белыми камнями. С него снимается большой орлан-белохвост, за ним с криком мчится крачка. Орлан питается рыбой и вряд ли покушался на птенцов чаек. Поведение крачки выдает антипатию этих птиц вообще к хищникам. Едем дальше. Скалы кончаются, и передо мной знакомый золотой песчаный пляж. С него снимается стая диких гусей. В воздухе проносятся с мелодичными криками чернобрюхие рябки, на большом камне сидит и, как всегда, галантно раскланивается каменка-плясунья.

Что же стало с гусеницами-путешественницами? Мы пристаем к песчаному берегу. Паломничество в неведомые края закончилось. Нет более легиона гусениц, перекатываемых ветром по песку, нет и погибших у полосы прибоя. Но кое-где видны еще скопления неудачниц в тени: возле камешков и мусора, выброшенного волнами на берег. Сюда они спрятались на самое жаркое время дня и, видимо, как только похолодает, расползутся в разные стороны. Инстинкт расселения угас.

Вот и южная оконечность острова. Впереди пролив, и вдали на темной полоске берега едва различимыми точками видны наши желтые палатки и машина.

Слева от дороги, идущей вдоль озера Балхаш, показались обширные солончаки. Увидев их, я остановил машину, выключил мотор, поднял капот. Пусть остывает мотор, да и надо взглянуть на пустыню, может быть, найдется что-либо интересное.

Большое белое, сверкающее солью пятно солончака протянулось на несколько километров. Кое-где у его краев синеют мелкие озерца, отороченные солянками — низеньким ярко-красным растением. Сейчас в разгар жаркого лета оно высыхает.

Лавируя между кряжистыми и приземистыми кустиками, осторожно приближаюсь к озерцу среди солончака. Меня сопровождает любопытная каменка-плясунья. Она садится на кустик тамариска и, раскачиваясь на его тоненьких веточках, вглядывается черными глазами в незнакомого посетителя этого глухого места. Осмелев, она повисает в воздухе почти над моей головой, трепеща крыльями.

На вязкой почве солончака отпечатались когтистые лапы барсука. Здесь он охотился на медведок. Их извилистые ходы-тоннели, приподнявшие валиком чуть подсохшую корочку земли, пересекают во всех направлениях солончаки.

Неожиданно раздаются зычные птичьи крики: то переговариваются между собою утки-атайки. К ним присоединяются короткие, будто негодующие возгласы уток-пеганок. Завидев меня, они снимаются с воды, облетают вокруг на почтительном расстоянии и уносятся в пустыню.

Небольшое соленое озерцо близко. От него доносятся тревожные крики ходулочников. И вот надо мной уже носятся эти беспокойные кулички, оглашая воздух многоголосым хором.

На солончаках немало высоких холмиков, наделанных муравьями-бегунками. Они переселились сюда недавно с бугров, как только весенние воды освободили эту бессточную впадину.

Вот и озерцо. Вокруг него носится утка-пеганка, то ли ради любопытства, то ли беспокоится. Возможно, где-то недалеко находится ее потомство. Ходулочники отстали, разлетелись во все стороны. Иногда одна птица прилетит, покричит и улетит. С воды молча снимается стайка куличков-плавунчиков и уносится вдаль. На воде у самого берега хорошо видна издали темная полоса из мушек-береговушек. Иногда они, испугавшись меня, поднимаются роем, и тогда раздается жужжание множества крыльев.

Птицы меня отвлекли, загляделся на них. Как полагается энтомологу, не следовало отрывать глаз с земли. На ней творится что-то необыкновенное. Масса маленьких, не более полусантиметра, светло-желтых насекомых мчится от мокрого бережка в сухую солончаковую пустыню. Мчится без остановки и промедления, с одинаковой скоростью, как заведенный механизм.

От неожиданности я опешил. Сперва мне показалось, что вижу переселение неведомых желтых муравьев. Но странные легионеры оказались везде. По таинственному сигналу они выбрались с мокрого бережка и понеслись широким фронтом, дружно и одновременно, вдаль от родного озерка с синей горько-соленой водой, очевидно, решив переселиться в другое место, которому не грозит высыхание. С каждой минутой их все больше и больше, живой поток растет и ширится. Несколько десятков торопливых созданий, оказавшись в эксгаустере, все также быстро-быстро семеня ногами, бегут по стеклянной стенке, скользят и скатываются обратно. Они так поглощены бегом, что, оказавшись на походной лопатке и домчавшись до ее края, не задерживаются ни на мгновение перед неожиданной пропастью и без раздумий, сохраняя все тот же темп движения, срываются и падают на землю. Ими управляет жестокий закон: никакой задержки, никаких мимолетных остановок, двигаться вперед и только вперед!

Всматриваюсь в незнакомцев. У них продолговатое, сильно суживающееся сзади тело с двумя длинными хвостовыми нитями, тоненькие, распростертые в стороны слабенькие ножки. Голова спереди с большим, направленным вперед отростком, к которому снизу примыкают две острые и загнутые, как серп, челюсти. Сверху на голове мерцают черные точечки глаз. Я узнал в них личинок веснянок.

Личинки некоторых видов веснянок обитают в мокрых илистых берегах водоемов и так сильно их истачивают, что вызывают разрушение береговой линии. Подобных личинок я встречал на берегу горько-соленого озера Кызылкуль недалеко от хребта Каратау. Там земля была изрешечена этими насекомыми. В почве они охотятся за всякой мелочью. Но тогда все они сидели по своим местам. А здесь будто произошло помешательство: внезапно вся многочисленная братия, бросив родной бережок, в исступлении обратилась в бегство.