Шел ребятам в ту пору… - Харченко Людмила Ивановна - Страница 13

Петя подхватил Раю под руку и направился через дорогу на Казачью улицу. Наклеили листовку на угловом двухэтажном здании, на глухой стене нижнего рынка, на следующем угловом здании и чуть не бегом пустились домой. И вдруг остолбенели от испуга: навстречу им шли два солдата и громко разговаривали, Рая не растерялась, тоненьким, дрожащим голоском пожелала им на немецком языке доброй ночи.

— Гутен нахт! — удивленно и протяжно ответил немец. Потом повелительно сказал: — Шнель! Шнель! Дойче зольдат пух! Пух! Стреляйт! — заключил он по-русски.

— Ком, Петер, — заторопилась Рая, помахала солдатам рукой и еще раз пожелала доброй ночи.

У самого дома их на секунду ослепила фарами легковая машина. Свет мгновенно погас, но их заметили. Рая схватила Петю за руку, потянула за высокий кирпичный забор. Не успели они открыть дверь, как услышали выстрелы. Они стояли в темной квартире Раи ни живы ни мертвы.

— Фу, проклятые! Страху мы с тобой сколько натерпелись! По своей земле не имеем права ходить!

Рая зажгла керосиновую лампу.

— Райка, а из тебя артистка вышла бы во! — и Петя поднял большой палец. — Сыграла ты здорово.

— Если бы я не играла перед фашистами, мы с тобой сыграли бы в ящик. Ясно, Пе-е-е-тер! — У нее, видимо, уже прошел испуг, она захохотала. — Петечка, я все-таки иногда буду называть тебя Петер. По необходимости, конечно. Хорошо?

— Ладно, хоть горшком, лишь бы польза была, — великодушно разрешил Слезавин. — Ну, я пойду, а то мать заругает.

— Подожди еще минут десять. Перелезешь через забор.

Шепот Пети:

— Ее надо почистить.

— Обязательно, а то заржавеет и не убьем ни одного фрица, — говорит в Петино ухо Вася.

Бережно Петя и Вася сняли тряпки, которыми была обмотана винтовка. Ребята нашли ее при отступлении наших.

— А теперь иди на пост, Вася. Смотри в оба. Сейчас ты часовой.

Крадучись, Вася подошел к двери сарая, проверил, крепок ли железный крюк, и снова вернулся к Пете. В сарае стоял полумрак. Дневной свет проникал сквозь продольные дверные щели. Под крышей шарил ветер. Вася присел на корточки и язвительно зашептал:

— Почистим винтовочку, запеленаем, спрячем и пусть лежит без употребления до прихода наших.

— Зачем такое уныние? Придет время, нажмем курок…

— Сомневаюсь, Петя. Наше дело листовки. Беззвучно и почти безопасно.

— Зря ты так. Вспомни, как на витрине у редакции ты с силой надавил на стекло, когда наклеивал листовку на рожу Гитлера, и как затрещало. Выходит, не беззвучно. И не безопасно, когда нас с Райкой чуть не захватили солдаты. А потом… люди читают наши листовки и понимают, что в городе действует подпольная организация.

— Но мы-то знаем, что нас всего трое, — опять возразил Вася.

— Ну, что ж, трое — это организация. А знаешь, что я еще придумал, Вася? Давай будем и разведчиками.

— Это зачем? И кому мы будем отдавать разведданные?

— Вот слушай. Мы разузнаем, на каких улицах расквартированы фрицевские части, сколько в них солдат, хотя приблизительно, где у них склады, где оружие, танки…

Вася прищурил глаза и весело сказал:

— Петька, ох ты и фантазер! Ведь ни у тебя, ни у меня нет такого человека, которому бы мы передавали эти наши сведения. Ты просто хочешь играть в войну, как пятиклассник.

— Нет, значит, найдем! — не сдавался Слезавин.

— Ты просто чудак, Петька. Ты думаешь, этот человек на дороге валяется?

— Скажи честно, выбрали вы меня командиром?

— Ну, выбрали!

— Без «ну» выбрали. Вот я и приказываю тебе действовать как разведчику в верхней части города, а я беру на себя нижнюю. А насчет передач разведданных не твоя забота.

— Есть действовать в верхней части города! — улыбнулся Вася.

Петя уже собирал вычищенные и смазанные части винтовки.

— Спрячь этот пузырек с маслом в кирпичи иди ко мне.

Когда Вася снова сел перед Петей, тот сказал:

— Ты знаешь, куда мы вчера с Раей пробрались?

— Куда?

— В кинотеатр «Октябрь». Почему-то с двери сняли бумажки с предупреждением: «Только для немецких офицеров и солдат». Продавали билеты на «Девушку моей мечты». Раечка разжалобила контролершу, ну и прошли мы в фойе. — Петя щелкнул затвором. Приказал Васе держать винтовку, а сам стал укутывать ее тряпками, продолжая рассказывать. — Что там было! Мы сперва ни глазам, ни ушам не поверили. Какой-то продажный тип в черном костюме пел на мотив «Крутится, вертится шар голубой» такие стихи против Советской власти, что и язык не поворачивается их пересказать.

— Это и все? — разочарованно протянул Вася.

— Нет, не все. Мы дождались, когда народ повалил в зрительный зал на второй этаж. Спрятались, когда погас свет, наклеили листовки на спинки стульев, на стены.

— Чудаки вы! — осудил друзей Вася. — Эти листовки могут попасть только к самим фашистам.

— Ну, и пусть, — рассердился Петя.

— Петя, а тебе не страшно, что наш сосед Онищенко стал полицаем? Он же может узнать что-нибудь о нас и выдать в руки гестапо.

— Да ну, они, эти продажные, осторожные очень — и своих, и врагов боятся. И потом, почему он должен что-то о нас узнать? Что мы безголовые, что ли?

— Тридцать девять!

— Барабанные палочки!

— Сорок пять!

— Уточки! — выкрикивал Вася, вытаскивая из серого льняного мешочка бочоночки лото.

Эту игру Рая и ее друзья затеяли для того, чтобы дать возможность встретиться сестре полицая, бывшей фронтовичке Тане Онищенко с Володей Махновым. Таня была ранена на фронте, после госпиталя приехала на побывку домой, и здесь ее застала оккупация. А ее друг Володя Махнов совершенно неожиданно в октябре появился в родном Ставрополе.

Рая успевала смотреть на карты и на друзей школьных лет — Таню и Володю. Таня рассказала Володе о себе и расспрашивала его: где он был, откуда прибыл? Володя отделывался шутками, а иногда неожиданно задавал вопросы: как она уживается со своим братцем — предателем? Не отдаст ли он ее в руки гестапо?

— Все может быть, — отвечала Таня, бледнея.

На продолговатом лице Володи выделялись большие, проникающие в душу, глаза. Он был скромен, немногословен даже, пожалуй, осторожен в общении с людьми. Вот только с Петей был более общителен. Да и Петя сразу потянулся к новому другу. Особенно после одного случая.

Однажды Петя встретился с Володей на бульваре, около нижней аптеки. Они присели на длинную зеленую скамью. Осенний листопад прошел, сквозь голые ветви деревьев скупо светило октябрьское солнце. Володя держал перед глазами фашистскую газетенку.

— Что тут врут? — спросил Петя, склоняясь к плечу Махнова, чтобы прочесть фашистские новости.

— Пишут, что взяли Москву, — спокойно ответил Махнов и скосил глаза в сторону Пети, наблюдая, какое впечатление произвели его слова.

— Врут! — вскипел Петя.

— Т-с-с! — предупредил Володя, заметив идущих по бульвару солдат.

В ожидании, пока они пройдут, уткнулись в газету.

— Москвы им не видать как своих ушей, — внушительно зашептал Петя, едва отошли фашисты. — Они думают, найдутся дурачки, что поверят им. Как бы не так! — И вдруг, недоверчиво посмотрев на Махнова, спросил:

— Скажи, а почему ты так спокойно говоришь об этом? Ты что, друг Онищенко?

— Да, я друг Тани Онищенко, — Махнов сделал ударение на слове «Таня».

— Я спрашиваю, друг полицая Онищенко? Что-то ты у них все время околачиваешься?

— Для безопасности, — как бы мимоходом бросил Володя. — Странный ты человек, Петя! Ты думаешь, что только тебе одному не нравится жить под немецким сапогом, голодать, сидеть в холодной квартире, не учиться, не работать? Скажи, ты комсомолец? — неожиданно спросил Махнов.

Слезавин отрицательно качнул головой:

— Из пионеров вышел, а в комсомол не вступил.

— А я, да будет тебе известно, — Володя понизил голос, — комсомолец.

— Ну тогда скажи, честно только, ты не знаешь коммуниста, который был бы связан с партизанами?