Строговы - Марков Георгий Мокеевич - Страница 28

Демьян Штычков разорил семью бывшего запевалы его роты, Антона Топилкина. И все-таки виноватым остался опять Антон. Именно он, а не Демьян Штычков, покинул родное гнездо и ушел одиноко бродить по белому свету.

Сколько же людей работает на таких вот Кузьминых, штычковых, юткиных? И почему люди терпят эту несправедливость?

Дед Фишка не замечал задумчивости племянника.

– Теперь, Матюша, мы с тобой опять одни на Юксе. Все как раньше, до службы, – говорил он, испытывая радость от одного сознания, что они с Матвеем снова идут по тайге, как ее безраздельные хозяева.

Матвей понимал старика и радовался вместе с ним. Однако внутренне он не был уверен, что все останется, как прежде. Любовь к тайге и охоте жила в его душе с той же силой, что и шесть лет назад, но наряду с этой страстью в нем появилось и другое: тяга к людям.

Как только выведрилось, Матвей заторопился домой.

Из тайги охотники возвращались довольные, с тяжелой поклажей на плечах. В мешках лежали вспоротые (чтобы не протухли) глухари и рябчики.

По пути на пасеку завернули в Балагачеву. Заходить сюда они не собирались, деревня стояла в пяти верстах от тропы. Но ясный день кончился, а к вечеру небо опять заволокло тучами, и ночь начиналась дождем. Где-то за Юксой на темном небосклоне вспыхивали яркие молнии и погромыхивал гром.

Кинтельян Прохоров и его жена Акулина встретили охотников приветливо.

– Постарел ты, Захарыч, – ощупывая плечи Матвея, говорил хозяин, – усы, бородку отпустил, да и сам раздался.

– Да, а был-то какой! – сочувствующе поддакнула Акулина. – Орел! Мы с мужиком все, бывало, любовались.

– Бегут года. И рад бы остановить их, да не выходит, – с грустной усмешкой сказал Матвей.

Кинтельян стал жаловаться на судьбу.

– Живем – коптим небо, – заговорил он, – что летом заработаешь, то зимой съешь. А нынче совсем не знаю, как жить будем. Сена мало заготовили, а хлеб из-за дождей, почитай, весь на корню погнил.

– Да ведь у вас, кажись, насчет лугов тут раздолье, – не понял Матвей.

– Лугов-то много, да не достаются они нашему брату. Все хорошие места Сергуха Волков захватил. Луга делили по скоту. А у него, почитай, одних коров десятка два голов будет. Что ж, первый житель в деревне, все под его рукой ходят. Нам с Ариной Добровой достались две делянки в низинах, где одна осока растет.

– Как Арине-то живется? – спросил дед Фишка.

Арина была вдовой Изосима Доброва, утонувшего на Юксе вместе с Прибыткиным и Меншиковым.

Акулина покачала головой.

– Плохо живется Арине. Бьется баба как рыба об лед.

– А все Степан Зимовской насмутьянил: бегал по деревне да всем золотые горы сулил, – со злобой сказал Кинтельян.

– И он, Кинтельян Прохорыч, пострадал. Видел сам – от заимки одни угли остались, – заметил Матвей.

– Что верно, то верно, – согласился Кинтельян. – А все ж таки живет Зимовской не по-нашему. Нынче по весне лавку в Сергеве открыл, капитал думает сколотить, а потом на Юксе собирается золото искать. Мужики сказывали, опять артель сбивает.

Матвей изумленно взглянул на деда Фишку. Тот был так поражен этой новостью, что слушал, не сводя глаз с Кинтельяна.

– Вот жена намедни была в Сергеве. Степан-то Иваныч, говорит, за прилавком в белом фартуке, что твой купец в городе…

– Этот маху не даст, нет! Добром дело не пойдет – обманывать станет, – вставила Акулина.

Дед Фишка недовольно сопел трубкой, дергал себя за длинные брови.

– А лавка-то, Акулина, богатая?

– Какая, к лешему, богатая! Полок много, да пока пустые больше, – ответила Акулина и, помолчав немного, добавила: – А может, не выкладывает все товары. Он ведь, Зимовской-то, хитрый, не любит свое добро на людях показывать.

Пока разговаривали, вскипел самовар. Акулина быстро собрала на стол и пригласила гостей ужинать.

Ночь охотники провели беспокойно. Тучи прошли стороной, и вместо грозы и ливня, которых они ждали, брызгал редкий, ленивый дождик.

Матвей несколько раз выходил на крыльцо. Попыхивая самокруткой, он смотрел на мутное небо и думал о Юксинской тайге.

Вспомнился Беляев.

Зимой, незадолго до его отъезда, Матвей рассказал ему о тревожных выстрелах в тайге, о самоубийце, найденном охотниками, о следователе Прибыткине и о поисках золота в песчаных берегах Юксы.

Матвей предложил Беляеву приехать весной и отправиться вместе с ним и дедом Фишкой в тайгу на поиски золота.

Беляев глухо рассмеялся и проговорил шутливо:

– Мне, Матвей Захарыч, золота много не надо. С полфунта бы. Послал бы жене с дочурками, им на хлеб на соль пригодится, пока я по белому свету странствую. – Почмокав губами о подаренный ему дедом Фишкой мундштук, сделанный из корня березы, Беляев серьезно продолжал: – Земля наша русская богата, Захарыч. И у нас на Урале, и у вас в Сибири много еще добра лежит нетронутым. Верю, что у вас на Юксе есть золото. Да, может, и не только золото. На этих просторах можно найти все, что захочешь: и каменный уголь, и железную руду, и нефть. Но можем ли мы заниматься этим сейчас? Сам посуди: ну, пойдем мы с тобой на Юксу, – какой из этого толк будет? Трудно двоим-троим без специальных знаний найти золото, а еще труднее взять его. Насмотрелся я на Урале, как там живут старатели. Нищета. Случайные и редкие заработки. Ну, пусть даже мы найдем малую толику золота, поправим немного свою жизнь. А дальше что? Ведь если ставить это дело по-промышленному – огромные капиталы нужны, Вот и выходит, что найдем мы с тобой золото, а воспользуется нашей находкой какой-нибудь богатый промышленник, вроде Кузьмина, да нам же на шею ярмо и повесит. Нет, уж лучше я о другом буду думать. Ты мне как-то говорил, что у тебя сердце кровью обливается, как о китайцах вспомнишь. То же самое и у меня. Ведь наши рабочие и крестьяне, Захарыч, не лучше китайцев живут. Теперь и посуди, стоит ли мне от своего дела отрываться. Надо жизнь эту постылую расшатывать, – вот о чем я думаю.

Вспоминая теперь этот разговор, Матвей видел, как глубоко прав был Беляев.

Что они вдвоем с дедом Фишкой могли сделать на этих просторах?

Зимовской отлично понимал это и начинал по-другому. Торговля принесет ему деньги и силу. И тогда народ за кусок хлеба будет без конца ворочать ему землю, а он – набивать карманы золотом. Получится так, как говорил Беляев: один будет богатеть, а сотни и тысячи – гнуть спину и жить в нищете. Юксинская тайга станет вотчиной Зимовского.

Никогда еще Матвей не переживал такого смятения. Может быть, только в эту ночь он первый раз в жизни до конца понял, как дорога для него Юкса и как ненавистен ему Зимовской.

– Народу – не жалко, а вот Зимовскому… – прошептал Матвей и решительно, вслух, произнес: – Не отдам!

– Ты о чем, Матюша? – спросил из темноты дед Фишка.

Давно уже, незамеченный, стоял он возле Матвея. Старику тоже не спалось. Неладно складывалась жизнь на старости лет. Сначала Прибыткин, теперь вот Зимовской…

– Пойдем, дядя, спать. Рассвет скоро, – помедлив с ответом и не удивляясь тому, что старик здесь, проговорил Матвей.

Утром, когда охотники вышли из Балагачевой, Матвей сказал:

– Плохи наши дела, дядя. Видишь, что Зимовской замышляет?

– Бог не допустит этого, Матюша.

Матвей промолчал. В бога он не особенно верил. Но у деда Фишки бог был фартовый и кое-когда помогал старику.

3

На пасеке Матвея ждал Влас, приехавший из города с важной вестью. Матвей увидел его с косогора. Влас сидел подле амбара, и бритая голова его блестела на солнце. Тревожное чувство поднялось в Матвее, когда он подошел к брату.

Влас шагнул навстречу, улыбнулся и заговорил скрипучим голосом:

– Третий день тебя жду. Надо вот так! – Он провел пальцем по кадыку.

– Пошли в дом, – проговорил Матвей, на ходу сбрасывая с плеч мешок с глухарями.

Захар, Агафья и Артемка засуетились возле охотников, оценивая добычу.

Анны дома не было: в день приезда Власа она с Максимкой уехала в Волчьи Норы.