Великий план - Марко Джон - Страница 7

Отъехав на безопасное расстояние от города, Форто подозвал к себе полковника Кая. Его заместитель подъехал рысью. Форто обратился к нему шепотом, так что полковнику пришлось приблизиться вплотную к генералу.

— Кай, пора. Уводи людей от города. Но оставь таран. Пусть он стоит у ворот, чтобы их перекрыть.

— Таран? — Полковник Кай оглянулся через плечо на гигантское орудие, которое все еще перекрывало большую часть проема гигантских ворот. Пехотинцы и конники протискивались по обе его стороны. — Мы оставим его здесь?

— Мы оставим его именно здесь. Собери офицеров. Пусть они едут к кислотометам и дают команду готовиться.

Казалось, полковник Кай потрясен услышанным.

— Генерал…

— Это — Божья воля, полковник. Там так и разит злом. Город нужно очистить.

— Генерал, вы обещали Локкену пощадить их. Его семья…

— На его семье лежит такое же пятно, как и на нем, — твердо заявил Форто. — Как и на всем Готе. Мы здесь для того, чтобы искоренить Ренессанс, задушить его, как пожар. Я не оставлю дело на половине.

Лицо Кая напряглось.

— Сэр, я могу говорить прямо?

— Ты всегда это делаешь, — огрызнулся Форто.

— Сэр, это резня. Это — убийство.

— Убийство? — вспылил Форто. — Кто говорит об убийстве? Это — спасение, полковник, не заблуждайся! Черный Ренессанс — это опухоль. Если бы у тебя была болезнь плоти, разве ты не вырезал бы ее? Именно это мы здесь и делаем. Мы спасаем Нар. Перестань закрывать глаза, Кай. Хоть раз сам осознай правду!

Скрытая угроза генерала заставила Кая замолчать, и он молча отвел взгляд в сторону холмов, окружающих город, где ожидали приказов смертоносные кислотометы.

— Подожди, пока мы отойдем на безопасное расстояние, — сказал Форто, — а потом пускай сигнальную ракету.

Кай мрачно кивнул и отъехал, но Форто окликнул его:

— Кай!

Полковник повернулся к Форту:

— Да, генерал?

— Выполнять волю Небес нелегко, Кай. Ни мне, ни кому бы то ни было. Молись, чтобы тебе были дарованы силы, и Он даст их тебе.

— Да, генерал, — бесцветным голосом отозвался Кай. И поспешно уехал.

Только что овдовевшая герцогиня Гота Карина стояла на вершине крепостной башни, глядя, как тело мужа раскачивается на ветру. Туго затянутая вокруг шеи веревка придала его лицу странный лиловый цвет, сделав почти неузнаваемым даже для женщины, родившей ему троих детей. На башне было холодно. Снег почти прекратился. Лариус вытащил кинжал и начал перерезать веревку, чтобы снять тело своего господина. Добрый Лариус — единственный человек, с которым Карина смогла сделать это необходимое, но столь мрачное дело. Внизу безутешно плакали ее дочери. Ее единственный сын, наверное, погиб — лежит залитый кровью среди убитых на городской стене. Карина дрожала всем телом. Ей удалось справиться со слезами, но она попала в какой-то туман, поглотивший все вокруг. Ей было двадцать девять, и она совершенно не предполагала, что сможет любить этого мужчину, который был настолько старше ее. Но теперь, когда его не стало, она не могла представить себе жизни без него.

Окружавшая город армия Форто отступала, как и было обещано: этот факт поразил Карину. Она не ожидала, что мясник сдержит слово. Когда утренний свет залил долину, они увидела, как они удаляются от города. Им оказалось достаточно убить ее мужа. Герцогиня подавила рыдание и пошла к флагштоку, чтобы помочь Лариусу спустить Локкена вниз. Его тело уже остыло. Карина обхватила его руками и опустила на крышу, с проклятиями пытаясь развязать петлю.

— О боже! — простонала она. — Мой муж…

Глаза Локкена были широко открыты. Они невидяще смотрели на нее. Лариус накрыл их ладонью и опустил герцогу веки. Старый вояка встал на колени, поцеловал своего господина в лоб и попятился назад, чтобы не мешать горю госпожи. Карина прижала голову Локкена к груди и стала его укачивать. Она пыталась понять, стала ли она теперь повелительницей Гота. Вернется ли Форто, чтобы продолжить свое мщение? Карина погладила мужа по голове, убирая пряди волос с безжизненного искаженного лица. Лариус подошел к краю башни и посмотрел на город. Мокрый снег лежал до горизонта, но во многих местах его съели огонь и дым. Далеко внизу Карина слышала вопли своих людей: беспомощный, недоуменный плач детей и их матерей. По улицам сновали солдаты, стараясь задушить пламя с помощью одеял и песка. Карина закрыла глаза и прошептала молитву — не новому Богу Нара, а прежнему, когда Бог был добрым. Пока Аркус не умер, она любила церковь. Она даже совершила паломничество в Черный город, чтобы увидеть огромный Собор Мучеников и послушать проповедь Эррита. Но в руинах старой империи что-то роковым образом нарушилось.

Какой— то звук, раздавшийся вдалеке, прервал молитву Карины. На холмах слышались странные глухие удары. Карина вытянула шею, стараясь увидеть, что происходит. Эти звуки внезапно окружили ее со всех сторон. Испугавшись, она положила Локкена и поспешно подошла к Лариусу. Советник смотрел вдаль.

— Лариус, что это? Что это за звук?

— Не знаю, миледи. Огнеметы?

— Огнеметы? О нет, не может быть!

— Я не вижу вспышек, — согласился Лариус. — Но звук…

Что— то просвистело у них над головой. Лариус схватил свою госпожу и заставил ее лечь. Карина пронзительно закричала. Еще один снаряд с шипеньем ударился в стену башни. Раздался звук, похожий на шипенье мощной струи пара. Далекие звуки с холмов участились. Карина высвободилась из рук Лариуса и подбежала к каменному парапету.

— Что это? — закричала она, закрывая уши руками, чтобы не слышать этого звука. — Лариус, что…

Весь Гот начал наполняться дымом: зеленые клубы поползли по улицам. Странная бомбардировка заставила всех горожан поднять головы к небу. Когда неумолимый туман стал окружать людей, они начали кричать, выцарапывая себе глаза. Ветер разносил сладковатый запах чего-то гадкого. Карина понюхала воздух — и запоздало поняла, что вдыхает яд. Огонь заполз ей в ноздри, сжигая слизистую оболочку. Горло у нее сжало спазмом, глаза наполнились слезами. Она отшатнулась от парапета, налетев спиной на Лариуса, и отчаянно попыталась ухватиться за него. Глаза старика были налиты кровью. Ужасаясь, не имея возможности ни дышать, ни кричать, герцогиня Карина посмотрела на свое запятнанное платье и поняла, что слезы у нее окрашены в алый цвет.

2

Золотой граф

Его звали Помрачающий Рассудок.

Это имя ему дал его прежний господин, Аркус, император Нара, — и Саврос носил его с гордостью и называл себя так сам даже в присутствии благородных имперских дам. Он обращался со своими инструментами так, как художник с кистью: бережно, умело и талантливо. Некоторые говорили, что он безумен, но все соглашались на том, что в его деле ему нет равных, что он — один из редких умельцев Нара. Солдаты завидовали тому, как он владеет ножом, женщины падали в обморок, когда он рассказывал свои мрачные истории. Он понял свое истинное призвание еще в детстве.

Симон наблюдал за работой Помрачающего Рассудок, ужасаясь любви палача к своему делу. Его паучьи пальцы ползли по плоти жертвы, его кисти вращали целый арсенал узких ланцетов, словно острые дирижерские палочки. Симон знал, что видит мастера. Несмотря на вопли подвешенной к потолку на цепях жертвы, он был заворожен зрелищем.

— Это так легко, — шептал палач. Его язык быстро лизнул ухо жертвы. — Так легко умереть…

Голос был медовым, тошнотворно сладким и душным. Он лился из горла Помрачающего Рассудок подобно песне, терзая несчастного, заставляя его говорить. Но испытуемый уже почти потерял дар речи. С его губ срывалось только невнятное трийское бормотание, однако Саврос Помрачающий Рассудок еще не закончил. Он извлек из своего белого жилета еще один ланцет и продемонстрировал жертве, медленно поворачивая в слабом свете темницы, ловя кромкой лезвия оранжевое пламя факелов. Симон неподвижно стоял в углу камеры, ожидая смерти пленника.

Как все трийцы, пленник был совершенно белым. Увидев его, Саврос пришел в восторг. Для него белая кожа стала полотном, растянутым на цепях. Он моментально принялся за дело, вырезая ножами орущие фигуры на обнаженной спине несчастного. Их было уже почти двадцать — и они образовали причудливую живую фреску. Кровь неумолимо стекала на пол, кусочки трийской плоти прилипли к сапогам Помрачающего Рассудок. Но казалось, что Саврос совершенно их не замечает. Наблюдая за этой картиной, Симон невольно задумался, не так ли выглядит ад.