Праведники Меча - Марко Джон - Страница 30

Дверь каюты распахнули с пьяным хохотом. Алазариан поспешно закрыл дневник. Элрад Лет остановился на пороге, разглядывая сына. Заметив дневник, он ухмыльнулся.

— Опять глупая писанина? — спросил он. Зажатой в руке бутылкой он указал на дневник. — Тратишь время на виршеплетство. Как твоя чертова мать. — Он повернулся к Шинну. — Вот откуда у него это. Вечно тратит проклятое время впустую.

Лет проковылял ближе. Был еще только полдень, а он уже напился. По невнятной речи отца Алазариан понял, что эта бутылка — уже не первая. Шинн вошел в каюту следом и закрыл дверь. Телохранитель молчал. Он всегда молчал, смеялся только, когда смеялся Лет, говорил только, когда ему задавали вопрос. Острые глаза и нос делали его похожим на стервятника.

— Дождь идет, — объявил Лет, толкая на ходу Алазариана. — Нам нужен стол для игры. Убирай свой мусор.

— Сейчас, — сказал Алазариан, протягивая руки за дневником и чернильницей, пока их не сбросили на пол.

Как только он забрал свои вещи, Лет вытащил стол на середину каюты, громко процарапав ножками по полу. Стул в каюте был тоже один, на котором только что сидел Алазариан. Лет забрал и его, придвинув стол к койке так, чтобы Шинн мог сесть. Дориец достал из кармана колоду игральных карт и начат их тасовать. Он работал с колодой, как профессиональный игрок.

— Ну, начнем, — сказал Лет. — Дай мне шанс вернуть хоть часть моих денег.

Запустив руку в карман, он со стуком выложил на стол пригоршню монет. У Шинна жадно вспыхнули глаза.

Алазариан посмотрел в иллюминатор, надеясь, что дождь перестал. Увы — ливень только усилился, а это означало, что он застрял в каюте с двумя пьяными. Громко вздохнув, он сел на свою койку и засунул дневник под матрас. Элрад Лет услышал его вздох и гневно обернулся на него.

— Заткнись. Не мешай мне играть.

«Скорее не мешай мне проигрывать», — с горечью подумал Алазариан. Болтая ногами, он стал смотреть, как Шинн сдает карты. Они так и порхали в его длинных пальцах. Алазариану нравилось наблюдать за Шинном. Хотя телохранитель внушал ему страх, его ухватки завораживали. Его плавные движения, его кошачья грация иногда казались совершенно нечеловеческими. Умение обращаться с оружием принесло ему место при Лете: тот нанял Шинна в свои личные телохранители за жалованье, которое многие считали скандально большим. Лучшего лучника не было во всем Талистане. он побеждал на многих турнирах. Лет любил говорить, что Шинн может попасть в глаз прыгнувшей кобре, и Алазариан, который видел, как Шинн обращается с луком, в этом не сомневался. Даже на борту «Восходящего солнца», где им могли угрожать только матросы торгового судна, Шинн не расставался с рапирой. Она висела у него на поясе в простых коричневых ножнах, а ночью лежала рядом с его койкой.

Проиграв очередной кон, Лет выругался. В течение всего пути в столицу дела обстояли так же. Алазариана удивляло, что у отца остались деньги, чтобы продолжать делать ставки. Шинн слегка улыбнулся и сгреб монеты. Карты для него были таким же оружием, как лук и рапира.

И тут, как это часто бывало в последнее время, Алазариан вспомнил о Бьяджио, о планах императора. В последнее время при виде отца его начинали одолевать сомнения. Он прикоснулся к Бьяджио и заглянул в глубины его сердца. Он знал, что Бьяджио верил в истинность своих утверждений, но это еще не делало их верными.

«Не предаю ли я свой народ из-за его подозрительности?» — гадал Алазариан.

Он посмотрел в затылок Лета. Жирные волосы правителя слиплись от дождя, но были идеально и по-военному коротко подстрижены. Думать про своего так называемого отца самое плохое было нетрудно. Но Тэссиса Гэйла Алазариан не мог ненавидеть. Дед был добр к нему и к его матери. Возможно, Бьяджио все-таки заблуждается относительно короля.

«Возможно...»

Алазариан бесшумно встал с койки и подошел к столу. Лет выгнул бровь, удивляясь внезапному интересу. Отчасти этот взгляд был предупреждением, но Алазариан намеренно не обратил внимания.

— Кто выигрывает? — спросил он, как будто это и так не было понятно.

— А ты как думаешь? — фыркнул Лет.

Он сбросил свою карту и вытащил из колоды новую. Этот выбор не принес ему радости, и он схватил бутылку и приложился прямо к горлышку. Шинн оставался спокойным, словно зеркало. Угадывать по его бесстрастному лицу было очень сложно. Он был идеальным игроком — его лицо всегда оставалось похожим на маску.

Этого нельзя было сказать об Элраде Лете: все его чувства ясно отражались на его лице. Особенно когда он пил.

Алазариан кивнул, глядя на карты отца. Лет поспешно их отдернул.

— Что ты делаешь? — рявкнул он.

— Ничего, — ответил Алазариан. — Мне просто любопытно взглянуть на игру. Мне хотелось бы научиться. Может, вы как-нибудь покажете мне, как надо играть?

— Тебе? — захохотал Лет, — Играть в карты? Не думаю, чтобы тебе это понравилось. Это же не вышивание!

— Но почему бы вам меня не поучить? Пока я немного не научусь, вы смогли бы меня обыгрывать. Это было бы приятным разнообразием, правда?

Лет побагровел.

— Если ты не прекратишь нахальничать, парень, то отведаешь трости! — зарычал он. — А как только мы вернемся в Арамур, мне играть будет некогда.

Алазариан спрятал улыбку.

«Осторожнее», — сказал он себе.

Лет снова присосался к бутылке, разглядывая свои карты.

— А что вы будете делать, когда мы вернемся в Арамур? — спросил Алазариан. — Теперь, когда мать умерла, у вас появится больше времени. Вы будете выслеживать Джала Роба?

— А почему бы и нет? — огрызнулся Лет.

Он продолжал играть, раздумывая над своими картами.

— Не знаю. Мне просто показалось, что после всего случившегося вы перестанете охотиться на Праведников. Я имею в виду Протекторат.

Лет засмеялся и посмотрел на Шинна.

— Протекторат! — повторил он. — О, ну конечно! Я ведь так боюсь эту компанию, правда, Шинн? У Дакеля было против меня столько свидетельств — и он все равно меня отпустил!

— Я же там был, — сказал Алазариан. — Я слышал, что он вам говорил. Все эти обвинения...

— Не твоя забота.

Лета начали раздражать расспросы, и он помахал рукой, словно отгоняя надоедливую муху. Алазариан прикусил губу. Ему страшно было продолжать, но не хотелось останавливаться.

— Мне было страшно, — тихо проговорил он, изображая искренность. — Я не знаю, что с вами будет. Мне казалось, Дакель может вас казнить.

Лет бросил карты на стол, уступая настойчивой болтовне Алазариана.

— Послушай, — сказал он, — если тебе хочется наблюдать за игрой, давай. Может, даже чему-нибудь научишься. Но замолчи, ладно? Ты ничего не знаешь о том, что несешь, и это начинает надоедать.

— Я все время сидел с матерью, — ответил Алазариан. — Я не знал, что вы делали в Арамуре. Но, может быть, теперь я смогу вам помогать... если вы мне скажете.

Элрад Лет не взял карты со стола. Он пристально смотрел на Алазариана, поглаживая бороду. Алазариан решил, что зашел слишком далеко. И тут, к его изумлению, Лет улыбнулся.

— Не будь ты таким слабаком, я бы смог тебя использовать, мальчик. Происходят важные события, вещи, в которых моему сыну следовало бы участвовать. Хотел бы я иметь сына! — Он прищурился. — Но у меня, его нет. У меня есть ты. Моя любимая маленькая девочка.

Алазариан похолодел. В эту минуту он отдал бы все, лишь бы иметь фехтовальные способности Шинна. Собрав все свое мужество, он сохранил личину, стараясь изобразить обиду от такого оскорбления, но не настолько большую обиду, чтобы отступить. Если он действительно собирается выполнить поручения Бьяджио, ему нужны ответы.

— Я могу делать все то, что делают другие мальчишки, — сказал он. — Мне просто нужна возможность показать себя. Если вы разрешите мне попробовать, то я вас не разочарую, отец.

Он редко называл Лета отцом и сам удивился тому, что воспользовался этим словом.

— Ты ничего не поймешь, — сказал Лет. — У тебя в голове один ветер, как у твоей матери. Она вечно торчала в саду, собирала цветочки — или утыкалась носом в какую-нибудь дурацкую книгу. Мне нужен был такой сын, как Блэквуд Гэйл. Сильный сын, которым я мог бы гордиться. А вместо этого твоя мать родила тебя. — Он с раздражением отбросил карты. — Как я могу дать тебе какую-то возможность? Ты все испортишь, о чем бы я тебя ни попросил. Стоит только одному из Праведников Роба на тебя посмотреть, и ты разрыдаешься, как младенец.