Колесо судьбы. Канон равновесия (СИ) - Плотникова Александра - Страница 59

И тут меня снова накрыло. Мир как будто вспух, пространство налилось Силой. Еще чуть, и от перенасыщения начнет трещать по швам сама реальность. Утренние сумерки сделались невыносимо яркими, все краски резали глаза — ни одного приглушенного тона, а снег слепит хуже, чем в ясный полдень. Жгучий Свет вышиб слезы из глаз, заставил чуть ли не прятать голову в лапах. Кот, зараза пушистая, что ты творишь?!

Но это был не Кетар. Не его сила взрывала мир изнутри, не его Свет. В каждой снежинке, в каждом камне, в каждом дуновении холодного ветра я слышал Илленн.

Ну вот ты и пришло, то, чего я так не хотел.

Никогда ранее, со времен создания Колонн, женщины не вступали на пост Хранителя Равновесия. Оно всегда оставалось только мужским уделом.

Надо спешить, пока не поздно. Сдержать и обуздать впервые осознавшую себя мощь. И Кот здесь ничего не сможет сделать: стоит ему хоть чуть рыпнуться, и равновесие начал попросту перестанет быть.

Матерясь про себя не хуже великана Димхольда, я поплелся назад в Дрейгаур Лар на сбитых до кости лапах. Любая магия, даже простейший портал, сейчас может стать смертельно опасной.

Идти предстояло несколько дней. Не будь у меня сейчас вместо лап непослушные деревяшки, я добрался бы к вечеру. А так — пришлось ковылять медленно, выбирая тропки поровнее. Город маячил на горизонте заснеженной громадой черного камня, кое-где подсвеченного огнями. Ветер как будто издевался, дул то справа, то слева, то в морду. Все попытки призвать Юдара к порядку оканчивались его ехидным смехом. Ну не прыгать же за ним как щену, право слово. Я даже спать опасался, чтобы ненароком не вмерзнуть намертво в здешнюю землю — морозы разыгрались вовсе лютые, я на Десмоде и в самые суровые годы таких не видел. Язык мой давным давно позорно висел через плечо, а тело двигалось только благодаря волевым пинкам и Темному дару. Лапы уже вовсе ничего не чувствовали, желудок перестал возмущаться тем, что его не кормят. Разум же сделался кристально ясен и воспринимал все с удвоенной четкостью. В чем-то это состояние оказалось даже приятно, но расплата за него должна была последовать неминуемо.

Через предместья я прошел, не заметив, что они вообще были. От ночевок на ледяных камнях под ветром, когда не выкопаешь даже крохотной ямки для лежки, разболелось нутро — не спас и мех. Звуки, запахи, образы — все проходило мимо меня, а я лишь отстраненно наблюдал, иногда подгоняя тело, смевшее замедлять свое ковыляние вдоль улиц. Стен у кхаэльского гнезда не было, и деревенские дома постепенно сменились каменными. Кажется, меня узнавали, понимали, что я «не просто собачка». Предлагали помочь. Я отстраненно рычал на людей, и они благоразумно отступали, куда велено. Опасались остаться без руки. Кристальная ясность сменилась въедливым туманом. Взбираться по крутым склонам становилось все сложнее.

Стемнело, и я улегся ночевать под каким-то деревом. На грани угасающего сознания мелькнула здравая мыслишка, что надо бы дать знать хотя бы Коту.

«Обойдется», — отпихнула ее моя идиотская гордость. «Сам дойду».

А лапы, кажется, уже и не мерзнут. Наоборот, по ним разлилось блаженное тепло.

«Надо вставать!» — тело попыталось хлестнуть меня паникой и даже дернулось подняться, но…

«Нет уж, иди к хильден, драгоценное. Я всего-лишь немного отдышусь… Может, вздремну…»

Тьма накрыла мягкой ладонью.

Его принесли ночью, через две дюжины дней после того, как он исчез. Двое гвардейцев-гайсем чуть ли не выше Димхольда ростом сначала испросили у полусонной меня позволения войти, а потом молча опустили у моих ног завернутую в несколько плащей закоченевшую волчью тушу. Матерый зверь весил, как молодой теленок, да к тому же лежал на плечах своих спасителей мертвым грузом. Так что, парни с облегчением потирали поясницы, виновато глядя на меня.

— Вот, княжна, — пробасил один из них. — Под деревом на одной из главных аллей лежал. Уже замерзать начал…

Я не знала, что и думать. Насмехается Вещий надо мной что ли? Сначала брат в ходячий скелет превратился, по Цитадели бродит, исключительно держась за стены, теперь почти уже муж сам себя в ледышку заморозил по дурости. Вздохнув, я присела перед ним на колени и принялась распутывать завязки плащей. Тепла под тканью не задержалось ни крохи.

— Подбросьте дров в камин, — велела я, гладя покрытую белым инеем шерсть. — И помогите мне перенести его на постель.

Парни расторопно повиновались — один кинулся раздувать еще жаркие угли, второй взялся за углы сложенных плащей. Надо было дождаться, пока у Даэнну в голове хоть немного прояснится, и он сможет сменить облик. А иначе простыни пропитаются водой и псиной.

— Дурак, — сказала я волчьему уху. Ухо слабо дернулось. — По каким буеракам тебя носило, а главное, зачем? Сделайте милость, — повернулась я к топтавшимся у дверей гайсем, — бегом на кухню и разбудите старшего повара. Пусть согреет молоко с медом и воды.

Они кивнули и исчезли удивительно бесшумно для своего сложения. Я бездумно запахнула халат поплотнее и плюхнулась на край постели — ноги не держали. Надо было хоть чем-то занять руки, и я принялась выбирать из мерзлой жесткой шерсти льдинки. Кидала их Фирре, а тот радостно скакал по полу и ловил «камешки», недовольно морща мордочку, когда от них оставался легкий пшик.

— Дурак, — повторила я, взявшись разбирать шерсть на морде, слипшуюся в грязные мокрые сосульки. — Ну вот кому и что ты этим доказал? Только переживай теперь за тебя.

Он в ответ слабо тыкнулся мне в ладонь сухим горячим носом, вильнул хвостом туда-сюда и заскулил. Ох, дурень…

— Давай, Волчик, надо перекинуться, — я потеребила его, приподняла морду. — Ты мокрый, замерз, надо согреться. Давай.

По звериному телу прошла бесплодная судорога, шерсть начала было клубиться туманом, но дальше дело не двинулось. Плащи хоть и плотные, все равно скоро промокнут, роскошная волчья шуба начинает оттаивать и ощутимо отдавать псиной… Ну и что мне с этим делать? Отца звать?..

За дверью раздались негромкие торопливые шаги, мне в сознание плеснуло заполошным беспокойством. Щелкнула дверная ручка, и в открывшуюся щель просунулась растрепанная голова Рино.

— Что у тебя стряслось? — спросил он, стрельнув темно-янтарными глазами по сторонам. — Ого, да никак пропажа нашлась!

Водяник просунулся весь и деловито прошлепал босыми ногами по холодному каменному полу. Из одежды на нем, как обычно, красовались жилетка и штаны на голое тело. Бр-р-р, смотреть холодно.

Сдунув с лица длинную челку, Ринорьяр присел перед Волком.

— Вот же умудрился. Ну ничего, сейчас поможем. У меня рыбки тоже, попервах бывает, как наплаваются — после даже плавником шевельнуть не могут, не то, что обернуться. Эй, ваша мохнатость, для купаний не сезон!

Он приподнял тяжелую Волкову голову и, просунув руку под шею, устроил у себя на плече. Мокрая шерсть липла к пальцам, туша была безвольной и неподъемной. Водяник погладил зверя по морде, не преминув дернуть за усы — ох и бегать ему от Ваэрдена потом! — и запел что-то на тягучий лад Мелорских островов. Даже меня пробрало тем знойным потоком солнечного света, что чуть ли не осязаемо искрился в гортанном голосе братца. Свежесть летнего морского мелководья, слепящие блики на воде, прогретый полуденным солнцем воздух с запахом водорослей и соли. Горячий белый песок под босыми ногами…

Волчья шерсть, наконец, завихрилась туманными клочьями, очертания тела поплыли. Судороги волнами прокатывались по нему, но тощий с виду Рино держал крепко, не давая напрасно биться. Когда пение смолкло, на постели лежал ифенху — без одежды, нехорошего синеватого вместо привычной зелени цвета. И холодный как ледышка. Братец присвистнул.

— Ух ты! Ну прям как я после какой-нибудь заварушки. Рыся, давай его определим под одеяло.

Я молча взялась помогать брату. Вдвоем мы кое-как вытянули из-под Волка промокшие плащи, укутали в прогретый у огня шерстяной плед а сверху накрыли одеялом. Он отзывался на все только слабым скулежом. Заглянувшая с требуемыми молоком и водой служанка была удостоена беглого «молодецдавайсюда», а после Рино подорвался как ужаленный.