Колесо судьбы. Канон равновесия (СИ) - Плотникова Александра - Страница 58

— Ложись, — шепнула я, внутренне содрогаясь от клокотавших в запавшей груди хрипов. — Замерзнешь — заболеешь еще хуже.

Он послушался сразу же, и не отпуская мою руку, залез под одеяла чуть ли не с головой. Зябко поежился и завернулся поплотнее. Меня словно ударило молнией, что-то странно натянулось в воздухе и зазвенело. Как будто меня… размазывало по реальности?

— Выйдите. Пожалуйста.

Потом отец рассказывал, что лицо мое в ту минуту сделалось железное. И непроницаемое, Как у статуи. Сама я ничего такого не помню — тихо и спокойно попросила оставить меня с братом, вот и все. А старшие отчего-то быстро и беспрекословно растворились.

Я, как была в платье, нырнула к Рею под одеяла, тщательно подоткнув за собой все щели, и прижалась покрепче к холодному дрожащему телу — греть собой.

— Ты не на дрейга, а на лягушку больше похож. Прикажешь тебя в огонь складывать? — тон как-то сам собой вышел по-матерински строгим.

Он съежился и поджал уши, как будто я собиралась его ударить.

— Спи, чучело, — я чмокнула его в заросшую щетиной щеку и легонько прижала голову к подушке. — Не то, если не будешь и меня слушаться, я сделаюсь вреднее Яноса-эрхе.

Он хихикнул, закашлялся и уткнулся носом мне в плечо. Спустя пару минут дыхание стало ровным и почти неслышным, а костлявая лапа сама собой сгребла меня под бок. Князь изволил уснуть. Мне же оставалось только лежать рядом, делиться теплом и силой, да перебирать мысли и чувства.

Странно я себя ощущала — как переполненный воздухом шарик, вот-вот готовый лопнуть. Но не от радости. От чего-то опасного и своенравного, не желавшего мне подчиняться и готового вырваться наружу от любого слова, сказанного поперек моей воли. Неужели именно оно заставило старших подчиниться приказу? Ведь это был именно приказ, и в другое время отец не преминул бы указать мне на место. А сейчас…

Тишина медленно заползала в уши. В ней, вязкой и глубокой, можно было плавать, как в воде. Ее безраздельную власть нарушали только наши с братом дыхания да стук сердец — раз-два, три-четыре…

«Интересно» — мелькнула вдруг шальная мысль, «если представить наши тела единым целым, реево вспомнит, как быть здоровым или нет?»

Четкой цели у меня не было. Понимания как и что делать — тоже. Только громадное, неудержимое желание помочь любимому брату. Обнимала его, а сама невольно боялась неловким объятием переломать ему кости, настолько они казались хрупкими. Слишком большой поток Силы тоже может убить его — не выдержит сердце. Значит, нужно действовать как-то иначе. Как?..

Раз-два, три-четыре…

Я привычно, как во время медитации с огнем, погрузилась в тишину. Но на сей раз заполнила себя не треском горящих поленьев, а дыханием и сердцебиением. Разум постепенно избавлялся от ненужных мыслей. Сначала они заметались по кругу, испуганно выпрыгивая одна за другой, потом выстроились вереницей и с тихим виноватым писком убрались восвояси. Перед глазами извивалась золотая вышивка на алом бархате балдахина, ровный гул заполнял уши. Шарик внутри меня надувался все больше, постепенно вбирая в себя сознание. С каждым вдохом я становилась все огромнее. Вот только что я могла укрыть в себе испуганную душу Рея — а мгновением позже мои ладони накрыли всех обитателей цитадели. Вдох — и я увидела весь город. Удар сердца — и передо мной лежит долина в кольце холодных черных гор вместе с тварями большими и малыми, разумными и нет. Все больше мне казалось, что я теряю привычный облик и становлюсь… кем? Бьется медленно и мерно раскаленное сердце мое. Тело мое — равнины и горы. Кровь — вода морская. Одеяние — зелень лесов и полей. Плащ — воздух.

Во мне бьется и горит первородный Свет, столь ослепительный, что ему остается меньше одного шага до превращения во Тьму.

Меньше шага. Меньше объятия.

Всего лишь поцелуй.

Где ты, тот, кому предназначен мой Свет? Радостно мне раствориться в твоем кристально-ясном Темном сиянии, стать его частью, его сосудом — и одновременно наполнить собою тебя, мой Владыка. След твой тянется по дремучим горным лесам, где живут свирепые дикие волки. Самое время им сейчас собираться в громадные стаи, и ты поешь свою песню вместе с матерыми ветеранами, и кровь загнанной дичи вмерзла в твой седой мех…

Спит маленькая душа в моих руках. Пусть Свет согреет ее и вернет желание жить. Пусть Тьма милосердная защитит. Ни сейчас, ни потом не отдам я ее прожорливой Бездне, сжигающей души дотла. Исцелятся раны, сгладятся шрамы.

Но как же устало биться огромное сердце Великой Матери! Тяжела ее мощь, непосилен белый огонь. Он уже почти погасил сияние супруга-Отца. И скрипит у Колеса ступица, вращаясь перекошенно и порождая тварей Бездны… Ломаются души Хранителей, не выдерживают грязного потока Первородных Стихий. И не одолеть того, не остановить…

Страх сдавил мне сердце, и медитация оборвалась. Я вернулась к реальности жестким толчком, как будто кто-то меня ощутимо пнул. Долго лежала с бешено колотящимся сердцем и пыталась отдышаться. Рей во сне вцепился в меня всеми конечностями, так что можно было видеть только складки испещренной сетью сосудов перепонки да выпирающие кости пальцев крыла. Теперь, когда наполнявший меня поток схлынул, навалилась усталость, да такая, что лень было даже глаза приоткрыть. Я еще пыталась какое-то время сопротивляться дреме, но она, в конце концов, меня победила.

Лапы уже даже не мерзли — онемели. На обледенелых камнях и колючем насте оставались алые пятна, но я упрямо брел вперед, то и дело выгрызая комки смерзшегося снега, чтобы подстегнуть себя болью в обожженной глотке. Шерсть на морде давно превратилась в застывшую маску с потеками крови и побелела от инея, брюхо от полуголодной охотничьей жизни прилипло к хребту. Далеко позади меня провожала слаженным воем местная стая — успели признать вожаком. Волчицы в мою сторону начинали задумчиво поглядывать, вот и пришлось парочке для острастки помять загривок и уйти восвояси. Еще не хватало волкодлаков плодить.

По уму пора было возвращаться к кхаэлям, принимать двуногий облик и дать уставшему телу желанный отдых. Я не мог. Хоть убивайте дурака, не мог заставить себя вернуться в род Кота. К испуганно-мрачным лицам, к сумасшедшему Смертоносцу, которому отдано все внимание моей женщины. Да, он брат ей, любимый наставник. Но злость душила меня помимо воли. Впервые она откровенно отправила меня восвояси, не пожелав даже слушать. Впервые я стал ей не нужен. Здравый смысл упорно твердил, что я маюсь дурью, что надо бы привыкать считаться с женщиной, которая равна мне во всем. А волчий инстинкт говорил иное — она моя! И только моя! И должна подчиняться возрасту и опыту. Должна, но не обязана, возражал все тот же здравый смысл. Хочешь быть с ней — признай ее право решать. А сидеть за твоей спиной могла бы любая из придворных клуш. Что будешь делать, когда ей придет время принять на себя Хранительство? У Колонн ты не сможешь принять за нее ни одного решения. А опасность там зачастую бывает посерьезнее одного свихнувшегося мага.

Терпи, Волк, терпи…

Акрей насмешливо сиял в прозрачно-морозном небе. Я вскинул к нему морду и завыл. Со всех сторон тут же отозвались многоголосьем дикие волки, эхо каскадом раскатилось по зубцам Горной Короны. Часто подмигивали сверху звезды. Тоска сдавила сердце с такой силой, что хотелось вырвать его из клетки ребер — может, так будет легче? Если даже звериная шкура не приносит мне облегчения и свободы — не проще ли вовсе без любой шкуры? До хрипоты поносил я равнодушные небеса той ночью, до сорванного горла, а под утро свернулся клубком в расщелине между двух валунов и уснул, напоследок сгрызя еще кус снега со льдом. Лучше думать о боли в горле, всяко меньше голова трещит.

Разбудило меня чувство опасности. Очень вовремя, между прочим — тело, несмотря на мех с густым подшерстком, напрочь закоченело, и лапы повиновались с трудом. Я кое-как поднялся, оставив на слежавшемся снегу вмерзшие в него клочья шерсти, и прислушался, не высовываясь из-за скал. Нет, все было тихо. Ветер тоже не доносил подозрительных запахов. Что же тогда не так?