Дом в Цибикнуре - Могилевская Софья Абрамовна - Страница 21

Хотя получать эти вещи можно было всё время между обедом и ужином, но и девочкам и мальчикам хотелось сделать это непременно самыми первыми, и непременно как можно скорее, и уж обязательно всем в одно и то же время!

В бельевую набилось столько ребят, что Анне Ивановне невозможно было и шагу ступить, не то что подойти к своим шкафам.

— Нет, — рассердилась она и сняла очки (признак крайнего раздражения), — я так работать не могу!.. Или вы все сейчас же уйдёте из бельевой и позовёте Софью Николаевну, или…

А Софья Николаевна тут как тут.

— Ну-ка все марш из бельевой! — грозно говорит она. — Все, все, все!.. Голубушка Анна Ивановна, не волнуйтесь. Пойдёт всё, как обычно. В алфавитном порядке. Андреева Люся, иди получи у Анны Ивановны школьное платье!

— Господи, — с отчаянием вскричала Нюрочка Щёточкина, — опять я последняя!

— Сама виновата, не начинайся со «ща»! — сказал Витя Волков и гордо стал между «бе» и «ге».

Затем каждому нужно было собрать свои учебники, ручки, карандаши — всё то необходимое школьное имущество, без которого невозможно переступить порог школы.

Книги… тетради… перья… карандаши… Какие, казалось, простые и обыкновенные предметы! Мало приходилось прежде задумываться над тем, чтобы заполнить всеми этими вещами школьные портфели. И как трудно было с этим теперь, в эту школьную осень сорок второго года!

Совсем не об учебниках, не об ученических тетрадях, не о маленьких стальных пёрышках, не о цветных карандашах приходилось думать стране в это грозное военное время.

И тем не менее и об учебниках, и о тетрадках в косую линейку и в клеточку, и о маленьких пёрышках «Пионер», и о разноцветных карандашах — решительно обо всём, что нужно было детям, чтобы жить и учиться, думала и заботилась вся страна. Думала и заботилась, не переставая ни на час, даже в эти напряжённые месяцы войны, когда на Волге, у Сталинграда, решалась судьба народа.

Клавдия Михайловна, правда с большими трудностями, достала для своих детей и тетради, и учебники, и чернила, и перья, и карандаши.

И только с ручками, с обыкновенными ручками, была беда.

Как ни старалась Клавдия Михайловна, как ни билась Ольга Ивановна, в целом доме имелись только две ручки. Одна — у Клавдии Михайловны вместе с бухгалтером Николаем Сергеевичем. Причём Николай Сергеевич прятал эту драгоценность во внутренний карман пиджака, никогда с ней не расставался и давал её по вечерам директору с бесконечными предупреждениями: «Очень прошу вас, Клавдия Михайловна, без присмотра её не оставлять. Крайне вас прошу!»

Другая ручка хранилась у доктора Зои Георгиевны. Хотя эта ручка лежала на самом видном месте, в кабинете на столике, но к ней строго запрещено было прикасаться. И к ней, кроме Зои Георгиевны и медицинской сестры, никто и не прикасался.

В середине августа Клавдия Михайловна вернулась из города очень расстроенная.

— Через две педели у младших ребят школьные занятия, — сказала она Ольге Ивановне, — а ручек ни одной! Не знаю, чем они будут писать. Вот такая мелочь, а безвыходное положение.

Мелочь, мелочь, а не будешь писать в тетрадке указательным пальцем!

В детдома всё узнавалось быстро. На следующий день в дверь директорского кабинета деликатно постучали.

— Войдите! — сказала Клавдия Михайловна.

Дверь открылась, и в кабинет вошли восемь старших мальчиков. Вся мальчишеская команда. «Хозяйственная опора нашего дома» — так называла их Клавдия Михайловна.

Мальчики гуськом, один за другим, степенно, не толкаясь, вошли в кабинет, и Клавдия Михайловна поняла, что «хозяйственная опора», да ещё в полном составе, явилась неспроста.

— Присаживайтесь, мальчики.

— Ничего, мы постоим, — сказал Женя Воробьёв.

— Клавдия Михайловна, вы для нас ручек так и не достали? — Из-за Жениной спины вынырнул Аркаша.

— Уже известно?! — удивилась Клавдия Михайловна.

— Ещё вчера узнали, — сказал Коля. — Как вернулись вы из города, так мы и узнали.

— Хорошо, что не достали, — прибавил Шура.

— Лишнее было доставать, — проговорил Кузя.

В то же мгновение восемь мальчишеских рук нырнули в карманы и выложили на стол перед изумлённым директором восемь самых настоящих ручек. Все хорошо обточенные на токарном станке, хорошо зачищенные стеклом и наждаком, они были разнообразно покрашены: одни полосами, другие разводами, иные в клетку, а некоторые просто одним цветом.

— Вот, — сказал Аркаша, — хотите, можем для всех сделать одинаковые, только укажите, какая из всех самая подходящая.

— А хотите, — сказал Женя, — всем сделаем разные, чтобы не путали…

— И ещё, — прибавил Генка, — для первоклашек можно сделать пеналы. Вот такого образца.

Он положил рядом с ручками пенал, роскошно выкрашенный алой краской да ещё сверху покрытый лаком.

— Вот молодцы! — обрадовалась Клавдия Михайловна. — Когда же вы успели их сделать?

— Сегодня утром. Пошли в мастерскую, попросили у Андрея Ефимовича позволения… Раз-два — и готово. Это ведь пустячное дело — ручку сделать. Только, конечно, вставлять пёрышко придётся не в железную вставочку, а в ложбинку… А в остальном ручки, как настоящие.

— Вы меня очень выручили, мальчики! — сказала Клавдия Михайловна. — Значит, с ручками вопрос решён. И пеналы сделайте. Хороший будет подарок нашим первоклассникам.

Несколько дней мальчики под руководством Андрея Ефимовича, колхозного столяра, работали в колхозной мастерской. Ручек сделали столько, что хватило всем, да ещё остался запас на тот случай, если кто потеряет.

Одним словом, к началу школьных занятий у ребят было всё, что полагается иметь ученикам, когда они после каникул отправляются первый раз в школу.

Поздно вечером закончились все приготовления к завтрашнему дню.

Пионерские галстуки, будто новые, будто только что из магазина, висели на спинках кроватей.

Платья и костюмы, полученные у Анны Ивановны, лежали у каждого на стуле.

На тумбочках стопочкой были сложены учебники, тетради, карандаши, ручки и всё остальное.

Когда окончательно стемнело, ребята, утомлённые шумным днём и всеми приготовлениями, стали готовиться ко сну.

Старшие девочки, невпример мальчикам, на ночь устраивались долго, хлопотливо и каждая по-своему.

Мила, например, лежала под одеялом и, кажется, уже слегка похрапывала.

Между тем Анюта только ещё начала переплетать на ночь свои длинные косы.

А Клава сидела у стола и, близко придвинувшись к слабенькой коптилке, пришивала к новому школьному платью белый воротничок.

Катя ничего не делала. Она стояла у окна и задумчиво глядела на тёмные избы со светлыми огоньками в окошках. Наверное, в каждом доме, где есть ребята, сейчас идут приготовления к завтрашнему дню…

— Вот лето прошло и сентябрь прошёл, и мы накануне школы, — сказала Клава, перекусывая зубами нитку. — А какой этот вечер бывал у нас дома, раньше, до войны! Мамаша напечёт пирогов, пышек, кренделей. Весь стол уставит. Садимся вечером чай пить, как в праздник. У нас до войны много ребят было, и все, кроме братишки Павлика, школьники. У нас канун школы очень праздновался. Отец каждому наказ давал, чтобы не срамить его доброе шахтёрское имя… Весело у нас бывало, девочки, до войны!.. А теперь остались только мы с Павликом, — тихо сказала Клава и пригнулась к своему воротнику.

— А у нас… — начала Наташа и не договорила.

Голос у нее дрогнул, она спрятала голову под одеяло.

— Мы с мамой, — тихо сказала Катя, — мы этот вечер всегда проводили вдвоём. Мы уходили гулять, гуляли до самой темноты. И всё говорили, всё говорили… А потом мы приходили домой, я укладывала всё в портфель, гладила платье, ленты. У меня тогда были длинные-длинные волосы… А потом моя мамочка…

Катя снова стала смотреть на огоньки напротив. Только огоньки почему-то стали такими туманными и все расплылись…

— А у нас, — заговорила Мила (и вовсе она не спала и совсем не похрапывала), — у нас в этот вечер тоже было славно. И с папашей у нас всегда хороший разговор бывал. Похлопает меня папаша по плечу: «Ну, — скажет, — дочка, значит, завтра в школу?» — «В школу!», скажу я. «Ну, — скажет он, — держись, не подкачай, чтобы двоек не было». — «Рассчитывай на пятёрки», скажу я. Вот какой у нас бывал разговор!