Семьдесят неизвестных - Квин Лев Израилевич - Страница 5

— Лёд чтобы весь сбить! — и исчез.

На коротком совещании решили не только посыпать свежими опилками все проходы, но ещё и помыть свиноматок: их спины пестрели фиолетовыми пятнами — остатками грубо намалёванных цифр. Девочки сначала не умели различать животных, возникала постоянная путаница, и старшая свинарка, уезжая в Москву на Выставку достижений, посоветовала им пронумеровать клетки и свиней. Теперь в номерах нужда отпала: каждую свинью знали, что называется, в лицо, но школьные химические чернила отходили плохо, и свиньи казались грязными, немытыми.

Пока скребли неподатливые свинячьи спины, Ия всё испуганно вскрикивала:

— Ой, девочки, едут!

Бросали щётки, вёдра, выбегали из свинарника — никого.

— Паникуешь, Ийка! — сердилась Света.

Наконец перестали и скрести и бегать на улицу: надоело, да и устали тоже. Собрались в крохотной каморке, именовавшейся почему-то конторкой, может быть потому, что там стоял колченогий столик с чернильницей-непроливайкой в специальном гнёздышке, — Митяй соорудил.

— Не приедет к нам иностранец, — вздохнула с сожалением Вера.

— Вот и хорошо! — по-детски обрадовалась Ия.

Света посмотрела на неё неодобрительно.

— И чего ты всё трусишь, чего трусишь! Ведь интересно.

— Помните, девочки, три года назад к нам московский артист приезжал, — вспомнила Вера.

— Не артист, — поправила Света. — Режиссёр.

— Ну, режиссёр. Я стихи со сцены читала, он всё улыбался. Чего это он? Стихи совсем даже не смешные…

Пока сидели в конторке, болтали, погода испортилась. Наползли тучи, чёрные, злые. Стеной повалил снег — за два шага ничего не видать. И ветер. Налетел с воем, с визгом, словно с привязи сорвался.

— Здрасте! Давно тебя не было, соскучились! — Света выскочила в тамбур, прикрыла распахнувшуюся дверь, задвинула засов.

— Уляжется, — не очень уверенно произнесла Вера. — По радио на три дня объявили ясную погоду.

— Ой, девочки, — Ия с тревогой смотрела на помрачневшие окна, — как смена к нам доберётся?..

Она не зря тревожилась. Подошёл вечер, стало темно, а смена не появлялась. Девочки то и дело бегали к двери, кричали в набитую снегом темноту — никто не отзывался. Ветер всё усиливался, поднялась настоящая снежная буря. Дверь быстро забросало снегом.

— Опять нам кормить свиней, — с досадой сказала Света. — Я уж думала — всё, отделались… Давайте, чтобы не возиться, подсыплем им завтрашнего силоса.

И только сейчас вспомнили, что фуражир, спешивший в больницу за женой, не подвёз сочных кормов, сказал — приедет утром пораньше и подвезёт. А идти теперь самим к силосной яме, метров за триста, было бы просто глупо: заблудишься в снежном хаосе!

Пришлось разводить огонь, греть сыворотку. Дали свиньям и комбикормов: осталось немного от обеда.

Только разнесли еду — потух электрический свет; вероятно, разбушевавшийся ветер опрокинул какой-нибудь из столбов времянки и порвал провода.

Девочки собрались в кормокухне: у плиты было уютнее, хотя ветер и отсюда быстро выдувал тепло. Пробовали петь — не получилось. Сидели молча, вяло жуя жареный ячмень. Ждали с нетерпением ночного сторожа, ворчливого деда Вареника. Его надоевшие слова: «В наше время разве такие девки были?», «В наше время разве так песни пели?» — вспоминались почти с нежностью. Ну, где же он, дед? Уж давно время.

— А вдруг и он не придёт? — Ия высказала вслух мучившее всех, и её глаза сразу стали большими и прозрачными.

— Да перестань ты! «А вдруг, а вдруг»! — Света нервничала; Ия взглянула на неё испуганно и удивлённо: с их старшей такое случалось не часто. — Накаркала со сменой, теперь ещё с дедом…

— «В наше время разве такие бураны были», — хихикнула Вера.

Никто не засмеялся.

Сидели молча, зябко кутаясь в платки и испуганно вслушиваясь в нараставший шум ветра. А он бесновался, рыдая и хохоча; завывал, свистел на самых высоких нотах, ревел басом, швырял в маленькое оконце пригоршни снега, пока не залепил его совсем; гремел листом незакреплённой жести на крыше, не утихая ни на секунду, нагоняя тоску, заставляя девочек жаться в страхе друг к другу.

Минуло десять часов — и стало ясно: дед Вареник не придёт. Никто не придёт.

— Что будем делать, девочки? — прошептала Ия.

— Спать, — мрачно сказала Света.

Они натянули на себя всё, что было, легли на пол возле печки, подстелив солому, и накрылись необъятным тулупом деда Вареника.

Сначала было холодно, и они лежали, стуча зубами. Но потом понемногу согрелись, прижавшись друг к другу, и заснули.

Ия спала плохо, то и дело просыпалась. В кормокухне было темно: вероятно, в «летучей мыши» вышел керосин. Ветер всё злобствовал, только его разбойничий свист стал как-то глуше, словно доносился сюда, в помещение, сквозь слой ваты. Ия сначала не могла понять, в чём дело; думала, уши у неё заложило, а потом догадалась: эту сторону свинофермы замело снегом. Ей стало страшно, она подумала о маме, о сестрёнках, как те волнуются за неё, не спят, и сами собой потекли непрошеные слёзы. Так она лежала и плакала в темноте, беззвучно, боясь пошевельнуться, чтобы не разбудить девочек.

И тут ей послышался рядом странный звук, словно кто-то всхлипнул. Вера? Ия повернулась к ней, прошептала:

— Проснулась?

Вера не откликнулась, задышала ровно и глубоко, как во сне. Но Ия поняла: Вера не спит.

— Тебе тоже страшно? — прильнула она к подруге.

— Перестань, Ийка, не мешай спать! — громко сказала Света.

Голос у неё был совсем не сонный.

Ия притаилась как мышка и незаметно для себя вновь забылась в беспокойном полусне.

Её разбудил голос Веры.

— Который час? — спрашивала она у Светы.

— Не знаю, — ответила та.

— А ты зажги спичку и посмотри.

— Нет спичек.

— Как — нет?! — воскликнула Вера.

— Вчера, когда зажигали «летучую мышь», последние истратила, — со странным спокойствием ответила Света.

Ия спросила испуганно:

— Ой, Светочка, как же мы без спичек?

— Не знаю. — И опять так спокойно, почти безучастно.

— Может, посмотреть свиней? — спросила, помолчав, Ия.

Света ничего не ответила. Ия полежала ещё немного, потом выбралась из-под тулупа. Надо всё-таки посмотреть. Из-за ветра не слышно, как у них там.

В свинарнике посветлее. С одной стороны окна замело так, будто их и нет, зато с другой в узкие застеклённые прорези высоко над полом хмуро гляделось молочное буранное утро.

Свиньи вели себя беспокойно, особенно двухмесячные отъёмыши. Жались в кучу, толкали друг друга, стремясь попасть в самую середину, где потеплее. Завидев свинарку, они кинулись к загородкам, подняли такой визг, что на какое-то время не стало слышно, как бушует за стеной ветер. «Есть хотят, уж давно их время прошло, — с тревогой подумала Ия. — А чем кормить?»

Она прошла к своим «стиляжатам», потрепала их по мокрым холодным рыльцам. И вдруг забеспокоилась: все ли здесь? Она пересчитала — двенадцать. А где ещё один?

Тринадцатого, хроменького, она нашла в соломе. Он лежал неподвижный, странно помятый, видать, задавили ещё ночью. Ах, надо было взять его к себе — как она не догадалась!

Роняя слёзы, Ия вытащила мёртвого поросёнка, пробежала по другим клеткам. Нет, задавленных больше нет — все живы. И все визжат отчаянно, все требуют пищи.

Она вернулась к девочкам. Те ещё лежали под тулупом.

— Стиляжоночек умер, хромой… — Её голос дрожал.

— Раз! — произнесла Света загадочно.

— Что — раз? — не поняла Ия.

— Раз, два, три… Ну и так далее.

— Света, не надо! — взмолилась Ия. — Зачем ты так?

Света ничего не ответила.

— Девочки, ну, придумаем что-нибудь! Главное, воду согреть, напоить их хотя бы.

— Может быть, трением? — предложила Вера и села. — А что, в самом деле! Взять острую палочку, поставить на сухую щепку и вертеть в пальцах. Древние люди могли, а мы не сможем? А, Света?

Опять Света не отозвалась.

— Тогда уж лучше «катюша», — вспомнила Ия и пояснила: — Папа говорил, на фронте, когда не было спичек, каждый носил с собой сталь и кремень. Высекали искры и прикуривали. Даже лучше, чем спички. Те промокнут — и всё.