Кольцо мечей - Арнасон Элинор - Страница 51

Он сел, потер лицо, помассировал лоб и за ушами.

— Ты остришь, — сказал он по-английски. — Воздержись.

— Хочешь знать, что произошло вчера вечером? Или ты помнишь?

Он потер шею.

— Я спорил с Шеном Валхой.

— В яблочко.

— Перестань, Ники!

— Что?

— Употреблять слова, которых я не знаю. Богиня свидетель, сейчас я еле понимаю язык Эйха и Ахары.

Я перешел на его родной язык и описал все, чему был свидетелем накануне. Когда я кончил, он сказал:

— Почти все я помню. Мне придется найти замену Ватке.

— Пожалуй, да, хотя, возможно, во мне говорит предубеждение. Но тебе надо найти для него новые обязанности. Он ведь очень хороший специалист. Ты же не хочешь превратить его во врага, и нельзя его карать за то, что он говорил прямодушно.

— Не учи меня, как быть головным.

— Слушаюсь, первозащитник.

— Черт, ну и дела, — сказал по-английски.

— И это широко распространено?

Он посмотрел на меня с недоумением.

— Сколько людей утверждают, что человеки — животные?

Он помолчал, а потом заговорил, подбирая слова:

— Ватка не один такой. По-моему, такие разговоры идут, и я знаю далеко не обо всем. Я же любитель человеков. И еще вещи, о которых в моем присутствии не говорят. Мои родичи сообщали мне о том, что происходит, но, думаю, даже они о многом умалчивают. И, видимо, эти настроения усиливаются. Все больше таких, кто считает, что переговоры ни к чему не приведут, и нам придется воевать с человеками, а если они не будут сражаться как люди, нам придется их истребить.

Истребить. Зарубить. Зарезать. Возможны все три перевода. Это мерзкое слово, полное злобы, и его не употребляют, когда речь идет о сражениях людей.

— Почему ты мне про это не рассказывал?

— Я не обязан говорить тебе все, что знаю.

— Это моя раса, Эттин Гварха. Если они животные, то и я тоже.

Он снова умолк, уставясь на ковер. Потом поднял голову.

— А что это дало бы? Ты бы смотрел на своих товарищей офицеров, на людей, среди которых живешь, и спрашивал бы себя: который? Кто из них считает, что я не личность?

— Ха!..

Он посидел еще немного в угрюмом молчании, потом встал и ушел к себе.

Я налил себе кофе и начал медленно пить, вспоминая, как я был на хварской планете последний раз после прошлых наших катастрофических переговоров с землянами. И одно утро — особенно. Я был в садах, спускавшихся от величественного дома Эттин Пер к реке, вдыхал прохладный воздух, ступал по росе, промачивая ноги, любовался яркими листьями декоративных растений Пер и столь же ярким оперением халп. Она разводит их ради яиц и украшения садов. Они расхаживали повсюду, слишком отяжелевшие, слишком прирученные, чтобы взлетать. Я обогнул зелено-багряный куст и увидел тлая, кругленького, толстого, темно-рыжего с белыми кольцами на хвосте. Он грабил гнездо халпы. С его мордочки капал желток, и ловкие передние лапки тоже были вымазаны в желтке. Я остановился. Он посмотрел на меня. На секунду-другую мы оба замерли. Потом он убежал вперевалку, а я остался стоять и смотреть на яичную скорлупу.

Да, пора снова побывать там. Пора подышать воздухом под открытым небом вдали от вечной борьбы за власть на периметре.

Вечная борьба за власть в центре — дело женщин. Тетки иногда приглашают Гварху присутствовать на их совещаниях. Изредка зовут меня, как специалиста по врагам-землянам. Я докладываю, и меня отсылают — и больше никаких забот. Богиня, как заманчиво! Но пока еще нельзя. Некоторые проблемы необходимо решить тут!

Из журнала Сандерс Никласа и т.д.

24

Раздался звонок. Ей потребовалась минута, чтобы сообразить, что это дверь, а не ВС. Она приложила ладонь к внутренней пластине, и дверь открылась, там стоял Никлас. Его бледное лицо застыло в маску.

— Что происходит? — спросила она.

Он вошел, и дверь закрылась.

— Анна, мне надо вам кое-что сообщить. На это потребуется время, и вам нужно быть очень внимательной.

Такой тон она слышала не впервые — обычно, когда речь шла о смерти кого-то близкого.

— У меня ничего не запланировано. Нам не помешают.

— Сядьте, хорошо? Мне нужно место, чтобы расхаживать.

— Ник, в чем дело? Вы меня пугаете.

Он уже прошел в дальний конец комнаты, а теперь повернулся с усмешкой.

— Я в ужасе, Анна. Да сядьте же!

Она послушалась, а он постоял немного, глядя мимо нее на дверь в коридор.

— Во-первых, это никак не связано с первозащитником. Инициатива моя, и он не знает, что я решил сделать.

Анна открыла было рот, но промолчала.

— Есть сведения, которые необходимо довести до вашей стороны. Как именно сообщить их послу, придумайте сами. Здесь у вас было бы безопасно, если вы придумаете предлог, чтобы пригласить его сюда одного. Еще лучше было бы на борту вашего космолета. О человеческом секторе забудьте, там и унитазы прослушиваются.

— Наши специалисты провели проверку, и нам сказали…

— Поверьте мне. Люди подслушивают. И я тоже. Примерно каждый день я просматриваю записи. Люди не любят лгать, но идут на это, особенно с врагами, и не отказываются от преимуществ. — Он обходил комнату вдоль стен, и ей приходилось поворачиваться следом за ним.

— А вы не сядете? У меня шея разбаливается.

Он бросился в кресло и угрюмо посмотрел на нее.

— По-моему, мы достигли какого-то поворотного пункта. Если эти переговоры будут сорваны, возможно, уже ничего нельзя будет исправить. И мне кажется, что ваши делегаты не отдают себе отчета в опасности положения. Вы должны добиться положительного результата.

Он помолчал. Она выжидающе смотрела на него, ожидая продолжения.

— Значит, сведения, — наконец сказал он. — Ведя войну, Люди следуют правилам, абсолютным и нерушимым. И первое, самое важное, запрещает хварскому мужчине причинять физический вред женщине или ребенку. Они хорошие воины, имеющие долгую и кровавую историю, но на всем ее протяжении хварские армии практически никогда не нападали на гражданское население. На мужчин — да, поскольку, выйдя из детства, каждый мужчина становится воином. И всегда — законный объект для нападения, пусть он тяжело болен, пусть он столетний старец. Но к женщинам и детям нельзя прикасаться. То есть физически. — Он улыбнулся. — Я читал кое-какие женские пьесы. Они рассказывают о судьбе тех, кто принадлежал к роду, потерпевшему поражение. Все родичи старше двадцати лет, а иногда и пятнадцати, — истреблены. Ваши братья. Ваши дяди. Ваши более дальние родственники. Вы и ваши дети становитесь членами рода, который уничтожил вашу семью. Некоторые женщины прибегают к выбору, но это считается не слишком достойным поступком. Вам положено жить ради детей. А детям положено забыть своих дядей и старших братьев. Едва война оканчивается, едва их принимают в род, месть оборачивается убийством внутри семьи, а это ужасающее преступление.

— Ник, это имеет отношение к делу?

— Я отвлекся? Но это трудно. Я говорил, что Люди не убивают женщин и детей. Такое случалось, хотя и редко. И рождало своего рода священную войну. Все соседи объединяются и истребляют род, поставивший себя вне закона. — Он помолчал, глядя ей в глаза. — Земляне нападают на гражданское население. Именно так главным образом велись наши войны последние два-три века. Хвархаты это знают. И знают, что окажутся в вопиюще невыгодном положении, если, воюя с нами, будут соблюдать свои правила. Земляне смогут нападать на их города, а они не смогут ответить тем же. Я исхожу из предположения, что мы отыщем планеты друг друга — родные планеты. Черт, Люди практически уверены, что знают местоположение Земли. Они могли бы уже сейчас захватить нашу с вами родную планету, если бы не их правила.

Он помолчал.

— И еще они знают, что рано или поздно люди разберутся в хварских правилах войны, а тогда какой-нибудь умный дурень среди землян или какая-нибудь группа умных дурней заявит: «У нас есть враги. Нам известно, как их уничтожить!»А тогда, я убежден, земляне выберут войну. Я сказал генералу, показал ему, что, по моим расчетам, у Людей есть год, от силы два. В материалах, которые мы захватили, содержалась информация такого рода — в материалах, которые мы забрали с вашей планеты… Рид… как ее там?