Наваждение - Марчик Георгий - Страница 10

Примерно раз в неделю — в субботу или воскресенье — она ходила к «мужу». Мне было запрещено там появляться. По ее словам, они с Кириллом обычно пили чай, играли в карты и трепались. Эти визиты не вызывали у меня подозрений. О нем она отзывалась пренебрежительно: «Пустой малый», «Нарцисс», «Босяк», «Хлюст». Иногда я даже заступался за него.

Три вечера в неделю Лера проводила на подготовительных курсах. Она относилась к занятиям очень серьезно — конспектировала лекции, аккуратно выполняла домашние занятия, писала контрольные, сочинения.

И все-таки меня не покидала странная неуверенность и беспокойство. Особенно стала тревожить меня ее крепнущая дружба с дочкой хозяйки квартиры — Эллой — высокой, красивой блондинкой, двигающейся с замедленной грацией, с очень изящной фигурой, красивым бюстом, с «загадочными» меланхоличными темно-серыми глазами. Элла любила выпить, и я боялся, что она заразит Леру этой пагубной, опустошающей душу страстью. Однажды в минуты откровения ее мать под строжайшим секретом рассказала о страшной драме, которая несколько лет назад разыгралась в их доме.

— Чье-то проклятие довлеет над нами, — грустно сказала она, вытирая белым платочком глаза. — Мы уже никогда не будем счастливы.

Об этой печальной истории я коротко расскажу. Мне кажется, она должна была стать для меня самого знаком беды, предупреждением. Но не стала. Меня мучила бессонница, дурные предчувствия.

Их дружба началась с невинного, казалось бы, увлечения яркими заграничными журналами мод, которые во множестве приносила Элла — она работала где-то художником-модельером. Вначале меня даже радовала эта дружба. Элла производила впечатление вполне серьезной, добропорядочной женщины. Она была разведена — ее маленькая дочь жила у родителей бывшего мужа. Однажды, когда я пришел из института, я застал Эллу и Леру на кухне весело болтающих, с разгоряченными лицами и блестевшими глазами. На столе стояла бутылка вина, пустая сковородка, две тарелки с огрызками мяса и пепельница, полная окурков. А надо заметить — я органически не выношу табачного дыма. Я поморщился и довольно кисло поинтересовался, по какому поводу пиршество.

— По поводу царства божьего внутри нас, — рассмеявшись, сказала низким хрипловатым голосом Элла. Лера переводила взгляд с Эллы на меня.

— То есть? — поморщив лоб, спросил я.

— Я собрала в нашем сквере шампиньоны, — с вызовом сказала Лера. — Мы пожарили их и решили отметить событие. Чем ты не доволен?

— Я всем доволен, — сухо сказал я и направился в нашу комнату.

Спустя какое-то время туда пришла Лера. Вид у нее был решительный.

— Вот что, — сказала она, прохаживаясь по комнате. Глаза ее сузились, кулачки были сжаты. — Мне это до чертиков надоело. Давай расстанемся.

— Лера, что с тобой?! Успокойся!

— Хватит! С меня довольно! — выкрикнула она — Еще немного и ты будешь как тряпкой вытирать мной ноги. Не думай, что ты меня купил. Слишком дешево это тебе стоило. Я перестаю уважать себя.

Честное слово, я искренне считал, что она права, было жаль ее, и в то же время я безумно любил ее такую — независимую, дерзкую, грубую.

В конце концов у нее началась истерика. Я приписал все это действию алкоголя.

— Ты привез меня сюда, вырвал из моей среды, сделал послушной игрушкой, вернее своей постельной принадлежностью, удобно, дешево и сердито!

В этих словах я вдруг уловил интонации Сержа, вспылил, не смог сдержаться — с силой ударил ее по щеке. Она завизжала на весь дом, как будто ее резали. В комнату тотчас ворвалась Элла и закричала мне:

— Прекратите издеваться над ней, иначе я сейчас же вызову милицию.

Лера продолжала визжать. Ее высокий, резкий голос сверлил мне уши, был просто невыносим. Если бы в комнате не было Эллы — я бы заставил Леру замолчать — зажал бы ей рот ладонью или повалил на тахту и накрыл ее голову подушкой. К счастью, этого не пришлось делать. Я поспешил уйти.

Вернулся я спустя два или три часа с тонким золотым колечком с симпатичным голубым камешком. Лера по-царски небрежно приняла мою взятку и на короткое время успокоилась. На следующее утро она безо всякого повода рассмеялась, ее негромкий смех прошелестел, будто прочирикала стайка воробьев.

Они с Эллой все чаще стали устраивать «посиделки» то на кухне, то у нас в комнате, то у Эллы — режим работы у нее был свободный, и большую часть дня она находилась дома. Не обходилось, разумеется, и без бутылки, которую, как я заметил, при моем появлении они стали прятать. От Леры все чаще попахивало вином. Я понимал, что криком и угрозами ее не проймёшь. Нужен другой подход. Купил ее любимую крымскую мадеру, хорошей баранины, фруктов, овощей, устроил маленькую пирушку. Это Лера любила. Когда Лера вошла в настроение, я осторожно завел разговор о дружбе с Эллой.

— Что тебя все-таки в ней привлекает? — спросил я. — Мне казалось, что у вас разные интересы, разные взгляды на жизнь.

— А ты против? — в упор спросила Лера, нахмурившись. — Если против — купи для меня клетку.

— Нет, конечно, — поспешно сказал я. — Ради бога, дружи с ней. Твое право — выбирать друзей по вкусу.

— Она несчастна, — пожав плечами, сказала Лера — Этим мы с ней похожи.

— Она не производит впечатления несчастной женщины, — заметил я.

— О, да! Конечно! — с иронией согласилась Лера — Она улыбается, неплохо зарабатывает, имеет любовника Даже двоих, — выразительно глянув на меня, добавила она — Что же еще надо? Верно? Ты посмотри на ее голову — ей еще нет тридцати, а она уже почти вся седая. А загляни в ее душу — она сплошная рана, вся кровоточит. — На глазах Леры показались слезы. — Пожалуйста, ничего не говори о ней плохого. Как вы, мужчины, бесчувственны, как совершенно не понимаете нас, — Лера расплакалась. Вот тебе и душевный разговор за стопкой вина

Я сидел истукан истуканом и не знал, что говорить, что делать, боялся липшим словом и движением окончательно все испортить. Однако Лера быстро успокоилась — как небо после короткой летней грозы вновь становится солнечным и ясным. Она тоже поведала о драме, разыгравшейся несколько лет назад в этой квартире. История эта оказалась действительно трагической и, возможно, заслуживает отдельного подробного рассказа. Я же сейчас ограничусь лишь кратким изложением фактов.

Мать Эллы — Алина Петровна вышла замуж, когда ей не было и восемнадцати лет. Родилась Элла. Но брак вскоре распался. Алина Петровна пылко влюбилась в молодого конструктора — Валентина, который и стал ее вторым отцом. Эта была вполне счастливая семья. Эллочка с малых лет привыкла относится к дяде Вале, как к родному отцу. Она по-детски любила его, садилась ему на колени, обнимала, целовала Он баловал ее и в общем тоже относился к ней как к родной дочери. Но никогда не знаешь, с какой стороны подкараулит беда Сегодняшнее счастье завтра в один миг вдруг обернется несчастьем.

В 16 лет Элла была уже вполне сформировавшейся прелестной девушкой, красивой, брызжущей здоровьем. Но странное дело — ее не интересовали мальчики. Она ни с кем не хотела ни знакомиться, ни дружить. «Мне с ними просто не интересно», — объясняла она. Стоило ей показаться на улице, как тотчас же за ней увязывался «хвост». «Я не могу ходить по улице — то и дело пристают какие-то типы, — со смехом сетовала она дома. — Чего только они не предлагают. Поехать в Ялту, и в Ленинград, и в Прибалтику. Даже за границу. А послушали бы какие подарки обещают. Неужели ко всем девушкам так липнут?»

Она по-прежнему по-детски ласкалась к отчиму, любила вспрыгнуть ему на колени, потереться о его щеку своей нежной шелковистой щечкой. Но странное дело, дядя Валя — такой веселый, родной и близкий — сторонился и даже чуждался ее. В ее присутствии у него становилось замкнутым, а то и сердитым лицом, он спешил ретироваться. Может быть, это объяснялось тем, что теперь он стал главным конструктором крупного проектного института. Они купили машину, дачу, обставили квартиру дорогой мебелью.

Так прошло еще два года, Элла все больше хорошела и была похожа, да простит нас читатель за такое избитое сравнение, на цветущую бело-розовую яблоньку. Она поступила учиться на художника-модельера. Все складывалось как нельзя лучше. Однажды, когда мамы не было дома, Элла приняла душ, вышла из ванной в махровом белом халатике и обратилась с каким-то пустячным вопросом к отчиму, он что-то буркнул в ответ. Элла в самом благодушном, приподнятом настроении подошла к нему, обвила его шею руками, безотчетно прижалась к нему своим молодым, горячим, непроизвольно вздрагивающим телом и капризно протянула: