Плотин. Единое: творящая сила Созерцания - Султанов Шамиль Загитович - Страница 57

В один и тот же день он был и в италийском Метапонте, и в сицилийской Тавромении, и тут и там разговаривая с учениками. Это подтверждают почти все, а между тем от одного города до другого большой путь по суше и по морю, которого не пройти и за много лет.

Он переходил однажды с многочисленными спутниками реку Кас и заговорил с ней, а она при всех внятным и громким голосом ему ответила: „Здравствуй, Пифагор…“»

…И снова начинается таинственная пляска спирали… И вновь появляется луч света и голос…

— …А жизнь? Жизнь — игра, напоминающая военный танец, спектакль на той сцене, которая называется миром, и в котором принимает участие не внутренняя душа, но внешняя тень человека. Вот почему лишь детям подобает жаловаться на страдания, которых в реальности-то нет.

— Ты все оправдываешь в этом чувственном мире?

— Никоим образом. В мировой драме Нус — автор, а люди — артисты. Как в драме автор создает и распределяет роли, но от актеров зависит, как эти роли сыграть, так и здесь. Все — логос и согласно логосу, а зло — отступление от предназначенной для человека данной роли. И всеобщий логос объемлет как хорошее, так и плохое. Диссонансы сливаются в гармонию. Даже случайности являются лишь звеньями общей цепи событий, которая восходит к руководящему началу. И Вселенная конструируется стратегическим промыслом.

— Но этот промысел не уничтожает свободы воли…

— Конечно, люди свободны делать как добро, так и зло: добро в согласии с промыслом, зло — вопреки ему. Причины наших поступков находятся в нашей власти. Но плохие поступки людей промысел обращает в добро, иными словами, следствия наших поступков уже входят в план промысла Например, вняв совету врача, поступаем мы согласно его уму. Если мы поступаем против его совета, то это наша вина, и мы должны расплачиваться за последствия. Мир чувственной реальности слагается из ума и необходимости, но промысел царит над всем, даже над алогическим, организуя все пропорционально и по аналогии. Человек, как частное, не может установить, насколько в каждом отдельном случае выступают необходимость и ум, иными словами, он не в силах давать конкретную телеологическую оценку отдельных явлений. Но отдельные случаи зла и страдания не затрагивают вселенского промысла.

— Потому-то говорится, что очищение от материального в человеке — это преодоление пут необходимости, это — путь умственной, высшей свободы.

— Совершенствование человека — это то, что постоянно сближает его и умственную реальность, мир идеальных сущностей. Но это и путь борьбы логоса в человеке с материей в человеке. Но ведь человек-то целостен, един, и потому-то мы эту конкретную целостность называем даймонием, — то высшее в человеке, что влечет его к абсолютной реальности, к Единому.

Даймоний — это то, что является непосредственно высшим по отношению к нашей человеческой активной жизни. Если наша жизнь чувственная, то даймоний наш — рассудочный. Если наша жизнь рассудочная, то даймоний — то, что над рассудком. Наша жизнь ведь — дело исключительно наших рук и нашей индивидуальной свободы. Иными словами, мы сами выбираем своего даймония, конструируя своей жизнью ту или иную степень целостности или нецелостности, а следовательно, и связанную с этим судьбу. Этот даймоний отождествляется с тем высшим в нас, сверхиндивидуальным (то, что одновременно и индивидуально и бесконечно всеобще), что является руководством для нашей душевной активности, стремящейся к высшему.

— Но злой даймоний…

— Это наша внутренняя нецелостность, неединство. Но самое главное — все зависит от нас. Даймоний — это Эрос божественного Платона, это любовь к прекрасному, ибо Эрос — сын Афродиты.

— Но вернемся к тому, что чувственный мир — мир преходящий, подлунный — единственно может быть объяснен только из его отношения к вечному миру умственной реальности…

— Но эта вечность не есть покой. Вечность есть жизнь абсолютного тождества в Нусе, жизнь сущего в бытии, данная сразу в настоящем во всей своей целостности, полноте и спокойствии. Наш же мир, мир времени, есть подобие мира смыслов. А следовательно, и время есть подобие вечности, мировой процесс есть подобие невозмутимой, данной сразу в своей целостности, беспредельной жизни Абсолюта.

— Иначе говоря, время есть жизнь Мировой Души, которая находится в постоянном движении, состоящем в переходе из одного проявления жизни в другое. Время — последовательная смена моментов деятельности этой души, предполагающая «прежде» и «после». При этом стремление к будущему, возможно, и есть наиболее характерное для времени. Мировая Душа, создав чувственный мир, подчинила его времени: она обнаруживает свою активность последовательно, проявляя одну деятельность за другой и создавая, таким образом, последующее. Мир существует и движется в Мировой Душе. Но так как жизнь этой Души изменяется, то тем самым создается различие времени. Таким образом, время создается интервалами деятельности Мировой Души. Поскольку же ее деятельность состоит в ее вечном стремлении к Уму, постольку для времени самое существенное — будущее.

— Но ведь Мировая Душа подобно человеческой одновременно стремится к Нусу, обращена к Абсолютному Разуму и в то же время созерцает материю, оплодотворяет ее.

— Да, и в первом случае она и есть небесная Афродита, во втором — она земная Венера, то есть Мировая Душа с точки зрения ее отношения к чувственному миру. И в этом смысле она и есть природа…

…Я пытаюсь разжать свои веки. Но они — самопроизвольно подергивающиеся и слабые — словно не мои веки, и я не могу сладить с ними. И тогда я снова медленно, паря, опускаюсь в светлый, быстрый поток, несущийся по Вселенной…

…Совершенный человек, спокойный в своем чистом безмолвии, сидит, поджав босые ноги под себя и выпрямив спину, на небольшой лужайке в светлом, прозрачном, замершем лесу. Концентрируя свое объемное внимание на неких предметах, он стремится к созерцанию Плодоносной Пустоты. Но руки его не хватают мудрые образы, и глаза его не пронзают предметы почитания, — явление не приходит.

Наконец, преклонившись в отчаянной, тоскливой молитве, ищущий почуял, как на его потный лоб спустилась нить паутины. Когда же он отбросил ее, раздался тихий и ясный голос: «Зачем прогоняешь Знак Мой? Луч Мой следовал за тобой, позволь обнять тебя».

Тогда задрожал в человеке солнечный змей, и нашел он отброшенную нить. И в руках его она обратилась в сорок переливающихся жемчужин, и в каждой отражался Лик Плодоносной Пустоты. На срединном камне светилась надпись: «Отвага, отчаяние, отрада». И совершенный получил отраду, ибо узнал путь к ней.

И я — словно колебания и ритмика мысли его и окольцованная сила его в этот миг. «Каждая радостная утрата есть безмерный выигрыш. Отвага отчаяния есть самоотверженность. Но высшая отвага не ждет воздаяния. Отчаяние не ждет воздаяния. Отчаяние есть предел и есть достижение предела, за которым начинается Реальность».

…И ушел оттуда, ибо воспринял он указание и стал этим указанием. Спустился он в узкую долину, присел в тени оливы у небольшого, красивого источника и стал ждать, созерцая глубины Плодоносной Пустоты в себе. Ибо остановила его Сила и должен был он стать частью Плана и помочь решить некую задачу.

В это же время подошел к источнику молодой бородатый и мускулистый пастух. И увидел человека под деревом, углубившегося в размышления. Пастух сел рядом и пытался задуматься, подражая человеку. Он начал пересчитывать своих баранов и овец, мысленно взвешивая выгоду от продажи руна их.

Оба долго сидели молча, наконец пастух спросил: «Господин, о чем думаешь ты?» Тот сказал: «О боге!» Пастух спросил: «Знаешь ли, о чем думал я»? — «Тоже о боге». Громко и раскатисто стал смеяться пастух, а затем, погладив пыльную свою бороду, сказал: «Ошибаешься, господин, думал я о выгоде продажи руна». «Истинно, тоже думал ты о боге, только моему богу нечего продавать, твой же бог должен сперва сходить на рынок. Но, может быть, он на пути встретит разбойников, которые помогут ему вспомнить о том, что я говорю. А потому иди скорее на рынок, чтоб скорее вернуться».