Рукопись Бэрсара - Манова Елизавета Львовна - Страница 20

— Не дошёл бы, — сказал я неохотно. — В тюрьме пересидел.

Он опять оглядел меня, кивнул и обернулся к Ирсалу:

— Тебя, брат Ирсал, прощаю для первого раза. Иди, он при мне будет.

— Позволь поговорить с Ирсалом, брат.

— А кто тебе мешает? Говори!

А в глазах уже подозрение, и я не стал рисковать. Попросил только:

— Позаботиться о моих, брат. И ради бога, успокой мать, очень тебя прошу!

Он кивнул, прижался щекой к моей щеке и поскорее ушёл.

Странная началась у меня жизнь, романтическая до тоски. Гулкое подземелье в развалинах старого храма, знобкая сырость и сырая темнота. Только ночами я выходил глотнуть мороза, но и тогда за спиной торчала безмолвная тень.

Два человека делили со мной неуют темницы. Первый — был сторож, он носил мне еду и следил за огнём в очаге. Второй — тот самый человек, брат Асаг, он приносил мне вести.

Правда, тогда я не замечал неудобств. Темнота дня и темнота ночи были одинаково годны для работы, а её мне хватало с лихвой. Я работал, как черт, пытаясь обогнать время, и боялся, что уже безнадёжно отстал. Плохо была поставлена в Братстве разведка. Они знали всё, что творилось в предместьях, многое из того, что случалось в богатых кварталах, а за пределами города — ничего. Словно глухая стена отделяла Братство от мира.

Я долго не мог втолковать Асагу, что же мне надо. Нет, он был вовсе не глуп. Просто делил весь мир на «наше — не наше», а всё, что «не наше», было чуждо ему.

С Асагом все было непросто. Он слишком отвык от возражений, я здорово рисковал всякий раз, когда спорил с ним.

Неизбежный риск — ведь я должен был стать с ним на равных, добиться, чтобы ни одно моё слово не могло быть отвергнуто просто так. Ничего я ему не спускал: ни насмешки, ни грубого слова; и когда мы орали друг на друга, по лицу моего стража я видел, что жизнь моя не стоит гроша. Но я просто не мог быть осторожным. Это было начало игры, и ему надлежало запомнить то, что я ничего не боюсь, никогда не вру, говорю только то, что знаю, а знаю больше, чем он. Впрочем, риск был не очень велик, потому что я уже знал, что при всей своей грубой властности Асаг незлопамятен и справедлив, может, он не простит мне ошибку, но всегда простит правоту. Мы ругались — и привыкли друг к другу, и однажды Асаг усмехнулся и сказал, покачав головой:

— Господи, да как это тебя Охотник терпел? Вот уж нынче у него праздничек!

— Он-то не жаловался.

— Ещё бы! С тобой жить — что голышом в крапиве спать, а дело ты, кажись, знаешь. Ладно, хватит собачиться, садись да выкладывай, что тебе от нас надобно.

Мы сели, я перечислил всё, что хотел узнать.

— Мне нет дела, кто у тебя занимается разведкой. Мне нужны только сведения. Первое: все аресты. Кого взяли, за что, кто за ним приходил, был ли обыск, опрашивали ли соседей, какие им вопросы задавали.

Асаг только головой покрутил, но смолчал.

— Второе: войско. Какие в городе части, где стоят, кому подчиняются. Регулярно ли платят жалование, кто командиры. Для каждого: характер, родство, связи, кому сочувствует.

— Да ты в своём уме? Откуда…

— Откуда хочешь. Может, у кого-то из солдат есть родня в Садане.

— Ладно. Чего ещё?

— Все, что делается во дворцах локиха, акхона и Тисулара. Кто на доверии, кто в опалке, с кем встречались и, главное, гонцы.

— Ну, ты и запрашиваешь! Что я тебе, господь бог?

— Мы не на базаре, Асаг! Грош цена твоей разведке, если мы не можем опережать врага. Мы должны знать то, что он уже сделал. Хочешь пример? Я узнаю о тайной беседе Тисулара с акхоном, после чего кто-то из них или оба сразу отправляют гонцов в Кайал. Ясно, как день: они уже столковались, и с ликихом, можно сказать, покончено. Но путь до Кайала неблизкий, у нас будет время кое-что предпринять. Ясно?

— Давай дальше, — хмуро сказал Асаг.

— Дальше мне надо знать, что делается в стране. Как с хлебом, платят ли налоги, не бегут ли уже в леса. Как настроены калары, что говорят о войне, как относятся к Тисулару.

— А это ещё зачем?

— Затем, что в Квайре, Биссале и Согоре живёт треть населения страны. Не грех бы поинтересоваться, что думают остальные две трети.

— Да, — только он почти с уважением, — котелок у тебя варит. Только что в нём за варево, а?

И поехало понемногу — с руганью, со скрипом, с ошибками, но туда, куда надо. Квайр открывался мне, и это был совсем незнакомый, не очень понятный город.

Он открылся с предместий — с Садана и Ирага — ведь это было то, чем жило Братство, что вырастило и питало его. Садан был важней. Я видел его только мельком: те же грязные улочки и убогие домишки, те же угрюмые, испитые лица, та же беспросветная нищета. Даже большая — ведь в Ираге жили вольные люди, а в Садане — подневольные ткачи. Тысяча людей, лишённых всяких прав — даже права поменять хозяина.

Лучшие мастера за день работы получили 5-6 ломбов (а прожиточный уровень 4-5 ломбов в день). Шерстобиты — 4 ломба, чесальщики шерсти — 3. С них драли налоги, вычитали за хозяйские инструменты, за брак (а надсмотрщики браковали до трети работы). Их били плетьми за дерзкое слово, за сломанный станок бросали в тюрьму, за невыход на работу ставили к позорному столбу. Армия доносчиков превращали их жизнь в вечную пытку страхом. Только Братство было у них — единственная их защита, последняя надежда. Это оно усмиряло надсмотрщиков, убивая самых жестоких. Это оно истребляло доносчиков и их семьи. Это оно в ответ на произвол жгло мастерские и склады шерсти.

Братство было таинственно и неуловимо. Тёмное облако мифов окружало его, и не было в Квайре человека, который осмелится отказать тому, кто скажет: «Во имя святого Тига».

По косвенным сведениям, замечаниям, намёкам я уже мог представить структуру Братства. Наверное в нём было не так уж много народу, иначе власти — за столько-то лет! — нашли бы его следы. Большинство — младшие братья — входили в не связанные между собой группы, которые звались домами. Во главе каждого дома стоял Брат Совета, и все они составляли Совет, управляющий делами Братства. Но главные решения принимала совсем небольшая группа — Старшие братья. Их слово было законом, а власть — абсолютной. Асаг был Старшим. Кстати, он вдруг перебрался ко мне в подвал.

— К родичам отпросился, в деревню. Мне-то нынче простор надобен, а попробуй, не пойди на работу!

Я только головой покачал. Этот властолюбивый человек, хозяин над жизнью и смертью сотен Братьев — и вдруг забитый ткач из Садана? Вот тебе и одна из причин неуловимости Братства.

Асаг не сидел на месте, только на ночь он возвращался в подвал. Долго отогревался, медленно ел, чуть не засыпая в тепле. А потом вдруг встряхивался, хитро щурил глаза:

— Ну, что новенького, брат Тилар?

— Начнём со старенького, — отвечал я привычно, и начиналась работа. Это были мои часы: полновластный хозяин становился учеником, и я учил его трудной науке обобщения данных.

Трудно ему приходилось: ум, привыкший к конкретному и простому, очень трудно схватывал суть. А ещё заскорузлая корка суеверий и предрассудков: это было достаточно больно — для него, а порой и достаточно опасно — для меня.

Но мы оба уже научились вовремя остановиться, обойти опасное место и нащупать окольный путь.

— Смотри, — говорил я ему. — Вот сегодняшняя сводка. Локих заказал трехдневную службу с молитвами о победе Квайрского оружия. Тисулар задержал выход обозов с продовольствием для армии. Кеватский посланник взял ссуду в банкирском доме Билора. Акхон вызвал всех поделтов на тайное совещание. Поговаривают, что поделт Биссала Нилур будет смещён и заменён поделтом Тиэлсом из ближайшего окружения акхона. Люди Симага арестовали Калса Энасара, старейшину цеха красильщиков, обыска не было, засады в доме не оставили. Ну, какая тут связь?

— А черт его знает!

— Давай разбираться. С чего начнём?

Он хмуро пожимал плечами.

— Тогда со службы. Позавчера прибыл гонец от кора Эслана. К нам он, конечно, не завернул, но мы и сами сообразим. Я вот думаю, что речь идёт о крупном наступлении, иначе зачем бы тревожить бога?