Четвёртый ингредиент (CИ) - Брук Михаил - Страница 45

       Распоряжение последовало 22 мая 1892 года. И уже через несколько дней облеченный чрезвычайными полномочиями начальник выехал в пострадавшие губернии. Унылая картина открылась ему. Незасеянные поля, пустые, вымершие деревни, толпы голодающих и бездомных, просящих подаяние вдоль обочин. Короче, не раз помянутые в нашем рассказе образы, ставшие привычными для этих мест.  И в дневнике появляется первая запись: «В южных частях России крайности степного климата – черные зимы, бешеные ливни, страшные весенние бури и летние, знойные суховеи, губящие за сутки десятки тысяч десятин лучших хлебных посевов,  выражены, к сожалению, с чрезвычайной резкостью».

        Смягчить крайности могли лишь срочные меры. Он понимал: «Нужны примеры, способные перевернуть представления людей о земле и природе в целом». Открытые степи, где еще сохранились островки лесов, пожалуй, идеальные места для начала подобной работы.

       Первая остановка – «Каменная степь» под Курском. «Казалось, - вспоминал Докучаев, - сама судьба предназначала его для «Особой экспедиции». Местные дубы облюбовал еще Петр Великий для стругов, но пощадил, велел не трогать.  Есть здесь и девственная степь, и богатырские лесные массивы».

       Но время не ждет. После краткого осмотра почв и растительности, ученый снова в пути. Чем дальше на юг, тем ниже травы, а деревья попадаются лишь в поймах рек. Стоит сильная сушь. Проселочные дороги покрыты тонкой смешанной с мелом пылью, слепящей, забивающей нос и рот, оседающей на одежде. Позади остался сонный городок Беловодск. Впереди долина реки Деркул с удивительно холодной для жаркого лета водой. 

     Трудно сказать, что производило здесь большее впечатление. То ли «суровость степного климата», то ли … необыкновенное, можно сказать, пророческое видение! Иначе и не назовешь то, что довелось узреть нашему герою и его спутникам. На крутом берегу реки, на возвышенности, росло одинокое дерево. Его корни пронзали хилый чернозем, впивались в меловые пласты в поисках влаги. Искривленный ствол и узловатые ветви не вызывали сомнений в том, что оно влачит жалкое существование. Но… ЖИВЕТ!

     Мне приходилось бывать в тех местах. Минуло восемьдесят лет со времен «Особой экспедиции». Уже не одно, множество деревьев росло на террасах и водоразделах Деркула. Дубы и ясени с пышными кронами окружали ровные квадраты полей. Высокие колосья щекотали животы лошадей. Подчиненные воле объездчиков животные  не смели передвигаться ни галопом, ни рысью среди вызревающих хлебов, а лишь осторожно ступали шагом, выискивая свободные пространства между  растениями.

      На фоне непривычного для здешних мест буйства зелени выделялась лесная полоса, заложенная Докучаевым. Под ней хранились самые богатые и мощные черноземы лесничества. Их перегнойный слой вдвое превышал мощность других почв округи. И это удалось там, где раньше находился совершенно голый кряж бурьянной степи, отданный на волю ветрам, зною и засухе.

     Иллюзия чуда неожиданно рассеивалась открытым пространством не защищенных земель с редким и низкорослым ячменем. Оазис заповедного участка занимал всего пятьсот пятьдесят гектаров. С середины прошлого века он не прирос ни пядью земли, ни единым деревом. Сегодня сведений о нем не найти даже во всезнающей «Википедии»…

      Описания знойных буранов похожи одно на другое. И в Деркуле и в Каменной степи они наваливали горы черной земли, опустошали поля. Лишь на маленьком «островке» Велико-Анадоля картина выглядела иначе. Ни в 1885, ни 1891, ни даже в засуху 1946 года, превзошедшей жестокостью прежние удары стихии, местные черноземы не оставляли людей своей милостью.

     Здесь-то, неподалеку от Азовского моря, «Особая экспедиция» и нашла свой третий участок. Выращивать лес в этих краях начал Виктор Егорович Графф, в середине позапрошлого столетия. Степняков в ту пору занимала иная проблема. Дефицит древесины. Без нее на юге, как без воды. Ни дом построить и обогреть, новомодные железные дороги нуждались в деревянных шпалах, паровозы в дровах, флот в мачтах и прочей оснастке, угольные шахты Донбасса в опорах и  настилах. 

    Деревья в Велико-Анадоле, понятно, не могли обеспечить все нужды. Идея привлекла внимание, но не получила развития. Строевой лес не вырастал до нужных кондиций, печи и топки пожирали поленья быстрее, чем удавалось возобновить их запасы. Но дубы, клены, ясени, ели и сосны  проявили иные способности. Они побороли засуху, спасли черноземы, подарили высочайшие для тех времен (двадцать центнеров зерна с гектара) урожаи… Урожаи, когда в открытых степях все ждали  «конца света». Тонны хлеба, когда в соседних волостях бури превращали день в ночь. Повторяю, БОГАТЫЕ УРОЖАИ (!), когда большинство железных дорог юга парализовано, и поезда с продовольствием не способны пробиться сквозь черные заносы к голодающим.  

      Странно, в девятнадцатом веке, об этом не желали знать. Проявляли какое-то удивительное равнодушие, выделяя мизерные средства для  спасения степей. Затем, в 1948-1953 годах, бросили все силы и средства на выполнение умопомрачительного «Сталинского плана преобразования природы», желая покрыть лесными полосами все засушливые районы Советской империи. Но гигантские лесные системы (120 миллионов гектаров, территория, равная почти все Западной Европе) предназначались для изменения климата, а не для сохранения почв. Как видите, цели совершенно разные.

     В миниатюрном хозяйстве учитывается каждая особенность. Здесь балка и овражек, там возвышенность и пруд. Но увеличьте свой «огород» до масштабов страны и увидите: невозможно считаться с каждой «мелочью». То, что работало, спасало, сохраняло и умножало урожаи на малом пространстве, на территории, измеряемой тысячами километров, само требует забот и нечеловеческих усилий. Леса не могут расти где угодно и добывать воду с глубины в десятки метров. А в степи вода нужна всем. Ее не хватает. И, сколько не преграждай путь ветрам и атмосферным фронтам, из них не выжмешь необходимой влаги.

      А коли воду перебросить с севера… ее станет много? Тогда нагрянет другая беда. Соли!!! Помните: степи одинаково чувствительны и к недостатку, и к малейшему избытку влаги! Вот почему БОЛЬШОЕ разумней строить из МАЛОГО. Из проверенных «puzzle»-хозяйств  реальнее составить крупные композиции, но не наоборот. Да, и «панацея от всех бед» сродни вечному двигателю. Ее не существует.

     Потому-то Докучаев и стал испытывать небольшие зеленные конструкции. Неподалеку от Шипова леса в Каменной степи его внимание привлекла балка «Озерки». В сухое время она напоминала живописное ущелье, где грунты и рыхлые породы прорезали известняковые жилы. «Создавалась полная иллюзия скал, - вспоминал ученый,- в тени которых мы часто находили убежище в знойный полдень. Но стоили набежать тучам и пойти сильному дождю, как наш бивуак превращался в ловушку. Горе путнику, застигнутому в нем водной лавиной». И он решает укротить коварный овраг. Так на его склонах появляется первая искусственная рощица Каменной степи. А год спустя, в полуверсте от нее, лесные полосы. Заслон на пути ручьев, сбивавшихся в мощный поток, поставлен. Балка же превращена в безобидный, но совершенно необходимый в степи пруд.

      Изящество решений, увы, так и не оценили наверху. Зато не упускали возможность досадить, омрачить радость больших побед мелкими придирками, мелочными предписаниями и кляузами. 

     Попечитель Ново - Александрийского института, в Варшавском округе, Александр Апухтин, не желал ничего более, как «поставить на место» нового директора, Василия Докучаева. Ведь сей «злодей» посмел отменить, поборы со студентов и преподавателей, реквизировал его, апухтинские, апартаменты под лаборатории. Бунтовщик!

    Власти склонны видеть «пугачевщину» в любом неповиновении. Оттого-то в Петербурге отнеслись с пониманием к жалобе на «неблагонадежного» профессора, подстрекающего молодежь к «возмутительным действиям». Отставка коего «по собственному желанию» последовала незамедлительно. Когда же «смутьян» подал просьбу об открытии в столичном университете кафедры «Почвоведения и Микробиологии», отказ не удивил никого. Видеть нашего героя в новой роли отказывались и друзья, и враги...