Русская душа и нерусская власть - Миронова Татьяна - Страница 40

Русская совесть, как чувство высшей правды зародившаяся в нас с языческих времен, камертоном звеневшая в наших душах во времена христианского тысячелетия, упорно сохранявшаяся в сердцах в век богоборчества, жива в нас до сих пор. Ее носители в России расцениваются как национальное достояние всеми, кто хоть в малости хранит в себе русское чувство. Мы жаждем видеть совесть в искренних писателях, в верующих священниках, в непродавшихся политиках. И свято верим, что рано или поздно в России будет совестливая власть. А во что мы верим свято, того обязательно добиваемся.

Русское понятие о грехе, имеющее сегодня исключительно христианскую подоплеку, первоначально развивалось в языческой среде. Само слово грех происходит от глагола греть. Грехи — это деяния и поступки, которые жгли, испепеляли душу и совесть человека, вот отчего так трудно русскому человеку «взять грех на душу», ведь ее недолго тогда и вовсе сжечь. Представление о том, что вина, проступок жгут человеческую душу, свойственно не одному только русскому народу. В латинской языковой культуре грех — peccatum выводят из глагола pecco, с корнем, родственным нашему русскому глаголу печь, родившему понятие о печали, которая печет, жжет совесть.

Видимо, то, что мы понимаем под грехом в религиозном христианском смысле, как поступок, противный закону Божию, как вина перед Господом, — это вторичное значение данного слова. Первоначально, в язычестве, грех — это вина или преступление, приведшие к беде, напасти, несчастью — «грех да беда на кого не живет». За вину следовало отвечать, платить: «не бойся кнута, а бойся греха», «чья душа в грехе, та и в ответе». Такая расплата с языческих времен у славян именовалась покаянием.

Славянский христианский термин покаяние имеет новозаветное греческое соответствие metanoja, что в греческом буквально означает перемена мышления, духовный переворот. В русском же языке идея слова покаяние совершенно иная. Индоевропейский корень koj/kaj отражал физические и нравственные перемены в человеческом существе, и это было не только состояние перехода от сна к бодрствованию, выраженное в словах покой-почить, но и все преображения, переживания человеческой души также рассматривались в языке как переход — от горя к утешению, от тревоги к успокоению, от погибели к спасению, от беды к радости. Эти состояния переходов выражены в русских поговорках «Не было бы счастья, да несчастье помогло», «Нет худа без добра».

В русском языке до принятия нами христианства подобные трансформации душевных состояний отражались в словах покаяние, каяться, окаянный. Славянский корень kai в таких словах выражал понятия, под которыми славянское языческое племя, род, семья разумели очищение члена племени, рода или семьи от нравственного груза совершенного им преступления — от греха. Глаголы с корнем kai- описывали ритуальные действия, совершаемые над преступником. Грешника окаивали — обвиняли в совершенном преступлении, оглашали его прилюдно, затем его прикаивали — принуждали к ритуалу покаяния, сам ритуал покаяния, вероятно, включал исповедь о совершенном зле, прошение о прощении и наказание. Так преступник раскаивался, очищался от лежавшей на его совести вины. Сохранившиеся в русском языке слова отражали древний ритуал или каятины: каета — это порядок ритуальных действий, кая или кайка — оглашение перед народом своей вины, кайна или цена — принесение провинившимся выкупа за совершенное зло, каязнь или казнь — кара за преступление. Существующие у нас в языке слова окаянный и неприкаянный как нельзя лучше свидетельствуют о дохристианских ритуалах, через которые проводили окаянных, то есть оглашенных преступниками, и неприкаянных, то есть преступников, избегших ритуала покаяния, но мучимых совестью. Вот откуда древнее выражение «ходить как неприкаянный», оно свидетельствует о том, что издревле не покаявшийся русский человек не находит себе места, мучимый угрызениями совести, ибо совесть без зубов, а загрызет.

Подобные ритуалы очищения от преступления, вплоть до казни, в древности звучавшей по-славянски как каязнь, существовали у многих индоевропейских народов. Пропасть в Спарте, в которую низвергали государственных преступников, именовалась кай-адас. Интересна перекличка реконструированных понятий славянского язычества с индуистской и буддисткой традицией очищения от грехов, связанной с горой Кай-лас в Тибете: «Как Земля совершает круг вокруг светила, дающего ей жизнь, тактибетские паломники совершают обход вокруг священной горы Кайлас. Паломники верят, что прошедший 108 кругов вокруг Кайласа гарантированно возродится в Чистых Землях на небесах. Эта гора считается священной многие тысячелетия у всех народностей, проживающих в близлежащих странах». В названии горы вТибете и в названии пропасти в Спарте присутствует тот же индоевропейский корень kai-, несущий идею покаяния и казни с целью очищения души, совести от грехов.

Ритуал очищения от грехов существовал в дохристианскую эпоху у многих народов, но само очищение понималось разными племенами и расами по-разному. Древние евреи, к примеру, ежегодно возлагали свои прегрешения на козла и отпускали его в пустыню, полагая, что теперь именно этот козел отпущения является носителем всех их зол. Так сформировалась психология народа, который перекладывал свои вины и преступления на других, не испытывая ни мук совести, ни чувства раскаянья. У славян было иначе, здесь каждый человек сам давал ответ за свои преступления, искупал вину, внося выкуп — цену, или получал наказание — казнь. Этот древний ритуал определил психологический тип русского человека, который понимал необходимость покаяния и ответа за все, что совершил злого в жизни. На этом основывается наше русское убеждение, что «за все в жизни нужно платить».

Мы полагаем, что обряд покаяния совершался славянами-язычниками ежегодно, время его исполнения приходилось на начало весны и связано было с обновлением всего живого, пробуждением от смерти к жизни, очищением от всех накопленных за год грехов. Возможно сроки проведения каятин зависели от лунного календаря. Эти наши предположения основаны на том, что языческие представления о ритуале покаяния впитала в себя и сохранила в отдельных фрагментах бытовая обрядность последней страстной седмицы Великого Поста. Сама Страстная неделя, в особенности ее четверг, именуются чистыми, и именно Чистый четверг у русских считается днем обновления всего крестьянского хозяйства на предстоящий год. По поверьям, в этот день в полночь приходит на землю настоящая весна, тогда же годовалым детям первый раз в жизни подстригают волосы, а каждый, кто утром на Чистый четверг легко и рано встал, будет вставать легко весь год. В Чистый четверг сохраняется в русском народе множество водных и огненных ритуалов очищения, которые, как мы полагаем, восходят к обряду ежегодных языческих каятин.

Водные ритуалы проводились и ради жертвоприношения, и ради очищения. Рыболовные артели в России еще в XIX в. именно в Чистый четверг топили в реке старую лошадь, задабривая водяного. В тот же день, в четверг, в крестьянских семьях большуха обязана была опустить в колодец или в только что вынутое из него ведро воды серебряную монету — древний выкуп здоровья, чистоты и прибыли в доме. Водный ритуал совершался также с целью омовения, очищения от всего дурного, исцеления от болезней. В народе полагали, что каждый, кто искупался в этот день как можно раньше, «прежде ворона», будет здоров. Это поверье в виде требования вымыться в Чистый четверг перед празднованием Светлого Христова Воскресения и убрать дом живо по сей день в каждой христианской семье. Девки с бабами для красоты и долголетия ходили в Чистый четверг окачиваться под куриной насестью, девушки спешили умыться в Чистый четверг пока ворона не закаркала, чтобы «любили добрые люди».

Огненные ритуалы, сохраненные обрядами Чистого четверга, не в меньшей степени свидетельствуют о некогда существовавших у славян языческих каятинах. Здесь просматриваются осколки обряда жертвоприношения или принесения выкупа — цены за грехи людей. Именно с этим связана вера в языческие «четверговую соль» и «четверговую свечу». Четверговой солью называют соль, которую калят с квасной гущей только в Чистый четверг, она считается целебной и применяется при снятии призоров и колдовства. Соль и квасная гуща (хлебная закваска) — ритуальные хлеб да соль, приносимые когда-то язычниками своим божествам как жертвоприношение, как выкуп за совершенное в течение года зло. Остатки сожженной жертвы — «четверговая соль» — сохранялись как благословение языческих божеств на весь грядущий год. Такова же роль «четверговой свечи», в образе которой совместились языческие и христианские представления о жертвоприношении. Свеча, поставленная в православном храме как образ молитвы к Богу и символ покаяния, в народном представлении сохранила значение оберега от бед и болезней, которую присваивали, по всей видимости, остаткам жертвоприношений в языческом ритуале каятин, приуроченных после принятия христианства к чистому четвергу Великого Поста. Свечу от четверговой всенощной давали в руки больным или мучающимся родильницам, четверговыми свечами выжигали кресты на потолках и притолоках для изгнания нечисти, а зажженная четверговая свеча, согласно поверьям, предохраняла жителей в грозу от грома и молнии, которые традиционно считались символом кары небесных сил.