Дживс и феодальная верность; Тетки – не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом! - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 35

– Вот как? – только и переспросил я. – Вы послушайте, родная старушенция, что было. Я только подошел к сейфу и собрался было засунуть на место троттеровские жемчуга, как этот непотребный Л. Дж. Троттер очень заботливо взял и захлопнул дверцу, пресекши тем самым мои усилия и старания и поставив меня в крайне безвыходное положение. Я весь дрожу как осиновый лист.

– И я тоже.

– Что теперь делать, не представляю себе.

– И я не представляю себе.

– Я напрасно ломаю голову, ища выход из этого, как говорят французы, impasse.

– Я тоже. – Она в сердцах запустила Агатой Кристи в подвернувшуюся вазу. Моя тетя, когда негодует, всегда проявляет склонность швырять и пинать всякие вещи. В Тотли-Тауэрсе во время одного из наших самых бурных совещаний она перебила у меня в спальне все, что стояло на каминной полке, включая терракотового слона и фарфорового пророка Самуила в младенчестве за молитвой. – По-моему, ни одной женщине в истории не приходилось решать такие вопросы. С одной стороны, на мой взгляд, жизнь без Анатоля…

– У меня на руках это дорогое жемчужное ожерелье, собственность миссис Л. Дж. Троттер, и когда его пропажа…

– …совершенно невозможна. С другой…

– …обнаружится, поднимется страшный шум и гам, вызовут полицейских инспекторов с сержантами…

– …стороны, мне необходимо продать «Будуар», иначе мне не на что будет выкупить из заклада мое ожерелье…

– …и меня схватят с поличным, как говорится, горяченьким.

– Горяченьким!

– Вы ведь не хуже меня знаете, что ждет человека, схваченного с поличным, горяченьким.

– А холодненьким? – мечтательно вздохнула тетя Далия. – Как подумаю о его заливных креветках на льду, так сразу же говорю себе, что надо быть безумной, чтобы согласиться на жизнь без Анатоля. Ах, его Selle d’agneau a la Greque! Его Mignonette de poulet roti Petit Duc! И эти Nonats de la Mediterranee au Fenouil![56] Но потом я спохватываюсь, что надо быть практичной. Мне во что бы то ни стало надо получить обратно ожерелье, и если для этого потребуется… Боже милосердный! – возопила она (если тут подходит это слово), и каждая черточка ее лица выразила страдание. – Но что скажет Том, когда узнает, что Анатоль покидает нас?

– А что он скажет, когда узнает, что его племянник угодил за решетку?

– Как ты сказал?

– Я сказал: угодил за решетку.

– Кто это собирается угодить за решетку?

– Как кто? Я.

– За что это?

Я устремил на нее взор, какого, строго говоря, ни один племянник не должен устремлять на родную тетку. Но я пришел в страшное негодование.

– Вы что же, меня не слушали?! – горячо спросил я ее.

Она не менее горячо мне ответила:

– Разумеется, я тебя не слушала. Неужели ты воображаешь, что, когда мне угрожает потеря лучшего повара на всю Центральную Англию, я могу еще уделять внимание твоим дурацким разговорам? Что ты там болтал?

Я выпрямился. Слово «болтал» больно ранило меня.

– Я просто сообщил вам, что Л. Дж. Троттер захлопнул дверцу сейфа, в результате чего я не смог положить злосчастное ожерелье на место и похищенная драгоценность осталась у меня на руках.

– Ну и что?

– Я также рискнул предсказать, что не успеем мы оглянуться, как сюда явятся полицейские инспектора с сержантами, сграбастают меня в охапку и уволокут в кутузку.

– Какая ерунда. Почему кто-то может подумать, что ты к этому как-то причастен?

– Ха-ха, – произнес я. Этакий короткий горький смешок. – Вам не кажется, что, когда эта штука обнаружится у меня в кармане, могут возникнуть некоторые подозрения? Того гляди, меня задержат, найдут при мне краденое, и не надо читать много детективных романов, чтобы знать, каково приходится злосчастным, у которых при себе находят краденое. Им достается так, что не обрадуешься.

Тетя Далия пришла в волнение. В благополучные времена моя тетя бывает непредсказуема, насмешлива и придирчива, когда я был моложе, она нередко давала мне по уху, если находила, что мое поведение того заслуживает; но стоит черным тучам сгуститься над Бертрамом, и она в гуще схватки, работает кулаками направо и налево.

– Дело плохо, – произнесла моя тетя, подняла с пола маленькую скамеечку для ног и запустила ею в фарфоровую пастушку на камине.

Я подтвердил это и добавил, что не просто плохо, а ужасно.

– Придется тебе…

– Тс-с-с!

– Что?

– Тс-с-с!

– Что значит «тс-с-с»?

А зашипел я потому, что услышал за дверью приближающиеся шаги. Однако объяснить ей это я не успел, так как ручка двери резко повернулась и вошел дядя Том.

Я определил на слух, что у моего родича, вернее – свойственника, не все в порядке. Потому что, когда у дяди Тома на душе забота, он бренчит ключами. Сейчас ключи тарахтели так, будто дядя играет на ксилофоне. А выражение лица было мрачное и страдальческое, какое у него появляется при известии, что на конец недели ожидаются гости.

– Это наказание Божье! – воскликнул дядя Том, весь клокоча.

Тетя Далия постаралась скрыть собственную тревогу за улыбкой, которую она, наверно, считала приветливой:

– Ах, это вы, Том? Заходите, заходите, составите нам компанию. Что вы называете наказанием божьим?

– Все вот это. Я расплачиваюсь за то, что по слабости характера позволил вам пригласить сюда этих проклятых Троттеров. Так и знал, что случится что-нибудь ужасное. Чувствовало мое сердце. Когда в дом набиваются такие люди, того и жди несчастья. Само собой понятно. У него лицо как у крысы, у нее добрых двадцать фунтов лишнего веса, а ее сынок носит баки. Безумием было допустить, чтобы они переступили наш порог. Вам известно, что произошло?

– Нет. Что же?

– Кто-то украл ее ожерелье!

– Боже правый!

– Я так и думал, что вы воскликнете «Боже правый!», – с мрачным удовлетворением в голосе сказал дядя Том.

– Сейчас она остановила меня в коридоре и попросила открыть сейф, так как она хочет надеть к сегодняшнему ужину свои жемчуга. Я отвел ее в холл, отпер сейф, а их там не оказалось.

Я мысленно приказал себе сидеть тихо.

– Вы хотите сказать, они пропали? – уточнил я.

Он бросил на меня довольно раздраженный взгляд.

– Ты соображаешь быстро, как молния, – заметил он.

Ну а что в этом дурного?

– Но как это могло случиться? – спросил я. – Разве сейф был открыт?

– Закрыт. Но по-видимому, я оставил его открытым. Суета с обмороком этого треклятого Сидкапа могла отвлечь мое внимание.

Тут он чуть было опять не сказал, что, мол, вот какие вещи случаются, когда пускают в дом подобную публику, но не сказал – верно, вспомнил, что его он пригласил сам.

– Так что вот, – сердито продолжал дядя Том. – Должно быть, кто-то оказался возле сейфа, когда мы поволокли его наверх, увидел, что дверца сейфа открыта, и воспользовался удобным случаем. Старуха Троттер всполошилась, я едва уговорил ее немного обождать и не посылать сразу за полицией. Сказал, что надо сначала тихо самим провести расследование, это может принести результат получше. Скандал нам совсем ни к чему. Но навряд ли бы я ее уломал, если бы не молодой Горриндж, он подошел и поддержал меня. Вполне толковый юнец этот Горриндж, хотя и носит баки.

Я непринужденно откашлялся. По крайней мере постарался, чтобы получилось непринужденно.

– Какие же шаги вы намерены предпринять, дядя Том?

– Я намерен во время ужина извиниться и уйти, сославшись на головную боль – она у меня и вправду имеется, да будет вам известно, – и обыскать все комнаты. Глядишь, может быть, и нападу на след. А пока что пойду выпью. Вся эта история на меня очень неприятно подействовала. Не хочешь пойти со мной пропустить по рюмочке, Берти, мой мальчик?

– Я, пожалуй, еще останусь, если вы не против, – ответил я. – Мы тут с тетей Далией беседовали о том о сем.

Дядя Том исполнил финальное арпеджио на ключах:

– Ладно, как угодно. Но мне в моем теперешнем состоянии кажется странным, что кто-то может отказаться от выпивки. Ни за что бы не поверил, что такое возможно.