Медный король - Дяченко Марина и Сергей - Страница 96

Ему привозили книги отовсюду, и он щедро платил. Отряды лазутчиков снаряжались на земли Империи не столько за сведениями, сколько за книгами, томящимися в хранилищах больших городов. Однажды книг стало больше, чем Развияр мог прочитать. Больше, чем он мог даже пролистать, не глядя. Поначалу это казалось удивительным, даже забавным. Но время шло, лазутчики и купцы делали свое дело, десятки и сотни нечитанных книг стояли на полках, ожидая своего часа.

– Есть новое, повелитель, – библиотекарь не мог скрыть гордости. Его круглые щеки лоснились: целый день он ждал Развияра, чтобы сообщить ему радостную весть. – Вернулся один живчик, которого я снарядил еще зимой. Ловкий парень, замотай его уховертка, имперскую библиотеку перетряс… Глядите!

Он сдернул тонкую ткань с кипы книг, по виду очень старых, в кожаных и железных переплетах. Еще десять лет назад за одну такую книгу Развияр отдал бы… правую руку? Может быть. Кинулся бы, схватил, стал жадно пролистывать, немедленно сел читать; еще восемь лет назад он принес бы книги в жертву Медному королю, и король принял бы подношение.

– Здесь несколько совсем новых, отличного исполнения. «Хозяйственные заметки», «Фортификация», «Познавательные рассказы»… А вот эти два тома – старые, из коллекции крупного имперского чиновника, может быть, самого Императорского Столпа, если я что-то понимаю в печатях. Мой агент сумел их подменить и выкрасть…

Развияр молчал.

– Но это еще не все, – библиотекарь зорко следил за выражением его лица. – Я просмотрел их, пока вас не было.

– И? – Развияр заинтересовался.

Библиотекарь сноровисто подхватил том, лежащий сверху. Осторожно отрыл в том месте, где между страниц свисала закладка. Развияр проследил за его длинным пальцем: книга была из новоделов, переписанная с оригинала хорошим, старательным переписчиком и помещенная в старинный переплет.

– «Он захватил копи, кузницы и цеха, и был настолько предприимчив, что даже имя его на местном наречии стало означать «медь»… Его звали за глаза медным королем, медным господином, а враги – медным болваном…», – прочитал библиотекарь.

Развияр глянул на заглавие книги: «Сто наиболее предприимчивых купцов Империи и за границами ее». Слабо улыбнулся:

– Спасибо. Запиши все в каталог и поставь на полку, я потом посмотрю.

– Да, повелитель, – библиотекарь казался разочарованным.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, повелитель.

Замок притаился, но не спал: работы продолжались днем и ночью. Замок был похож на личинку, вылупившуюся из яйца, требующую все больше еды и воды, тепла, живой крови, усилий, света. Оружие и украшения, одежда и обувь, колеса и сбруя, и снова оружие; военные походы шли один за другим, и каждый из них Развияр возглавлял сам, и в каждом походе надрывался и рисковал жизнью. Только новая победа и новая власть на короткое время заливали огонь, пожирающий его изнутри.

«Возьми, что мне дорого. Подай, что мне нужно». Он страдал от этой неудовлетворенности, как страдают от голода, жажды или удушья. С каждой новой жертвой что-то менялось внутри, это было похоже на взрыв почки, выпускающей листок. С каждым новом шагом, прорывом, озарением ему казалось, что теперь-то он наполнен всклень, будто глиняная чаша, и больше ему ничего не нужно. Но удовлетворенная надобность открывала перед ним другие, о которых он прежде и помыслить не мог, которые не умел описать словами. А Медный король становился все требовательнее.

Развияр клал на алтарь дорогие подарки зверуинов, чудеса от заморских купцов, золото, оружие, картины, книги. Он голодал неделями, он заставлял себя мучаться от жажды, но Медный король больше не принимал от него ни хлеба, ни воды. Только редкие вещи, способные по-настоящему порадовать, напоминающие о лучших днях, связанные с родными людьми, – только эти вещи годились в жертву.

Во главе своих отрядов Развияр совершал налеты на имперские города и собирал богатую добычу. Однажды среди золотой и серебряной посуды, монет и гобеленов попалась музыкальная шкатулка, игравшая единственную, тихую мелодию. На задней крышке шкатулки был орнамент, составленный из беличьих силуэтов. Развияр слушал шкатулку раз, и другой, и третий, и перед его глазами возникали обрывки давно потерянных воспоминаний: лес… поле… Человек на ходулях, бегущий по меже, и рыжий поток бегущих за ним белок, взлетают спины, парят на ветру хвосты…

Он мучился много дней, потом не удержался и принес шкатулку в жертву, и Медный король принял ее. Нетерпение ослабело, но ненадолго.

Ко дню очередной победы Яска подарила Развияру серебряный медальон на цепи. Это было чудо ювелирного искусства, невозможное без помощи магии: медальон был всегда теплый. Внутри помещались портреты Лукса, Яски и Подарка, которые умели улыбаться в ответ на улыбку Развияра.

Он носил его, не снимая, почти полгода. Проходили дни и месяцы со времени последней жертвы. Хотелось внутренних перемен – как хочется дышать, с каждым днем все сильнее; однажды вечером, оставшись один, он снял с шеи теплый медальон и навсегда отдал Медному королю. Он знал, что избежать этого нельзя; он знал также, что Медный король расценит эту жертву как крохотную подачку.

Он назначил награду за историю, сказку, рассказ или даже слух, в котором упоминался бы Медный король, но что приносили ему болтуны, до сих пор оказывалось либо ерундой, либо подделкой. Лазутчики, которых он отправил в гавань Мирте под видом торговцев рыбой, наведались на островок с маяком, но старик, много лет гасивший и зажигавший пламя, был к тому времени мертв. Его работу делал молодой, тронутый умом горожанин, который, разумеется, никогда не слыхивал о Медном короле.

Развияр упражнялся с оружием без отдыха, часами напролет. Его противники сменялись, выбившись из сил, а иногда и получив легкую рану, а он не уставал – вернее, переплавлял усталость в оружие против Медного короля. Он истязал себя ледяными ваннами и пробежками босиком по горам. Облегчение было недолгим: желание совершить жертву снова овладевало им, как будто сам Король приходил к нему, требуя своего.

Развияр знал единственную вещь в мире, способную надолго – а может быть, и навсегда – унять Короля. Он поставил себе цель и шел к ней кратчайшим путем. Он собирался завоевать эту вещь во что бы то ни стало: ценой усилий, риска, чужих жизней. Завоевать и принести в жертву. И тогда снова прояснится мир, ограниченный ум просветлеет, Развияр заново увидит прожилки листьев и блики на воде, прорвет скорлупу косности и ограниченности, в которой мучается сознание, будто взрослая птица в яйце. Он станет большим… И будет, наконец, спокоен.

В его комнатах звучала музыка. Старик и подросток, учитель и ученик, играли на двух инструментах, выточенных из огромных морских раковин. В перламутр были встроены металлические пластинки, натянуты струны, звук каждого напоминал человеческий голос – тонкий, почти детский, или мягкий, вкрадчивый, или густой, торжественный. Музыканты проделали долгий путь, прежде чем попасть в замок: они были выходцами из Немого Народа, Развияр не понимал их речь и даже не всегда мог расслышать. Зато умел писать на языке Немых: давным-давно, в юности, ему случалось переписывать их книги. На стене восточной темницы когда-то было выцарапано слово «память» – кто-то из Немых был рабом в замке, а потом сгинул неизвестно куда. Скорее всего, погиб.

Развияр кивнул, приветствуя музыкантов. За белой ширмой его ждала теплая вода, чистые полотенца, благовония, масла, прозрачный бассейн для купания; служанка пустила по воде плавучие белые цветы.

Ее звали Сонна. Она была одной из тех девушек, что часами простаивали на дороге в ожидании, чтобы хоть издали, хоть на миг увидеть властелина. Хозяйственный Шлоп заметил ее в толпе, милую и свежую, и взял на работу – за одну только кашу, с испытательным сроком. И Сонна выдержала испытательный срок; Развияра трогала ее совершенная, самоотреченная преданность.