После прочтения уничтожить - Цветков Алексей Вячеславович - Страница 58

 Несколько лет я активно участвовал, голосовал, конспектировал, возлагал венки, брал положенное слово. Поначалу реальный чучхеизм казался мне этаким стебаловом, да я вначале и не заметил рядом с собой никого, кроме с трудом причесанных панков, художников-провокаторов и некоммерческих музыкантов, всегда готовых к выпивке-закуске на халяву. Потом, поосмотревшись, различил среди постоянных и самых деятельных членов общества весьма высокопоставленных лиц совершенно неожиданных тут и вполне парламентских партий, модных и недешево стоящих политтехнологов, успешных журналистов, дипломированных филологов, преподающих в платных «лицеях», и не вылезающих с европейских биеналле арт и кино-критиков. Полагаю, давать здесь перечень фамилий было бы сродни стукачеству, все равно что заложить без разрешения участников совместной оргии. В кулуарах, если в тебе чувствовали искреннего чучхеиста, а не заблудшую от скуки овцу, коллеги по Обществу могли, узнав о твоих проблемах, очень ощутимо помочь, устроив, скажем на службу кем-нибудь в аппарат Гос.Думы, напечатать рассказ в престижном журнале, договориться об интервью с одним из «никогда не дающих», а то и сделать тебя героем телепередачи или сообщить рецепт получения заморского гранда под самый безумный, откровенно выдуманный, проект.

 Многие считались «людьми без лишнего времени» и все-таки оного не жалели, годами отдавая чучхеизму регулярные часы. Я начал думать, что наблюдаю сложную интеллектуальную игру, новую инкарнацию вечной в среде богемы «игры в бисер», очередной выверт дендизма, далеко обходящий по азарту, сложности и экзотике как телевизионный «Клуб знатоков», так и паранаучных авангардистов с их потешными инспекциями всего и вся.

 В нашем кругу все знали, что «путь в тысячу ли» это не просто метафора биографии вождя, но пройденное Ким Ир Сеном расстояние от Давэйцзы до Пхеньяна, по символической важности аналогичное переезду пророка Мухаммада из Мекки в Медину. Знали, как именно находчивый старикан Кан У Гю подложил динамит под японского ставленника, и какую именно трофейную лошадь поменял вождь на знаменитую советскую авторучку, которой написаны в перерывах между боями основополагающие партийные тексты, могли без раздумий ответить при каких обстоятельствах возник лозунг: «Днем — мир врага! ночью — наш мир!» или чем характерен партизанский рейд в уездный центр Дуннин и бой на перевале Лаоелин. В деталях описывали открытый партизанами способ выпаривания из размоченного конского навоза селитры, столь необходимой для самодельных гранат (верхний слой выпаренных кристаллов) и винтовочных патронов (нижний слой).

 Свободно обсуждали, к восторгу северокорейских друзей, примеры беспримерного чучхе-героизма во времена освободительной войны: подвиг молодого бойца Хан Ен Чхора, закрывшего своим телом вражескую гранату или феномен увековеченного в камне пулеметчика, которому взрывом отхватило руки и он стрелял по наступавшим врагам, вцепившись в пулемет зубами. Могли, впрочем, привести и более древние примеры самоотверженности: красавица шестнадцатого века Рон Гэ, заманившая японского полководца в высокогорную беседку Чоксок, слившаяся с ним в страстном объятии и бросившаяся вместе с ненавистным оккупантом в пропасть, навсегда стала примером для настоящих чучхейских женщин. Находились для беседы и более мирные сюжеты: скромные рисовые шарики, до последнего дня служившие основной пищей Ким Ир Сена, история о том, как вождь рассмешил никогда не улыбавшегося тенора пхеньянской оперы, разгадав тайну его вечной печали (родственники в другой Корее, Южной), смаковались достоинства и история выведения растения «кимченирхва», нового достижения в деле селекции многолетних цветов.

 Наверное, некоторые, постарше, заслушивая доклады коллег о безупречной кимирсеновской теории укрупнения хозяйств и выжигания чуждой народу безответственности, восполняли вполне понятный голод, ностальгию по политической эзотерике, ничего ведь подобного не слышали со времен отмены парт.собраний, полит.информаций и прочего принудительного просвещения по-советски. Молодежь же возбуждалась оттого, что вокруг неё реально воспроизводилась шпиономанская лексика, вассальные обряды и гипнотическая визуальность того страшного, манящего, садистского «сталинского стиля», которым кормит нас злопамятное телевидение второй десяток лет.

 Соблюдались основные условия садо-мазо: добровольность мучений, их реальный, долгий, но не травматический, а скорее моральный, характер, возможность всегда, при помощи сигнального слова, превратиться из раба в доминатора и наоборот: любой желающий мог, по предварительной договоренности, прочитать перед членами Общества доклад любой длины. Вслед за эмалевыми значками вождей, приколотыми к строгим черным костюмам, особым шиком на собраниях стало появление в военном френче народной армии КНДР, «как у самого Кима», другие атрибуты «милитари-чучхе» — локальная мода, существующая только в данное время и в данном месте. Ну чем не Torture Garden? Если кто не знает — известнейший международный бондаж-садо-мазо-клуб.

 Что меня самого там держало? Чем лично для меня была Северная Корея? Вывернутым наизнанку диснейлендом т.е. мифической и герметично закрытой вселенной, ни на грамм не тронутой капиталистическим тлением. К тому же изучать идеи чучхе довольно просто. Их, вообще-то, всего три:

 1. Всегда опираться исключительно на собственные силы.

 2. Поклоняться своему народу, как небу.

 3. Партия — это мать народа, а вождь — его отец.

Остальное, изучаемое нашим Обществом, воспринималось скорее как обязательная для заучивания сумма словесных кодов, вращающихся вокруг этой троицы. Ключ к этим кодам нам не дан. Однако сами три вышеназванные константы воплощали для меня зеркальную противоположность либеральному мировоззрению. И опора на собственные силы тут отнюдь не в смысле социальной автономии отдельной личности, но в смысле средневековой автаркии, самодостаточности государства-ордена. И народ, с либеральной точки зрения, частенько ошибается, выбирая себе на голову антигуманных тиранов, где уж тут ему поклоняться. Да и матерей-отцов (партий-вождей) народных при парламентаризме многовато, Содом и Гоморра, прямо, какие-то получаются.

 Помимо докладов с их заранее отрепетированным живым обсуждением заседания наши предполагали просмотр незабываемых документальных фильмов о праздниках и буднях борющегося народа. Особое впечатление вызвало видео «Год траура в память о смерти любимого вождя и дорогого руководителя». Сотни бьющихся у мавзолея в детской истерике офицеров при всем параде, дружно рыдающие цехами у станков ткачихи и глянцевые от слез комсомольские организации, еле держащие транспаранты. Вой миллионов людей, заводских сирен и клаксонов машин. Перехватывает дыхание.

 В неофициальной части, за щедро накрытым столом, демонстрирующим поразительное разнообразие корейской кухни, общение с посольскими товарищами, учитывая их особое, чучхейское, представление о фонетике русской речи, превращалось скорее даже в пантомиму, нежели в занимательную игру «угадай слово». Однажды, кто-то из уже раскрасневшихся дипломатов, решил сделать нам приятное, поднялся и с фужером в руке долго, громко и гортанно шумел, подмяукивая и подсвистывая себе, то и дело воздевал глаза к небу. Мы слушали, обмерев, но только самые проницательные уловили в середине заклинания слово «скрыпит». Потом секретарь Общества шепнул мне на ухо: товарищ декламировал стихотворение Лермонтова «Парус», в Сев.Корее его в школе, прямо по-русски проходят. «Скрыпит», следовательно, мачта.

 Вспоминаю «математический» (вообще, принятый у них) склад ума первого нашего куратора товарища Пака. — Ской нас? — вдруг спохватывался он. — Человек двенадцать сегодня — заранее чувствуя подвох, уклончиво отвечал я. — Это один обсо! — торжественно поднимал вверх палец товарищ Пак — а еси кас по стой? Я понимал его прекрасно, предлагалось каждому из присутствующих создать такое же общество и это будет уже полторы сотни чучхеистов. — От! — восторженно улыбался товарищ Пак — а есл кас по стой! — его мозг требовал дальнейшего умножения поголовья своей веры и назидательный палец не опускался. Кстати, по всей Красной Корее висят плакаты с оттопыренным пальцем (не скажу, каким именно), что означает «Корея едина!», и никаких подписей не требуется. Так что это бессознательно выученный жест. Из кармана пиджака Пака выпрыгивал на стол советский калькулятор. Мы погружались в вычисления. По нашим расчетам выходило, что охватить зем.шар идеями, если не лениться, удастся довольно быстро: 35-40 лет, учитывая, что новообращенные идеалов не предадут и их не придется вербовать вторично.