Кавказская война - Фадеев Ростислав Андреевич - Страница 8

Конечно, социологией и политологией Кавказа невозможно было ограничиться при системном рассмотрении событий. Первый свой опыт исследования российского общества Фадеев дает именно в труде «Шестьдесят лет Кавказской войны». Разбирая причины возникновения мюридизма, он приходит к выводу, кажущемуся парадоксальным — первопричина возникновения и успехов мюридизма лежит в действиях русской администрации на Кавказе (что вполне укладывается в известную концепцию «вызова-ответа»). Именно ломка самобытных общественных учреждений Кавказских гор, фактическая отмена адата (система исконных местных обычаев) и введение шариата, как судебного права в туземных обществах, и создали условия для складывания мюридизма в том виде, в каком он явился в 1830-х годах. И, напротив, введение судопроизводства по адату способствовало закреплению успехов и успокоению края в период наступления князя Барятинского.

Нас, русских, часто ставила в тяжелое положение наша знаменитая национальная толерантность. При Екатерине II, например, было заведено печатание в Казани Корана для снабжения степных народов — и сейчас мы имеем исламизированный Казахстан. В XIX веке доходило до того, что полиция пресекала миссионерскую деятельность подвижников христианства в землях мусульман и языческих народцев. А разве история советской власти в Средней Азии и Закавказье, да и в тех же горских землях, не напоминает этой истории о том, как русские власти повсеместным введением шариата создали поле деятельности исламских фанатиков? И разве в наши дни проводится другая политика?

Несомненный вред бюрократической унификации, ликвидирующей местные особенности управления, выработанные веками и тысячелетиями, — вообще любимая тема в фадеевских социологических этюдах. В «Кавказских письмах» он возвращается к этой теме и настоятельно рекомендует сохранять на Востоке туземную администрацию (к сожалению, в советские времена это понималось как комплектование централизованных административных структур туземцами). Он обосновывает это, между прочим, тем, что такая администрация будет соответствовать финансовым возможностям управляемых территорий, а администрация европейского образца — чрезмерно дорога и сделает управление финансово убыточным. Так оно и было. Для Фадеева это просто непонятно, он пишет: «Разве найдется такой филантропический европейский народ, который <…> захочет питать своею кровью чужих птенцов». Европейский ли, нет ли, но народ такой нам, увы, известен…

И тем не менее Фадеев сетует на незнание азиатской ситуации российским обществом, настаивает на ее изучении и сам снова и снова — до конца жизни — возвращается к положению на Кавказе в своих многочисленных докладных записках, подаваемых им на высочайшее имя. Одна из таких записок помещена в настоящем издании, и в ней он требует не допускать такого положения, при котором азиатские владения составляли бы бремя для России, предупреждает о неустойчивости наших границ в Азии, показывает недопустимость того, что налоговое бремя закавказского туземца составляет четверть, а в Средней Азии — пятую часть общероссийского размера, предупреждает о будущих «больших бунтах». Он предсказывает, что степные районы Средней Азии станут территорией русского заселения, но предупреждает, что Закавказье и Туркестан не смогут вместить его в массовом порядке, и сравнивает финансовый дефицит этих территорий с данью, которую русский народ высылал в Золотую орду. Фадеев прямо требует прекращения всяких расходов на «просветительную миссию». К сожалению, никто его не услышал…

Русская военная сила, геополитическая ситуация России и анализ русского общества — три основные темы, проходящие сквозь все труды Ростислава Андреевича. И в «Вооруженных силах России» (в заключении) он обращается к восприятию российским обществом необходимости военных усилий — опять больной вопрос сегодняшнего дня! Он убеждает себя и читателей в необходимости великодержавности как совершенно непререкаемого условия для нормального свободного развития народа и общества, в пагубности подрыва самоуважения и веры в свою страну и в себя для будущности народа, в невозможности возвращения из великодержавного бытия к частной жизни малых народов, в неизбежности попыток восстановления великодержавности и, следовательно, непроизводительной растрате народных сил в этих колебаниях… Но пусть читатель сам прочтет эти строки. Больно их даже комментировать — настолько непосредственно они коррелируются с сегодняшним состоянием нашего Отечества.

Социально-политические взгляды нашего героя наиболее обстоятельно изложены в двух его книгах: «Русское общество в настоящем и будущем» и «Письма о современном состоянии России». Первая из них гораздо более оригинальна, почему и вызвала при своем появлении эффект скандала. В сущности, основные ее идеи чрезвычайно просты, как это всегда случается с истинно новыми мыслями. Современная Россия есть лишь государство, как самодеятельное общество она не существует, русское общество лишено внутренней организации, оно пока — «бесформенный студень». Если для предшествующей, «воспитательной» эпохи, начатой преобразованиями Петра I, такое положение было нормальным, то после Великих реформ Александра II — это явный анахронизм. Следовательно, необходимо создать некую общественную силу, способную сделаться организующим центром земского движения, «заквасить» его. Такой силой может быть только дворянство. Но в нем самом, как и во всем русском обществе, нет для этого «дрожжей» и поэтому — внимание, парадокс! — государство должно взять на себя инициативу формирования «русского культурного слоя», сделав из дворянства снова привилегированное, но в то же время служилое сословие, открытое для вступления в него как состоятельному купечеству (пункт, раздражавший Достоевского), так и наиболее выдающимся интеллектуалам, — «наследственный и сомкнутый образованный слой, доступный снизу притоку созревающих сил». Именно обновленное дворянство должно получить в свои руки управление на местах, взамен нелюбимой Фадеевым бюрократии, исключительно из него же должно состоять и офицерство.

Реакция на эту книгу была бурная и в основном негативная, из всех писавших о ней автора поддержал только такой сомнительный союзник, как князь В.П. Мещерский. Россия в очередной раз доказала, что она самая демократическая страна в мире и не потерпит никакой, даже самой умеренной аристократической прививки. Славянофилы, западники, народники, либеральные бюрократы вроде П.А. Валуева и живое олицетворение консерватизма К.П. Победоносцев — выступили против «еретика» единым фронтом. Особенно убийственной была критика Ю.Ф. Самарина, окрестившего фадеевскую программу «революционным консерватизмом». Во многом подобная страстность в обличении генерала-публициста была связана еще и с тем, что в нем видели рупор «аристократической партии» во главе с графом П.А. Шуваловым, влиятельным шефом жандармов, стремившимся к преобладанию при дворе. Как достаточно убедительно показал И.А. Христофоров, эти подозрения имели под собой определенную почву[7]. Но значение поставленных Фадеевым вопросов, конечно, не исчерпывается сиюминутной политической конъюнктурой, он сумел в своей книге выявить действительно самые болевые точки пореформенной России и предложил ясное и четкое направление их лечения. Насколько его положительная программа была реалистична? Христофоров ей в этом качестве отказывает, но нам кажется более близким к истине мнение Нольде: «Оценивая <…> эти мысли Фадеева, мы не должны забывать, что, когда они были высказаны, процесс гибели русского дворянства <…> еще только начинался. Дело шло не о воскресении мертвых, а о сохранении и использовании еще живых сил. С этой точки зрения формула Фадеева реальна и исторически, и политически. Наступала действительно та последняя минута, когда можно было учесть своеобразный исторический уклад русского дворянства для строительных и политических целей. Фадеев понимал это положение лучше и глубже, чем все его современники и чем следующее русское поколение»[8]. В дальнейшем власть попытается, правда очень робко, использовать кое-что из фадеевских рецептов (земская «контрреформа» Александра III), но будет уже поздно…