Под небом голубым - Аренев Владимир - Страница 7

Глава третья

ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.

1. Утро щедро вливалось в комнатку через шесть ассиметрично расположенных отверстий в потолке. Свет падал на пыльный пол и куски ржавых труб, он сдувал тени с белых каменных голов неизвестных женщин, с их замерших волос и омертвевших глаз. Потом прошелся туда-сюда, задумчиво коснулся дверной ручки (поцарапанной, тускло блестящей даже в его свежих лучах), осветил саму дверь, но ее правильный прямоугольник, в который буквально въелись отчаянье и одиночество, отталкивал. Свет отступил.

В конце концов лучи добрались до самого дальнего и темного угла комнатки и здесь замерли. В углу сидел человек. Он выгнул спину, уперся одним из позвонков в холодную стену и дышал, обхватив руками подтянутые к телу колени. Свет не стал беспокоить человека — не решился. Вздохнув, он рассыпался по комнатке и остался тут, чтобы дождаться вечера, который решительно возьмет его за руку и уведет прочь, отдыхать…

Но если бы даже солнечные лучи коснулись одинокой фигуры в темном углу, она вряд ли заметила бы их. Погруженный в воспоминания, человек позабыл о том, на каком же именно участке собственного времени он находится. Однако мелодичный звук, протяжный, как ожидание выстрела, родился наверху, на улице, и дерзко проник в комнатку, отрывая человека от грез. Он встряхнул головой и потянулся за одеждой.

Натягивая на тело рубашку, человек продолжал рассеянно слушать звуки, доносившиеся из отверстий в потолке. Теперь их — звуков — стало несколько, и с каждым мгновением количество «поющих» увеличивалось. (Почему «поющие»? Наверное потому, что он считал, будто именно новые Обитатели являются источниками этих мелодий). Звуки очень сильно походили друг на друга, и почему-то в сознании возникла картина: огромное количество магнитофонов, прокручивающих одну и ту же запись.

Одевшись, человек поцепил на пояс ножны с мечом, и прищурившись, посмотрел в одно из отверстий. Разумеется, там он не увидел ничего, кроме безоблачного неба. И то хорошо. Дожди никогда не посещали этот город, но мало ли… А человеку сейчас было необходимо пройтись… кое-куда. И попытаться кое-что выяснить. Кроме того, нужно же взглянуть на новых Обитателей. Это оставалось одним из немногих развлечений — пытаться предугадать, как выглядят новые Обитатели. Разумеется, его предположения никогда не приближались к истине, но ведь не в этом же дело.

2. В подземный лабиринт канализационных коридоров можно было попасть не только через сливную решетку в фонтане. И хотя человек не думал, что Обитатели представляют для него сколько-нибудь серьезную опасность, он все же решил подняться наверх там, где несколько домов образовывали /должны были образовывать/ глухой и узкий проулок.

Приподняв ромбическую крышку люка, он несколько мгновений оглядывал абсолютно пустынный участок мостовой; затем решился выйти.

Сонно лязгнул меч, зацепившись за металлические ступеньки.

Убедившись, что никто не собирается его атаковать, человек вернул крышку люка на место и поправил ножны. Теперь можно осмотреться по-настоящему.

Звук, между прочим, никуда не исчез. (Вернее — звуки, — но они были настолько похожи, что сами собой сливались в один: нечто подобное ощущаешь ночью в поезде, когда приглушенный гул голосов, стук колес, дыхание людей, шорох покачивающегося на вешалке костюма, — все это превращается в нечто целое, неразделимое). Он доносился отовсюду и уходил во все стороны, и в этом был сродни гулу пчелиного улья, но отличался от жужжания насекомых прежде всего тем, что не нес в себе угрожающего оттенка. Хотя, возможно, это все просто субъективное восприятие, не более того.

Но если звук и привлек внимание человека, то ненадолго. Потому что стены домов за ночь не утратили своей полупрозрачности, и теперь сквозь них можно было разглядеть новых Обитателей. Или то, что человек принял за Обитателей.

Любой другой не понял бы. Посчитал увиденное результатом поломки того сложного механизма, который принято называть разумом. Поморгал бы или ущипнул себя за руку. Человек же, наученный многодневным опытом, знал, что идти на крайние меры не стоит. Щипай — не щипай, ничего не изменится.

Вентиляторы-карусели крутились по-прежнему неторопливо и размеренно, словно должны вот-вот остановиться. Их было хорошо видно в рассветных лучах солнца, прямо-таки звенящих от силы, которая переполняла каждую такую шпагу света. Вентиляторы вертелись, и вместе с ними вертелось то, что сейчас лежало на их лопастях. Новые Обитатели. Они походили на кучки полужидкой субстанции; субстанция эта постоянно меняла свой цвет и время от времени — форму. Похоже, с помощью цветов Обитатели также общались между собой. И еще у них имелись глаза — очень много глаз, — но самое удивительное не это, а другое: глаза напоминали человеческие: может только чуть продолговатее, но с такими же ресницами, со зрачком и всеми прочими атрибутами человеческого глаза. Они росли прямо из кучки (то есть, тела), их было много, у каждого Обитателя что-то около полусотни.

Некоторое время человек стоял, наблюдая за тем, как вращаются лопасти неправильных (с его точки зрения, только лишь с его!) вентиляторов и как меняют цвет и форму тела-кучки. Почему-то ему показалось, что то, о чем звучат Обитатели и то, о чем они расцвечиваются — совсем разные вещи. Не понятно, с чего это вдруг пришла в голову такая дурацкая мысль, просто подумалось — вот и вс„. Он пожал плечами и пошел по своим делам. Похоже, эти существа не представляют для него угрозы, а это самое главное.

3. В общем-то, человек не собирался идти в сад. После событий сегодняшней ночи есть ему совершенно не хотелось, не возникало и необходимости справлять естественные надобности. А одежду он недавно стирал. Но — «Обитатель ступает, а город — направляет».

Сегодня сад напоминал большую теплицу, пленочные стены и потолок которой некий безымянный безумец покрыл изображениями маленьких голубых кружочков. В этом она ничем не отличалась от домов, и сперва человек даже спутал сад с одним из зданий. Потом все же сообразил, что в последних не растут карликовые кусты с тонкими плоскими стручками фиолетового цвета.

Человек на мгновение остановился, раздумывая. Улица, на которой он оказался, упиралась прямо в теплицу-сад, но сзади проход оставался свободен — можно было просто развернуться и уйти. Просто развернуться и уйти… Правда, в таком случае нету никакой гарантии, что в следующий раз сад появится раньше, чем через сутки. Или даже через двое суток. Абсолютно никакой гарантии. «Ты хочешь этого?» Его губы сейчас напоминали старый шрам — так плотно он их сжал.

«Ты хочешь этого?» О да, человек хотел этого! — бунта! неповиновения! Так лабораторная крыса втайне мечтает вцепиться в палец двуногой твари с круглыми блестящими глазами, которая заставляет ее бегать по стерильному до тошноты лабиринту. Спросите, почем же никогда не кусает? Жизнь, господа, чертовски сложная штука и оч-чень ценная. Лабораторным крысам это известно лучше, чем кому-либо другому.

«И все-таки я…» — вчерашний случай у Врат задел его самомнение сильнее, нежели человек сам себе в этом признавался. К тому же женщина…

«/Ты сам виноват. Считал, тебе здесь все знакомо. Считал себя господином. Был самоуверен — вот город тебя и окоротил/.

Не в этом дело. Я не хочу есть. И значит, мне нечего делать в саду. Неповиновение? Да пошел он, этот город… В конце концов /у тебя есть запас сушеных плодов — хватит на пару дней, если экономить/ в конце концов, я… я покажу ему, что чего-то стою!

/Каждый чего-то стоит. Один — грош, другой — и того меньше. Благоразумно ли показывать, чего ты стоишь на самом деле?../ Я покажу ему…. Я не пойду в сад.

/Ну-ну…/» Человек замер посередине улицы, не замечая, что его лихорадит, как во время жестокой простуды. Машинально, не задумываясь, он сунул руки в карманы (в одном дырка, но зашить — никак), и еще наверное с час (а может, просто показалось, что так долго) стоял, взвешивая.