Под небом голубым - Аренев Владимир - Страница 6

Тоже дурацкая, по сути, история. Когда приехал в город, заглянул в первый попавшийся киоск и купил первый попавшийся покетбук — толстую дешевую книжонку в мягкой обложке, с револьвером и черепом на обложке. Сунул ее в карман куртки да так и позабыл — не до того было… А сколько думал, сколько прикидывал: вот окажусь на необитаемом острове, что бы предпочел взять с собой? И терзался, выбирал среди любимых авторов и любимых вещей, втискивал в воображаемый чемодан, стараясь не превысить отпущенного лимита. А вот тебе, пожалуйста! — дешевый покетбук, где от начала до конца, хоть бегло читай, хоть изучай с увеличительным стеклом, — не найдешь ни одной стоящей мысли. «Она отдалась ему при луне, оба были довольны вполне».

И если бы только с книжкой… — со всем так в жизни. «Вот сейчас отстрадаю, отмучаюсь, а там уж… — там уж для души своей, бессмертной, единственной, которая должна быть не потому что церковь так утверждает, а потому что я так чувствую: есть она, душа; для нее, родимой, и жить начну… завтра. Ну самое позднее… — через месяц. Надо с текущими делами, с рутиной разобраться, а потом уж…» «Да уж!» — восклицает Ипполит Матвеевич. «Торг здесь неуместен!»

10. Одним словом, вырвал из покетбука лист, чтобы на нем, на листе то есть, начертить схему коридоров. Яснее ясного, что полагаться лишь на память в подобном деле — безрассудство, которого он не может себе позволить. Однако же — мертвые боги! — чем, скажите на милость, наносить схему?! У человека не было с собой ни ручки, ни карандаша. И он еще не опустился настолько, чтобы использовать в качестве краски собственные фекалии.

Вышел из положения просто. Стал ногтем выдавливать полоски на бумаге. Правда, та рвалась — книжонка-то дешевая — но он не сдавался. Был пущен в ход не один лист творения неизвестного автора, но в конце концов — вот она, схема! Впрочем, к тому времени, когда человек закончил чистовой ее вариант, он способен был ориентироваться в лабиринте коридоров и безо всяких чертежей.

Теперь он мог позволить себе отправиться на поиски каких-нибудь полезных вещей. (Да, человек знал расположение проходов, но не их содержимое. К тому же, время от времени, там обнаруживались новые вещицы, то ли раньше им не замеченные, то ли невесть как и откуда совсем недавно появившиеся в коридорах).

На сей раз женщина была одета. Она сидела на полу, подобрав под себя ноги и со звериным любопытством наблюдала за человеком, который вышел из-за поворота и замер при виде ее. Женщина повела плечиком и поднялась, не спуская с человека больших карих глаз с невероятно длинными и тонкими ресницами.

— Кто ты? — спросил он; голос прозвучал хрипло и напряженно. Женщина, разумеется, ничего не ответила — остановилась в трех шагах от человека и поправила длинное облегающее платье кровавого цвета.

— Пойдем, — он протянул руку, но женщина отпрянула, хотя и не убежала.

Раздражение; оно пробежало где-то внутри, семеня маленькими членистыми лапками сколопендры.

— Как знаешь, — сказал человек. — Но учти, нынешние Обитатели не слишком разборчивы и с удовольствием тебя сожрут. Так что будь поосторожнее, красавица.

Слова получились фальшивыми, как будто играл одну из своих киношных ролей.

Человек развернулся и пошел прочь, приказав себе не оглядываться. Однако же он лукавил и шагал не слишком быстро, чтобы женщина могла угнаться за ним, ведь в этом узком платье ей и так придется напрячься как следует, чтобы не отстать.

Самое подозрительное, что лицо молчуньи казалось человеку знакомым. Как будто он где-то видел его, и не раз и не два, а многажды. Но вот вспомнить, когда и при каких обстоятельствах, — не мог, как ни напрягал память.

Он вошел в свою комнатку и повернулся, чтобы закрыть дверь, но женщина уже была рядом. Дальнейшее тоже напоминало дешевые голливудские фильмы, в которых совершенно незнакомые друг другу люди через пять минут экранного времени уже срывают с себя одежду и целуются в засос, а потом гасят свет и шумно возятся в темноте. …Когда-то он над этим смеялся.

11. Собственно, свет он не тушил — просто не мог, даже если б захотел. Да и не любил он, без света…

Лучи солнца проникали в комнатку через круглые отверстия в потолке. Вместе с ними сюда попадал и мусор с городских улиц, но в таких малых количествах, что жаловаться не приходилось. Кроме того, жаловаться было некому, разве только мертвым богам последнего спектакля…

Вот в свете последних солнечных лучей женщина и сломалась. Она уже поднялась с пола — вероятно, чтобы уйти, — но в этот момент превратилась в статую. Как и предыдущая, окаменела (вместе с надетым на нее платьем), покрылась сетью трещин и начала разваливаться на куски. Человек едва успел среагировать и инстинктивно, еще не отдавая себе отчета в том, что и зачем делает, подхватил женскую голову. Остальное тело разбилось на мелкие куски, он смел их в мусорный угол и потом вынес-таки в специально отведенный им для всякого подобного сора коридор. Держать в комнате подобную дребедень, которой с каждой неделей становилось все больше, уже не представлялось возможным.

Назавтра он нашел для новой головы еще один кусок трубы и установил постамент рядом с предыдущим.

12. Поначалу это забавляло. Женщины приходили в самые неожиданные моменты, являлись ниоткуда и неизменно рассыпались после того, как… ну, в общем, именно после того. Однажды человек провел эксперимент (до тех пор, пока не попал сюда, он даже не подозревал, какой великий ученый-практик таится в нем) и с очередной гостьей не позволил себе абсолютно ничего. Просто разговаривал (разумеется, безо всякой ответной реакции), пытался накормить

— отказалась. Через сутки она рассыпалась в серый ломкий пепел, и вся комната провонялась густым запахом дыма, исходящим от этого пепла. Человек выбросил пепел вон, долго проветривал комнатку, но еще несколько ночей спустя едкая вонь не давала спать спокойно, ввинчивалась в ноздри и вызывала усиленную работу слезных желез.

И все-таки он получал от них удовольствие. С затаенным нетерпением ждал следующего визита, пытался угадать, во что будет одета очередная статуя, подойдет ли к коллекции. Естественно, в мысли время от времени проскальзывали определенные подозрения, но он отбрасывал их прочь, как надокучливых приблудных шавок.

Потом неожиданно человеку стало противно. Наверное это случилось в тот день, когда он позволил своим подозрениям оформиться в некие целостные мысли, а мыслям, соответственно — открыто прозвучать в сознании.

Ну разумеется. Все тот же старый добрый метод кнута и пряника. Ты выполняешь то, что требуется, и дрессировщик удовлетворяет все твои нужды. А иногда даже позволяет небольшое поощрение в виде…

Следующую человек выгнал прочь. Запер — захлопнул! — дверь и еще долго дрожал от ярости.

Очередной разбил голову обломком трубы. Он ожидал, что тело ее развалится, как развалился бы муляж или раскололось бы изваяние, но нет, из раны брызнула кровь. Правда, через несколько мгновений убитая все же превратилась в статую, но…

Головы к тому времени выстроились вдоль одной из стен, как экспонаты диковинного музея древних статуй. По своему совершенству они, пожалуй, даже превосходили некоторые известные человеку творения великих мастеров. Обломки труб для постаментов он находил, как только в этом возникала необходимость, и был уверен, что нашел бы и сейчас. Однако же выбросил обломки /убитой/ статуи прочь, после чего около часа с неким спокойным исступлением выметал пол.

Как бы там ни было, с тех пор город больше не посылал своему подопечному таких подачек. Не посылал до самого последнего момента, до сегодняшнего дня.

13. И еще одно. Те — не умели разговаривать. Вероятно, их создатель считал это совершенно лишним, так сказать, побочным свойством, не имеющим значения. До сих пор.

ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.

14. Помни о своей природе. Помни о своих желаниях.

Изучи их досконально, чтобы уметь обуздать, когда в этом возникнет необходимость.