Конгрегация. Гексалогия (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 251

– И я так думал… – пробормотал Курт тихо и спохватился, захлопнув рот; она улыбнулась снова.

– Не бойся, я не буду спрашивать, что ты имел в виду, и тебе не придется подбирать слов, которыми, не обидев, можно сказать, что ты не имеешь права «распространяться о подробностях расследования». Я сама все это знаю – живу с этим не первый десяток лет.

– И каково это? – спросил Курт мрачно; хозяйка пожала плечами.

– Ко всему привыкаешь; сам увидишь лет через двадцать.

– Не уверен, – возразил он твердо. – Друзья, семья, дети, близкие – роскошь; не хочу судьбы Дитриха… Скажи, они погибли по его вине? – вдруг спросил он неожиданно для самого себя. – Я все думал, отчего в твоем присутствии он ведет себя так, словно совершил какое?то страшное прегрешение… Прости, – вновь спохватился Курт, увидя, как помрачнел взгляд напротив. – Я лезу не в свое дело; сам не понимаю, что со мной сегодня… Я пойду лучше.

– Нет, постой, – возразила Марта твердо. – Уж коли спросил, я отвечу; не хочу, чтобы ты дурно о нем думал – знаешь, он ценит твое мнение.

– Да неужто, вот не подумал бы, – пробормотал Курт, глядя в угол; она улыбнулась снова, продолжив:

– И злится на себя за это, а оттого – и на тебя тоже, но искренне желая при этом добра. Просто он не может признать, как я, почему его о тебе забота временами переходит за грань простой помощи старшего сослуживца младшему. Я женщина, и мне проще.

– Жена инквизитора… – смятенно усмехнулся он, пряча глаза. – Разложит по полочкам и замаринует.

– Приходится, – в том же тоне отозвалась Марта и, посерьезнев, продолжила: – Ничего дурного Дитрих не сделал, и его вины в произошедшем нет.

– Однако, не будь он тем, кто он есть, ничего не случилось бы вовсе, ведь ты об этом не могла не думать?.. Вот потому и я не принимаю всерьез идею когда?нибудь иметь кого?либо более близкого, нежели сослуживец или духовник. Прости снова за резкость – как тебя?то угораздило связать свою жизнь с человеком в такой должности?

– Я ведь совсем девчонкой была тогда, – с невеселой улыбкой произнесла Марта, вздохнув без особенного, впрочем, сожаления, – единственный ребенок в семье; что я видела в своей жизни? Кухня, рынок, церковь… И вдруг – этакий широкоплечий красавец при оружии; до размышлений ли мне было? Я даже мига не думала, согласилась тут же. А вот когда он явился к моим родителям… В те времена Конгрегации не опасались , как теперь – тогда ее боялись до дрожи , до полусмерти; и ненавидели. Когда я увидела, как отец лебезит и заискивает, мне стало совестно, как никогда еще, еще ни разу за всю жизнь мне не было за него так стыдно; Дитрих тоже это увидел, и, так и не добившись внятного ответа, сделал занятой вид и ушел, попросив подумать. И вот тогда?то отец осмелел – чего только о нем мне не было сказано…

– Ты пошла за Дитриха вопреки родительской воле? – не скрывая удивления, уточнил он, не умея вообразить, как эта кроткая, тихая женщина может проявить что?то, хоть отдаленно похожее на упрямство; Марта чуть слышно засмеялась:

– По мне не скажешь, верно?.. И я когда?то была молодой, Курт, а юность ничего не боится, ни родительского гнева, ни молвы. Да, я нарушила волю отца. Тогда он назвал меня невестой палача и велел более не казать носа в его дом, и следующим днем, пойдя на встречу с Дитрихом, я попросту более туда не вернулась; одно его слово – и нас обвенчали немедленно, не интересуясь отсутствием таких мелочей, как кольца или родительское благословение.

– Господи, – невольно покривился Курт. – Пытаюсь мысленно увидеть Дитриха в любовном порыве… Выходит скверно, хотя воображение у меня неплохое.

– Ты говоришь так сейчас, – мягко возразила Марта. – А припомни самого себя всего лишь пару месяцев назад.

– Разница в том, что его ты не привораживала… Или все же?

– Ну, конечно, – улыбнулась она в ответ. – Зачаровала бедолагу до потери рассудка.

– И… что твой отец? Так и не смирился с твоим выбором?

– Увы, – вздохнула Марта, погасив улыбку. – Он не явился на крещение наших детей, не позволял матери со мною видеться и даже к своему смертному одру меня не допустил. Вот тебе первая причина, по которой Дитрих чувствует себя виноватым и старается угадать любое мое желание – пытается возместить мне утраченную родительскую любовь.

– Любовь ли… – не сдержался Курт. – Более похоже на хозяйскую руку.

– Когда?нибудь ты сам это поймешь, – возразила Марта, и на сей раз он предпочел не спорить, дабы не бередить и без того кровоточащие раны, уже жалея о том, что затеял этот разговор, но не будучи в силах преодолеть зауряднейшего любопытства.

– Но не только ведь в этом дело, так? – спросил он прямо. – Стоит тебе укорить его за пыльные перчатки, брошенные на стол, как он, я же вижу, готов вылизать весь дом от крыши до подвала. Однажды Густав нечаянно проболтался мне о том, как он допрашивал поджигателя… Быть может, я и не столь уж искушенный знаток человеческих душ, однако у меня сложилось такое чувство, что Дитрих скорее вымещал на нем зло на себя самого, нежели мстил за смерть детей. Отчего так, если, как ты сказала, его вины в этом нет…

– Все сложно, Курт, – вздохнула она тяжело, глядя в окно, и он невольно повторил взгляд хозяйки дома, думая, не то ли это самое окно, через которое более пятнадцати лет назад ночью был брошен в этот дом факел. – Все так сложно; в жизни всегда все сложнее, нежели на словах… Тогда не огонь был самым страшным – было много дыма; возможно, факел нарочно снабдили чем?то, что и было рассчитано именно на это, чтобы наверняка, чтобы никто не сумел выбраться. Все мы стали задыхаться еще во сне, и проснулся лишь Дитрих, а проснувшись, вынес меня из дома первой. Когда он вернулся за детьми, было уже поздно – они наглотались слишком много дыма. Тогда я всякого ему наговорила – начала с того, что лучше б он оставил умирать меня, но спас детей, а закончила…

Марта запнулась, и он продолжил:

– Закончила словами «лучше бы умер ты»?

– После одумалась, но… Но Дитрих помнит об этом, как мне кажется, неизменно. Временами мы возвращаемся к этому разговору, и, хотя он говорит, что теперь поступил бы иначе, я вижу, что это не искренне, что – лишь потому, что я хочу это слышать.

– А он видит, что ты это видишь.

– Полагаю, что так. Думаю, он даже тайком злится на меня, потому что я не благодарна за спасенную жизнь…

– Но ведь это не так, – не спросил – уточнил Курт; она невесело улыбнулась.

– Конечно, не так. За такое нельзя не быть благодарной, что ни говори.

– А почему вы… – он замялся, подбирая слова, и Марта договорила за него:

– Почему не было больше у меня детей?.. Это уже не наша воля. Просто – не было, и все. Вероятно, Господь решил, как ты – что семья для человека на таком служении слишком большая роскошь.

– Прости, – повторил Курт. – Я испакостил тебе вечер.

– И это еще не предел, – согласилась та. – Испортишь и ночь тоже; сегодня мне снова лучше не ждать его домой, верно?

– Боюсь, да; у нас сегодня запарка… – он умолк, невольно скосив взгляд на дверь, и Марта кивнула:

– Я понимаю; нет времени. Иди.

– Да… – Курт медленно поднялся, понимая, что прерывает беседу неучтиво, однако время и впрямь уходило. – И, Марта, знаешь, – попросил он, отступая к двери, – ты Дитриху лучше не говори, что я приходил, а уж о чем спрашивал – тем паче, не то он меня в клочья порвет – со всей отеческой нежностью.

Глава 14

До сих пор Друденхаус казался оплотом упорядоченности в мире хаоса, пусть и не островком спокойствия, но все же слово «Система», применяемое кое?кем в отношении Конгрегации, нет?нет, да и приходило в голову. Теперь же приемная зала встретила Курта гомоном, плавно переходящим в крик, и один из голосов был знакомым, но неуместным.

– Я что – арестован? – на самом пределе нерва поинтересовался голос, и Ланц, явно всеми силами сдерживающий себя, дабы не прикрикнуть, выговорил в ответ: