Конгрегация. Гексалогия (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 250

– Должно бы было быть наоборот, – возразил Курт, – если дома творится такое – не логично ли быть подальше оттуда?

– А логично хотеть заглянуть за дверь, которая вызывает у меня панику?.. – тихо отозвался Франц. – Такие дела, майстер инквизитор. В Кельне давно что?то происходит, а никто не видит этого, потому что никого не интересует, что видят, думают и чего боятся дети. И пока каждого не потеряют, вот как Штефана…

Курт рывком поднялся, отчего мальчишка испуганно отшатнулся, глядя на собеседника настороженно и оторопело.

– Каждого… – выговорил он медленно, невольно вскинув ладонь ко лбу, хотя сейчас, вопреки обыкновению, привычная боль не терзала голову, лишь давила на виски усталость. – Словом, так, Франц. Ты верно сказал, мне надо в Друденхаус. Напоследок напомню: ты обещал не делать глупостей. Обещал?

– Обещал, – подтвердил мальчишка растерянно.

– Будут спрашивать, о чем мы говорили – наплети что?нибудь; к примеру, что я интересовался, не имел ли Штефан обыкновения удирать из дому…

– Соображу.

– Хорошо, – уже нетерпеливо, словно отмахнувшись, кивнул Курт, отступая к двери. – Напоследок совет: снова услышишь эту дудку – заткни уши. И займи чем?нибудь мозги.

– Это в каком это смысле? – нахмурился Франц.

– Молись, – коротко отозвался он и, встретив недоверчивый взгляд мальчишки, кивнул: – Я не шучу. Читай все, что помнишь; закончишь – начинай сначала, придумай что?нибудь свое, в конце концов, главное – вдумывайся в слова и проговаривай их четко, можно вслух. Лучше перед матерью показаться полудурком, чем перед всем городом – без вести пропавшим, а на деле – мертвым. Понял меня?

– Кажется, да… – неуверенно пожал плечами Франц, и Курт ободряюще улыбнулся.

– Держись, – попросил он от души, сделав к двери еще шаг. – Я разберусь с этим, обещаю.

На улицу он вышагал, держась решительно и уверенно, и лишь остановясь подле недовольного курьерского, тяжело выдохнул, прикрыв глаза и привалившись лбом к теплой конской шее.

Можно обмануть кого угодно, можно хорохориться перед бедолагой Штойпертом, корчить хладнокровие перед подопечным, однако на душе как скребли десятка два злобных кошек, так и продолжали вонзать острые, ядовитые коготки: как бы ни старался, как бы ни выворачивался наизнанку, все останется по?прежнему, и если ему удастся спасти этого мальчишку, это не вернет Штефана Мозера, не даст ему второго шанса, не повернет время вспять. Это будет просто откуп, как брошенная в ящик для пожертвований монетка, которая, по мнению многих, способна искупить все прегрешения разом. Если вообще будет, и следующей ночью Франц, поправ все его просьбы и собственное слово, не пойдет вновь к этой таинственной двери, из?за которой доносится такая чарующая, манящая игра невидимой флейты. Вообще, тяжело взбросив себя в седло, подумал он мрачно, это уже tendentia – почти всякому, кого угораздило связаться с майстером инквизитором Гессе, катастрофически не везло на предмет остаться в живых, будь то подозреваемые, соучастники или свидетели, и исключения можно перечесть по пальцам одной руки.

Курьерский нетерпеливо переступил копытами, и Курт позволил жеребцу взять скорость с места, отбросив на потом все раздумья и сожаления, пытаясь прокрутить в голове хотя б приближенный план следующего своего разговора.

У одноэтажного домика невдалеке от Друденхауса он остановился в нерешительности, глядя на неизменно запертую дверь еще минуту, прежде чем медлительно спуститься с седла наземь, и постучал, все еще не будучи убежденным перед самим собою, что поступает верно и разговор этот столь уж необходим. Когда открылась дверь и на пороге появилось приветливое женское лицо, он неуверенно усмехнулся, неопределенно поведя рукой вокруг:

– При всем, что творится сегодня, не спрашиваешь, кто?

– Видела тебя в окно, – с тихой улыбкой возразила хозяйка, растворив дверь шире. – Дитриха нет сейчас, он в Друденхаусе.

– Я знаю, – кивнул Курт, смущаясь еще больше, и, наконец, выговорил: – Я, собственно, не к нему… Впустишь меня?

Марта Ланц на миг замялась, не раздумывая над тем, можно ли позволить ему войти в отсутствие мужа, а попросту удивясь тому, что он впервые явился в этот дом по доброй воле, не будучи приглашен ею и приведен под конвоем сослуживца; наконец, отступив, она распахнула створу до конца.

– Разумеется… – с прежней приветливой улыбкой произнесла Марта и вдруг осеклась, застыв на месте и вцепившись в ручку двери так, что побелели костяшки пальцев: – Что?то… что?то случилось? – выдавила она тихо, и Курт, спохватившись, поспешно замотал головой:

– Нет?нет! Нет, все с ним в порядке. Просто поговорить мне нужно именно с тобой. У тебя есть время?

– Ну, конечно, – вновь улыбнулась та с облегченным вздохом, указуя на табурет у стола, на котором он провел уже несчетное количество вечеров, и остановилась напротив; под ее неприкрыто материнским взглядом вновь стало не по себе – Курту всегда казалось, что в ответ на такую о нем заботу он недостаточно приветлив, но поделать с этим он ничего не мог, понимая вместе с тем, что быть приветливым достаточно в такой ситуации попросту невозможно. – Присядь; голоден? Ты плохо выглядишь. Хочешь, я…

– Нет, не надо, – несколько более жестко, чем приличествовало, оборвал Курт, поспешно сбавив тон: – Я ненадолго, мне сейчас в Друденхаус. Я просто хотел… Марта, я хочу задать тебе несколько вопросов…

– И на них я должна правдиво ответить? – уточнила та; он улыбнулся.

– Извини; уже въелось… Но – да, вроде того. Я заранее прошу простить за то, что подниму болезненную тему, но, кроме тебя, я не знаю, с кем говорить. Понимаешь ли, все мы в Друденхаусе – пришлые, даже и я?то кельнец только de jure, а на деле и говор местный позабыл, местами приходится задумываться, чтобы понять какой?нибудь оборотец или если собеседник говорит чересчур быстро; а ты местная и всю свою жизнь прожила здесь… Меня интересуют здешние легенды вполне определенного плана – предания, слухи, просто байки, страшные байки, но непременно что?то, связанное с… с детьми. С их похищением, съедением или еще какой пакостью… К примеру, предание о каком?нибудь древнем злодее, который после смерти взял привычку возвращаться… Понимаешь, мое детство прошло как?то мимо всего этого, и у меня довольно рано не стало того, кто рассказывал бы сказки на ночь, а у тебя…

– Им было восемь и девять с половиной, – тихо возразила Марта, все же присев напротив, и от того, что благожелательная улыбка так и не сошла с ее губ, Курт ощутил себя тем самым бестактным сукиным сыном, каковым признали его сегодня подопечный и Штойперт. – В таком возрасте мать старается страшных историй на ночь не рассказывать; я, по крайней мере. Они и днем могли всего этого наслушаться – Дитрих не особенно следил за тем, с какими подробностями пересказывает произошедшее за день; или, быть может, намеренно погружался в детали – полагая, что они должны привыкнуть к подобному с детства…

– Прости. Я не хотел тебя огорчить, Марта, правда; но мне и в самом деле не к кому более обратиться. К посторонним не хочется; сама понимаешь…

– Понимаю. Однако навряд ли я смогу тебе сказать то, что ты хочешь услышать; возможно, я просто не знаю чего?то, и какие?то страшные истории бродят среди детей, но о таком обыкновенно с родителями не говорят. Быть может, мои мальчишки по ночам и пугали друг друга чудовищами или бродячими мертвецами, но со мною они своими тайнами не делились… – на миг голос осел, и он раскрыл было рот для очередного извинения, но Марта уже опять улыбалась – все так же благожелательно и сочувственно. – Кроме того, Курт, я сомневаюсь, что в Кельне существует предание о какой?либо личности , связанной с потусторонним – это место, если так можно сказать, уже занято: все наши легенды вращаются подле собора, и соединены они исключительно с его историей.

– Конец Света наступит с последним камнем в его стенах…

– И прочее, сходное этому, – кивнула Марта. – Сомневаюсь, что кто?то скажет тебе больше. Можно поручиться, что истории, коими друг другу дети портят сон, одинаковы по всей Германии, но это всего лишь выраженные в словах страхи, не более.