Большая девчонка - Габова Елена Васильевна - Страница 18

– Да ладно, не парься. Что я, одна до театра не доберусь?

– Хотелось бы вместе. Ты подожди меня у входа. Или я подожду, если приду раньше. Билет – так, на всякий случай. Вдруг я в колледже задержусь?

И вот настал долгожданный театральный день, и я надела на себя юбку, блузку и даже нашла у мамы маленькую сумочку на длинном ремне. Но когда я подошла к зеркалу, чтобы рассмотреть себя со всех сторон, случилась катастрофа. Она всегда случается неожиданно. Еще и поэтому ее последствия всегда ужасны.

Сломался каблук. То есть туфли, купленные мамой у китайских торговцев, оказались бракованными. И каблучок-то не очень высокий, но ведь без каблука – никак. Вроде бы и незаметно, а народ скажет: «Молодой человек с хромоножкой в театр явился». Я чуть не выругалась. И со злостью швырнула бракованную туфлю в угол. Никуда не пойду. Не хочу. Пусть провалится этот театр, понимаете, да? Подумаешь, «Севильский цирюльник»! Да мы друг без друга проживем!

И вдруг меня осенило.

Отдам свой билет Захару! Пусть парни в театре встретятся и наконец-то познакомятся по-нормальному. И пусть Лева поймет, что Захар вовсе не дурак. Вдруг они даже подружатся… Я так давно хочу, чтобы они подружились. Это вообще моя мечта.

Я надела кроссовки, джинсы, куртку и помчалась к Захару. Я знала, у него сегодня не было тренировки. Во дворе уговорила какого-то мальчишку, чтобы он занес билет в двадцать седьмую квартиру. Билет еще дома завернула в тетрадочный лист и написала сверху:

Почему-то я была уверена, что Кислицин придет. В школе он по-прежнему избегал меня. Но два или три раза я ловила на себе его странный взгляд – он останавливался на мне дольше обычного. Взгляд гостил на моем лице.

К семи вечера на раздолбанном трамвае с таким же раздолбанным настроением я ехала в театр. В тех же джинсах, кроссовках, свитере. Лева сказал, что в этом наряде я похожа на гота. Не люблю это направление. Вообще я направления не люблю. Ни к чему эти стаи. Ни готов с их пристрастием к черному и кладбищенскому, ни эмо с их капюшонами, розовыми кедами и пирсингом, ни панков с черными ногтями и гребнем на голове. Почему-то все они любят черное. Я тоже люблю. Практичный цвет и стройнит. Но при чем тут цвет и компашки? Я вне компашек. Я сама по себе Я. Я – Виолетта Покровская, понимаете, да?

В театральных кассах очереди никакой, билеты в театр ведь заранее покупают. Но, к счастью, они были – на последний ряд. Вот и ладненько. Возьму с краю на последний, встану в проход у стенки и буду наблюдать за общением одноклассников, каждый из которых мне по-своему дорог. Я очень надеялась, что они наконец-то выяснят отношения и, может быть, даже в самом деле будут дружить.

Лев уже сидел в кресле. Я еле отыскала его макушку. А когда он встал, чтобы пропустить какую-то юную зрительницу на ее место, я увидела, что он нарядился в костюм с галстуком. Красивый и элегантный мачо. Хороша бы я была рядом с ним в будничных джинах и свитере! Он точно бы стал меня презирать или стесняться. Дурацкие туфли! Пусть провалятся все эти дурацкие китайские шмотки! Это из-за них меня нет рядом с элегантным молодым человеком. И еще – в Левкиных руках я увидела цветы. Кажется, это были розы. Они что, предназначались мне? Потря-асно! На какую-то секунду я пожалела, что отдала билет Захару. Пусть бы я была вместе с Левой даже в джинсах и кроссовках, пусть. Пусть бы он меня презирал, но я бы не лишилась роз! Мне еще никто никогда не дарил роз и вообще цветов не дарил! С досады я стала кусать губы. Дурная привычка. Лева, когда нервничает, ногти грызет, я – губы кусаю. Не владеем собой, понимаете, да?

С другой стороны ряда на «мое» место проходил Захар. Вот это да! Как будто сговорились: этот тоже в костюме, только без галстука, в синей сорочке. Лева хорошие места купил – в середине. И вот выглаженный, вылизанный Захар пробирался в середину. Он надеялся увидеть меня и, конечно, искал мое лицо среди множества других. И вдруг увидел… совсем не меня, и по мере того, как он подходил к Леве, его лицо застывало.

В следующий момент я увидела, как два молодых, высоких, весьма недурных собой человека из середины десятого ряда расходились в разные стороны. В руках Левы уже не было роз. Бросил их на кресло.

Грянул оркестр. Под бравурную музыку Россини раздвинулся занавес.

Все первое действие я тупо просидела, ничего не слыша не видя и перед собой. Я была слепа и почти глуха. Музыка доносилась слабо, издалека, откуда-то из Китая. Плакать не хотелось, внутри было сухо. Все мечты засыпало песком, и я вдруг осознала, что сегодня в моей жизни кончилось что-то очень хорошее, светлое. Кончилось по моей же вине. Как будто в ярко освещенной комнате сильно, до полутьмы, притушили свет.

После антракта в зрительный зал я не вернулась. Зачем? Все равно Бомарше и Россини не поднимут мне настроение, хотя они очень постарались в свое время. Домой – на трамвае, на лифте. Мимо квартиры Капитоновых на цыпочках. Вдруг да Лева услышит шаги, откроет дверь, а тут – я с рожей предательницы. И он на меня посмотрит, эдак сощурившись, ничего не скажет и просто закроет дверь. Закроет для меня навсегда. Потому что перед предателями двери всегда закрывают.

Прокравшись в свою комнату, включила Цоя на всю громкость и опять же тупо, как в театре, сидела, глядя перед собой пустыми глазами.

Мать заглянула с криком:

– Выключи!

Я не ответила, даже не подняла головы. Пошла она…

Мать подскочила к музыкальному центру и выдернула шнур из розетки.

Когда твоя деву…

Цой замолчал.

Я тупо ждала звонка. Нет, не Захара. Ждала, что, может, Лева позвонит с упреком, может, спросит, как тогда в классе: «В чем дело?» И мы разрулим ситуацию.

Увы…

На следующий день место рядом со мной за партой зияло пустотой. От него веяло ледяной пропастью. Я, конечно, переживала, предчувствие было дурное. Но все же надеялась, что Лева просто опоздает, как уже было разок. Утром я опять не постучала к нему – после вчерашнего это было бы наглостью. В школу добиралась одна. Опоздает, войдет в класс, взглянет на меня, как ошпарит… Пусть хоть как взглянет, я перенесу. Пусть он даже меня помутузит. Подумав об этом, я усмехнулась. Такой человек, как Левка Капитонов, мутузит девчонку? Легче было бы представить, как из моей школьной сумки выползает динозавр, напевая песенку Цоя, или даже что весь мир переворачивается вверх тормашками. Капитонов даже пальчиком не тронет девчонку, это как дважды два ясно. Но пусть бы он со мной хоть что делал, презрением уничтожал, взглядом. Лишь бы по прошествии недели, месяца все оставалось как раньше. Когда-нибудь он ведь сможет меня простить? А?

Прозвенел звонок, кончилась алгебра. Я вышла из класса, удивляясь тому, что Капитонов все-таки не явился. Ясное дело, вчера он сильно расстроился. Расстроился? Мягко сказано. Он на меня разозлился! И это мягко. Он на меня разъярился! Но ведь не заболел же из-за одной дуры. Двери соседнего, 10-го «Б» были закрыты, параллельный класс еще не отпустили с урока. И вот дверь распахнулась, на перемену стали выходить парни и девчонки. Пашка Винталев, Алка Китаева… И вдруг… вдруг…

Что это? Что?!

Из дверей 10-го «Б», болтая о чем-то с Аней Водонаевой, вышел… Лев Капитонов.

Я не верила глазам.

Встретившись со мной взглядом, Лева вежливо поздоровался кивком головы и продолжал разговаривать с Аней.

Впечатление было грандиозным. Я стояла как вкопанная и словно оплеванная со всех сторон. Водонаева глянула на меня, и в ее взгляде я узнала свой взгляд, когда я проходила мимо девчонок вместе с Левкой в первые дни сентября. Взгляд, полный превосходства и презрения.

Тут же все узнали, что Левка перешел в параллельный десятый. Разве такое событие скроешь?

Никто из девчонок не посочувствовал мне. Понятно – я же к ним с пренебрежением относилась. «Относись к другим так, как хочешь, чтобы они к тебе относились». Это из Библии, это все знают. И я знала, давно знала, только почему-то не следовала этому правилу. Я заслужила от одноклассниц лишь злорадство. Некоторые ухмылялись прямо в лицо. Только одна – есть у нас такая сердобольная Аля Королькова, с брекетами на зубах, – обняла меня на перемене, тихонько подойдя сзади, и спросила: